Красная ворона (СИ) - Созонова Александра Юрьевна

Долго сидеть на лавочке, приводя себя в чувство, под бодрый аккомпанемент свежесотворенного из меня создания, не рискнул. Станет ли она дожидаться?

Не стала. Когда я вернулся в кафе (и пяти минут не прошло), столик был пуст.

Лужица апельсинового сока, листок из блокнота, колечко. Поколебавшись — мне ли этот дар, или оставлен в счет заказанного, я взял его и покрутил, рассматривая. Колечко было простенькое, витое, как косичка, из трех металлов — золота, серебра и меди. Ни на один палец оно не налезло, и я положил подарок в карман.

Намокшая от сока записка лаконично гласила: «Проснись и пой!»…

Тяжелая лапища затрясла меня за плечо, и я не сразу сообразил, что мой миляга-дальнобойщик предлагает двигаться дальше. Славный мужик, истинный Аякс: мое публичное сумасшествие ничуть его не смутило. А может, он принял меня за клоуна-самородка и предвкушал веселье на долгом пути по вьющемуся меж гор серпантину.

Сердечно потискав длань со словами международной благодарности, я выбежал, пока кукушкины песни не успели стать центром оживленных бесед.

Проснуться, как велела записка, не получилось. Зато запел нон-стоп. Точнее, пела во мне проклятая птичка.

Я быстро привык к кукованию — как к стуку сердца, к ритму дыхания — и перестал замечать. Но переварить случившееся и смириться с ним, ясное дело, не мог. Ночь провел на берегу моря в двухстах метрах от проклятой закусочной, то зарываясь в сырой и холодный песок, то бегая трусцой по кругу, чтобы согреться.

Да, ты жестока, моя Богиня… Мой творец. Есть ли у этого слова женский род? Творец, лжец, певец, жнец — лгунья, певунья, жница. Творунья, творица. Творица, дьявол тебя побери!.. Мастерица. Белошвейка, вышивальщица по живому.

Душа не хотела смириться с таким выводом, ей требовалось иное рациональное объяснение — не столь унизительное и страшное. И я отыскал его, нарыл, к исходу бессонной ночи.

Нет, не творунья — лгунья! Я ошибся. Лоханулся, как сопливый мальчишка. Принял ее, желтую, желтушную нечисть («Еллоу»!), за подобную мне. Конечно же, это голодный дух, и ничего больше.

Тут надо сделать небольшое отступление, Рэна. Ты знаешь, для меня не существует авторитетов. Нет ни одной идеи, ни одной догмы, которую я бы принял на веру, не проверив на собственной шкуре. Ни одного трактата, с которым был бы согласен на все сто. Но есть несколько дельных книг, чьи идеи во многом совпадают с моими. Одна из них — мистический визионерский трактат об устройстве мироздания. Среди прочих мыслей разной степени истинности или бредовости одна не вызывает сомнений, тем паче, что встречается и у других мистиков. Человек — не есть последнее звено в пищевой цепочке. Его тоже кушают. И не каннибалы с южных островов, нет-нет! — кушают духи. Существа иной материальности и для нас невидимые. Жуют они не плоть, а эмоции и страсти, причем, духи злобные и некрасивые питаются плохими страстями: страхом, тоской, яростью, отвращением. А духи светлые, соответственно, радостью, вдохновением, высокой любовью.

Ворочаясь на сыром песке, стуча зубами от холода и дергаясь от ползающих по ногам мокриц, я с упоением развивал свое озарение в стройную и красочную картину. Обычный, среднестатистический человек для этих несытых тварей — вроде столовой. Невкусно и скудно. Бедняга, склонный к депрессиям или фобиям, или неудачник, которого упорно бьет по башке судьба — ресторан. Ешь до отвала, да не простое, а остренькое и пряное. Должно быть, подле таких бедолаг кружится целый рой тварей с виртуальными ножами, вилками и зубочистками — как комары в летний вечер. Хорошо, что они невидимы, и нельзя заглянуть в глаза жадной мордочки, что присосалась к какой-нибудь чакре, чавкая и сыто отрыгивая — иначе жить было бы совсем невозможно…

У этих духов есть своя иерархия, свои вожди, лидеры, учителя и мастера. Есть умельцы, что для пользы дела могут смастерить себе тело, похожее на человеческое. (Совсем как моя Незнакомка!) Инкубы и суккубы, о которых написано немало трактатов в эпоху мрачного Средневековья и веселого Возрождения, — явно из этой компании. Мастерят себе псевдо-плоть в виде неотразимого парня или соблазнительной вамп и устраивают пиршество. Сексуальные страсти не просто вкусны — они чрезвычайно энергетичны. Не только насыщают, но и пьянят, а то и дарят кайфом не слабее наркотического. А поскольку инкубы-суккубы специализируются на монахах и монашках, в дополнение получают немалое чувство вины: все равно как остренькую подливку к мясу. А порою везет и с самоубийством жертвы (она же блюдо): радость и ликование истинных гурманов.

Для тебя не секрет, Рэна, что моя самооценка трезва и устойчива. Столь уникальная, сотворенная в единственном экземпляре личность, как я, и страсти имеет неповторимые.

— О да! — Не удержавшись, я фыркнула. — Узнаю любимого братца. Ты хочешь сказать, что вокруг тебя вьется не просто рой, но целая туча жадных несытей с вилками и зубочистками?

— Наоборот, сестренка. С возрастом в тебе не взросло такое качество, как проницательность. Вокруг меня не вьется туча, но крепко присосалась, прилипла, как огромная пиявка, одна-единственная нечисть. Та, что назвала себя «желтенькой».

Если развить метафору со столовыми и ресторанами, то мой случай — личный повар-китаец. Изысканный кулинар, первоклассный мастер эксклюзивных блюд. Разве под силу еще кому-то столь удивительное варево, как смесь ярости, зависти и досады по отношению к демиургу Йалдабаофу? А я ведь научился стряпать такое еще подростком. А дьявольское честолюбие?.. А тотальное одиночество?.. Конечно же, она учуяла меня еще в детстве, эта тварь. И выбрала из всех, и прилипла намертво, отгоняя остальных жаждущих, что в сравнении с ней — моськи перед слоном. Именно потому она так хорошо меня знает: все мои срывы и победы, радости и болячки. Никакой телепатии, никакого чуда…

Тварь! Желтая прожорливая нечисть!.. Ярость подхватила меня с песка, я донесся до моря и швырнул в мелкий бриз витое колечко.

Что за толстокожим кретином я был! Ни разу не почувствовал ее присутствия, не заподозрил, что меня элементарно доят. О, эта элегантная суккубиха, бесспорно, обладает даром внушения: тем критикам и снобам, что явились на мою выставку, было явно что-то нашептано, чтобы насладиться вкусом и градусом моего отчаянья, моей ярости и кромешной боли, когда в огне, корчась и сворачиваясь, превращались в пепел мои дети…

Хитрая до гениальности тварь ничем не напоминала о себе, пока обильно и вкусно питалась. Но стоило мне обрести несколько месяцев назад маленькое подобие нирваны, придушив честолюбие, растворив на вершине горы все жалкие и смешные страсти, — примчалась, забеспокоившись и оголодав. Она потрудилась создать убедительную оболочку, фантом, который можно потрогать руками, смазливое личико, что имитирует насмешку и страх, любопытство и загадочность. И все для того, чтобы растоптать слабенькую доморощенную нирвану, чтобы ввергнуть в отчаянье, по сравнению с которым все прежние горести меркнут: отчаянье твари, которой убедительно доказали, что она тварь. Биологическая кукла. Марионетка…

Я то рычал, катаясь по песку, то вакхически хохотал. Хорошо, в округе не оказалось любителей предрассветного весеннего купания, иначе меня непременно загребла бы полиция…

Успокоение пришло внезапно — от ясной и прохладной мысли, что сейчас Желтенькая пирует безудержно, причмокивая от удовольствия, а то и приплясывая. Праздник гурмана! Фейерверк оголтелых страстей, чьей энергии хватило бы на маленькую электростанцию.

Я выключил свои вопли разом, как радио. Поднялся и отряхнул себя от песка. Сел в позу лотоса и заставил внутренние бури утихнуть, пусть и не до штиля. Кукушечка сменила заполошные звонкие выкрики на ровный стук метронома.

Итак: чтобы ничем и никогда больше не радовать сообразительную и жадную нечисть по кличке Еллоу, нужно культивировать спокойствие. Но этого мало: хорошо бы побеседовать с ней в последний раз и убедить (запугать?) отлипнуть от меня на веки вечные. Да, придется еще раз встретиться, как ни противно.