Сказки - де Лабулэ Эдуар Рене Лефевр

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70

Однажды Чеко приступил к делу осторожнее обыкновенного, и так как в руках у Виолетты было прекрасное ожерелье и ей нельзя было жаловаться на головную боль, то старик старался воспользоваться случаем и снова повёл атаку: «Любовь и радость моего сердца, — сказал он, лаская Виолетту, — подпора моей старости, венец моих седин! Неужто никогда не буду я дедушкой? — Разве ты не видишь, что я стареюсь и что борода моя седеет с каждым днём и говорит, что пора тебе выбрать мужа? Зачем не поступить, как все женщины? Умирают ли они от этого, что ли? И что такое, наконец, муж? Это птица в клетке, которая запоёт, как тебе угодно. Если б мать была жива, она бы сказала тебе, жаловалась ли она на то, чтобы я поступал когда-нибудь против её воли; она всегда была царицей в доме. При ней, как и при тебе, я дохнуть не смел и по сию пору не могу ещё примириться со своей свободой.

— Отец! — сказала Виолетта, взяв отца за подбородок. — Ты господин в своём доме и распоряжаться твоё дело. Располагай мной, как знаешь, и выбери мне жениха сам. Я пойду замуж, когда хочешь и за кого хочешь, но только с одним условием.

— Я на всякое согласен, каково бы оно ни было, — сказал Чеко, удивлённый таким непривычным послушанием.

— Ну так слушай: я хочу только одного, чтобы муж, которого ты мне сыщешь, не был похож на собаку.

— Ну уж придумала! — обрадовался купец. — Право, можно сказать, что красота идёт рука об руку с сумасшествием, и если бы ты была не вылитая мать, то не сказала бы такой глупости! Неужели ты думаешь, что такой человек, как я, богатейший купец в Пестуме, да выберу жениха с собачьей мордой? Не бойся, мы выберем самого красивого и любезного. Не надо ли тебе принца? У нас найдётся на что его купить.

Через несколько дней у Чеко был большой обед, к которому была приглашена самая лучшая молодёжь на двадцать вёрст в окружности. Обед был отличный, ели много, пили ещё больше. Гости чувствовали себя как дома и разговаривали, не стесняясь. Когда подали десерт, Чеко отвёл Виолетту в уголок и, посадив к себе на колени, тихо спросил:

— Посмотри-ка, милая, вон на того хорошенького, голубоглазого молодого человека, у которого пробор посредине. Полагаешь ли ты, что с таким херувимом женщина будет несчастлива?

— Вы забыли, отец, — отвечала, смеясь, Виолетта. — Он похож на левретку.

— Правда, правда! — сказал Чеко. Настоящая голова левретки! Где были мои глаза, что я этого не заметил! Ну, а этот красивый купидон с гладким лбом, плотной шеей, выпуклой грудью и глазами. Что ты о нём скажешь?

— Да ведь он на бульдога похож! Я всегда буду бояться, что он меня укусит.

— В самом деле он смахивает на бульдога! — вздохнул Чеко. — Оставим его. Ты, может быть, выберешь более зрелого и солидного человека? Если б женщина умела выбирать, она никогда бы не выбрала себе человека моложе сорока лет, а то раньше найдёшь фата, который точно из милости позволяет себя любить. Только в сорок лет человек, настолько созрел, что умеет любить и слушаться. Что ты думаешь об этом члене судебной палаты, который так красно говорит и сам упивается своим разговором? Его волосы, правда, седеют, но что же из этого? И с седыми волосами люди не глупее людей с чёрными.

— Отец, ты не держишь слова. Ведь ты сам видишь, что этот господин с красными глазами и белыми кудрями, что падают ему на уши, — вылитый пудель.

Словом, язычок Виолетты перебрал всех гостей. Один был похож на турецкую собаку; другой, с длинными чёрными волосами и масляными глазами, на испанскую — никому пощады не было.

В самом деле, между вами, мужчинами, нет ни одного, который не смахивал бы несколько на собаку, если закрыть рукой подбородок и рот, оставив открытую верхнюю часть лица. Вы должны знать об этом, вы, учёные господа, приезжающие к нам в Италию раскапывать камни, верно, для того, чтобы понабрать у наших мертвецов мудрости, которая — надо полагать — весьма редкая вещь в вашем отечестве.

„Виолетта чересчур умна! Добром с ней не кончишь“, — подумал Чеко и вошёл в неописанный гнев. Он называл дочь неблагодарной, дураковой дочерью, деревянным чурбаном и кончил тем, что пообещал упрятать её на всю жизнь в монастырь. Виолетта заплакала. Тогда отец бросился перед ней на колени, просил прощения и обещал никогда ни о чем не просить её. На следующий день он встал, не сомкнув во всю ночь глаз, поблагодарил Виолетту за то, что у нее глаза незаплаканные, и решил ждать, когда ветер подует наконец и в его сторону.

Он ждал не долго. Женщина в час переживает больше, чем мужчина в десять лет. Заказанных путей ведь для неё не существует!

III. Рождение и свадьба Перлино

Отправляясь однажды на один из праздников, бывших в окрестностях, Чеко спросил у дочери, какой подарок доставил бы ей удовольствие.

— Папаша, — отвечала она, — если ты меня любишь, купи мне полкантаро палермского сахару и столько же сладкого миндалю, да к этому прибавь шесть бутылок духов, немного мускуса и амбры, четыре десятка жемчуга, два сапфира, горсть гранатов и рубинов. Пришли мне тоже двадцать мотков золотых ниток, десять аршин зелёного барахата, кусок шёлковой малиновой материи, а главное, не забудь серебряной лопатки и корытца.

Купец очень удивился этому желанию; но так как он был всегда хорошим мужем, то и не мог не знать, что гораздо короче исполнить каприз женщины, чем рассуждать с нею; в тот же вечер он вернулся домой с навьюченным всякой всячиной мулом, Чего бы он не сделал для одной улыбки своего ребёнка?

Получив все подарки, Виолетта поднялась в свою комнату и из сахару и миндалю стала месить тесто, поливая его розовой и жасминовой водой. Потом — точно горшечник или скульптор — она поваляла это тесто серебряной лопаточкой и слепила из него такого красивого молодого человека, какого редко встретишь! Из золотых ниток она сделала ему волосы, глаза были из двух сапфиров, зубы из жемчуга, а губы и язык из рубинов; после этого Виолетта одела его в шёлк и бархат и окрестила его Перлино, потому что, словно перл, он был белый и розовый.

Окончив своё произведение и поставив его на стол, Виолетта принялась хлопать в ладоши и прыгать вокруг Перлино; она ему напевала самые нежные арии, говорила самые ласковые слова и посылала такие поцелуи, которые разожгли бы мрамор… Но всё было напрасно: игрушка не шевелилась. Виолетта с досады заплакала, как вдруг вспомнила, что её крёстная мать — фея. Какая же крёстная мать, да к тому же колдунья, откажет в первой просьбе? И вот наша молодая девушка стала так жалобно упрашивать, что крёстная мать услышала её за двести вёрст, сжалилась над ней и подула. Для феи и этого довольно, чтоб произвести какое-нибудь чудо. В мгновение ока Перлино открыл сперва один глаз, потом другой, повернул голову направо и налево, чихнул, как настоящий человек. Наконец кока Виолетта смеялась и плакала от радости, мой Перлино важно зашагал по столу маленькими шагами, точно вдова, возвращающаяся из церкви, или судья, когда входит в суд.

Виолетта обрадовалась больше, чем если б выиграла в потерею всю французскую империю. Она, взяла Перлино на руки, поцеловала его нежнейшим в мире образом в обе щёки и потом, приподнявши своё платье, стала танцевать вокруг Перлино и петь:

Чеко, проверявший в это время счета своих товаров, — ему, видите ли, казалось мало получать миллион дукатов в год! — услыхал из своей конторы шум над головой. „Чёрт возьми! — вскрикнул он. — Наверху что-то страшное делается. Точно бранятся!“

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70