Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович

Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150

— Передавай привет старику. Он человек с понятием, положительный.

Уезжая в гости, мама и папа, как обычно, поручили Васю тети-Томиным заботам, и она, конечно, не спорила, когда он попросился ночевать на «Богатыре».

— Я тебе гостинец дам для Акимыча, баночку земляничного варенья, вечером и попьете чайку.

На берегу Вася появился уже в сумерки.

Лето перевалило на вторую половину, вечера сделались темнее. После полуночи небо становилось совсем черным и густо высыпали звезды. Но и сейчас уже было похоже на ночь. Из-за облака выкатилась улыбчивая луна, раскатала по воде среди камышей серебристо-чешуйчатую дорожку. Этому очень обрадовались лягушки, начали веселую перекличку. «Теперь будут орать до утра», — снисходительно подумал Вася.

Сильно пахло осокой, в воздухе висела болотистая прохлада, Вася подышал на ладони, потер локти и ноги. Окно стариковой каюты уютно светилось. Вася представил, как они с Акимычем в тепле будут пить чай, ложками есть варенье и беседовать о всяких жизненных вопросах. Он снял с Колеса шину. Вообще-то у Акимыча была плоскодонка, он и Филипп на ней добирались до берега и обратно. Однако Вася лодкой никогда не пользовался. На Колесе по тросу — это пять секунд (для того, кто умеет, конечно).

На пароходе Вася стукнул костяшками в дощатую дверь и сразу толкнул ее. И удивился. Он думал, что Акимыч один, а Филипп тоже был здесь. Они со стариком сидели у стола с яркой лампой. На щербатых тарелках блестела селедка и огурчики. А особенно ярко блестела четвертинка. Акимыч крякнул и быстро прикрыл ее газетой.

— А я ночевать пришел, — виновато сказал Вася. — Тетя Тома отпустила. Вот, варенье послала…

— Вот и славно, — засуетился старик. — Вот и чудненько… Сейчас я чайку… А мы тут с Филей обсуждаем кой-какие философские вопросы. О смысле жизни, так сказать, и прочие мелочи. Присоединяйся…

— Нет, я не хочу, — вздохнул Вася. Он не стал делать вид, что не заметил четвертинку. — Вы уж обсуждайте без меня, а я погуляю по пароходу. Нынче луна такая… И со Степаном подежурю у колокола. Я давно хотел побывать на ночной вахте. Можно?

— А чего ж, а чего ж… — покладисто откликнулся Акимыч. — Если хочется, можно и на вахте. Только долго-то там не сиди, прозябнешь… Возьми-ка мой бушлат, завернешься в него, и никакая ночная сырость не проймет…

Рыжий от старости бушлат с флотскими пуговицами оказался Васе до пят. От него пахло шерстью, как от жесткого детсадовского одеяла, и крепким табачным зельем.

— Филипп, а если мне спать захочется, можно я у тебя в рубке лягу? Я еще никогда не спал там, где штурвал.

— А чего же! — как и Акимыч, охотно откликнулся Филипп (голубые глазки его при лампе сильно блестели, а борода горела медью). — Ложись, конечно! Не забоишься один?

— Пфы! — сказал Вася так же, как умела это Маргарита Панченко. — Да я и не один, а с Колесом.

Он понимал, что от него избавляются вежливо, но с охотой. Но не обиделся. Оно понятно, не хочется Филиппу при мальчишке изливать душу и мешать горькие мужские слезы с жидкостью из четвертинки.

Вася пошел на верхнюю палубу. Степан был уже на вахте. Лежал под колоколом на специально прибитой полке.

— Добрый вечер, — сказал Вася.

— Мр-р…

— А где Крошкин?

Степан лениво глянул вверх. Там, в листьях березы, слышалось шуршанье.

У рубки стояла решетчатая пароходная скамейка. Вася уселся на нее с ногами, закутался в бушлат, надел на Колесо шину, положил его на колени. Лег на обод щекой.

Веселились лягушки. В городе светились огоньки и порой вскрикивали тепловозы. По недалекому руслу, за бывшим островом протарахтел последний речной трамвай. От нагретого за день парохода несло теплом, оно гладило щеки и забиралось снизу под бушлат.

А луна выбралась на середину неба и сияла вовсю.

«Луна круглая, как ты», — сказал Вася Колесу.

«Да, у нее очень правильная форма. Круглая форма — самая совершенная. Поэтому все колеса — очень совершенные сооружения…»

Иногда Колесо любило поважничать, и в таких случаях не следовало спорить. Вася приласкал его, как котенка, погладил по шине.

«Ты самое совершенное из колес».

«Не подлизывайся, — хмыкнуло Колесо. — Я говорю серьезно. Круглая форма самая лучшая из всех, какие придумала природа. Если хочешь знать, на некоторых языках «круглый» и «совершенный, самый лучший» звучит одинаково. Ты слышал названия японских судов?»

«Слышал, конечно! Вчера передавали в новостях: потерпевших бедствие сахалинских рыбаков спас японский танкер «Осака-мару». У них все названия кончаются на «мару»…»

«А что это такое, знаешь?»

«Я думаю, «мару» это «морской». Вот имя Марина означает, например, «девочка с моря», мне одна девочка говорила, моя одноклассница».

«А вот и нет! «Мару» как раз означает «круглый, совершенный, такой, что лучше не надо»…»

«Я не знал… Колесо, знаешь что?»

«Что?»

«А можно я буду звать тебя «Мару»?»

«М-м… вообще-то похоже на «Марусю». Это девчоночье имя».

«А похоже и на «Марика». Это мальчишечье… Но я не буду ни «Маруся», ни «Марик», а просто «Мару»… Можно?

«Ладно. Только не часто, а… когда вот так, гладишь меня…»

«Ага, а ты опять скажешь, что подлизываюсь!»

«Я пошутило… Вася!»

«Что… Мару?»

«Как ты думаешь, Филипп нашел свою Олю?»

«Думаю, что не нашел. Иначе не сидел бы теперь с Акимы-чем, не горевал бы из-за своей любви».

«Вась… а что такое любовь?»

«Ну… это когда один не может без другого…»

«Как я без тебя, а ты без меня?»

«М-м… пожалуй. Только не совсем так. У нас с тобой дружба на веки вечные, а у Филиппа…»

«А! У них с Олей такая любовь, от которой потом Оля пойдет в декретный отпуск?» — догадалось Колесо. Видать, оно уже неплохо разбиралось в человеческих делах.

«Вовсе это не обязательно, — с досадой отозвался Вася. — Скажешь тоже… Да и какой там отпуск, если Оля с ним не встречается, а он ее дом отыскать не может. Какой-то дурацкий Барашков переулок… Может, нам с тобой поискать его?»

«Может быть…» — каким-то непонятным тоном откликнулось Колесо.

«Давай завтра с утра!»

«Давай прямо сейчас…»

«Ой… Ты думаешь, это подходящее время?»

«Самое подходящее. Если по правде хочешь помочь Филиппу…» — Колесо говорило уверенно. Васе вдруг почудилось, что поздний вечер дохнул тайнами. Лягушки примолкли, а луна светила так, что лучи ее казались теплыми и грели сквозь бушлат.

«Ладно, — вздохнул Вася. Он понял, что спорить с Колесом не следует. Кажется, оно знало, что делать. Да и покататься по лунным улицам в поисках загадочного переулка — это было похоже на приключение. — Только надо предупредить Акимыча. Или мы скоро вернемся?»

«Когда вернемся, сказать трудно. Однако предупреждать не надо…» — сообщило Колесо.

У Васи — мурашки под бушлатом. Но он сказал громко и храбро:

«Тогда идем!»

«Да… только нужно сперва зайти в рубку, глянем на картину «Незнакомый город»…»

«Зачем?»

«Надо».

Вася встал.

— Степан, мы пошли. Спокойной вахты.

— Мр-р…

Вася знал, где картина с таинственным городом. Оказавшись в рубке, он сбросил у штурвала бушлат и вытащил холст на тяжелом подрамнике из-за других полотен. Прислонил его к стенке. Потом Вася взял с полки электрический фонарик Филиппа и осветил картину.

Свет лампочки был желтый, но в ту же минуту луна словно по заказу выдвинулась из-за края окна у Васи за спиной. Смешала свой голубоватый свет с электрическим. И эта смесь была необычного, сказочно-театрального оттенка. Цветные пятнышки послушно превратились в город, но сейчас он казался не таким, как прежде. Более живым, что ли. Да! Похоже, что зашевелились деревья. И мальчик в углу, кажется, тоже шевельнулся.

Вася стал вглядываться внимательней. Колесо затеплело у него в руке.

«Что?» — напряженно спросил Вася.

«Ничего. Стой и смотри…»

Вася смотрел. Его окутывала сладковатая сонливость (на миг показалось даже, что он не стоит, а лежит на лавке, укрывшись до носа теплым бушлатом), но в то же время все он видел очень четко. Картина словно отодвигалась. И вырастала. Делалась похожей на панорамный киноэкран. Его края начали охватывать Васю с двух сторон, город становился большим, почти настоящим.

Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150