Трудная наука побеждать - Бирюков Николай Иванович

Тишину погожего утра 5 сентября нарушила мощная артиллерийская канонада. Вслед за коротким, массированным огневым налетом (наш корпус поддерживали тринадцать гаубичных, пушечных, минометных и реактивно-минометных полков) дивизии двинулись в наступление. Одновременно правее нас атаковали врага части 27-й армии, а левее — 6-й гвардейской.

Наступление не было для гитлеровцев неожиданным, поэтому они встретили нас организованным огнем, контратаками и бомбовыми ударами авиации. Первые же пленные показали, что их командование заранее подтянуло сюда из-под Котельвы 11-ю танковую дивизию.

7-я дивизия не сумела захватить село Батьки ни в первый, ни во второй день боя. Ее командира генерала Микеладзе словно подменили — будто не он, а кто-то другой неделю назад так уверенно управлял дивизией у совхоза «Ударник».

Причины такой перемены выяснились, когда я приехал на его командный пункт. Микеладзе, оказывается, не поладил со своим начальником штаба. Не оправдывая последнего, допускавшего иногда телефонное руководство полками по принципу «давай-давай!», думаю, что Михаилу Герасимовичу в отношениях с ним следовало придерживаться иных методов. А он просто стал игнорировать своего помощника, следовательно, и штаб вообще.

Конечно, эмоции — обязательная принадлежность человеческого характера. Но позволить им взять верх над разумом — значит обречь дело на неудачу. «Гнев — плохой советчик», — говорит пословица. «Друг познается в беде, мудрец — во гневе», — утверждает другая.

Да, гнев — чувство естественное. Часто он оправдан вызвавшими его обстоятельствами. Однако еще чаще откровенные, так сказать, «на публику», вспышки раздражения есть следствие невоспитанности. Обычно такой человек не умеет вести себя в обществе потому, что единственным для него сдерживающим стимулом является уважение к начальству. В самом деле, кому не знаком тип командира, пользующегося среди подчиненных репутацией «гневливого», но вместе с тем умеющего держать себя в узде перед старшими?

Как-то случилось мне участвовать в довольно бурном разговоре на эту тему.

— Меня гувернантка за ручку не водила, я уже в шестнадцать лет седлал боевого коня! — горячился один из спорящих.

— Верно! — согласился другой. — Гувернантки у тебя не было, но ты ведь потом академию окончил.

Я уже говорил, что гнев бывает оправдан обстоятельствами. Но ничем нельзя оправдать его, когда он выливается на голову провинившегося в выражениях, унижающих честь и достоинство человека.

— Трусы! На кого работаете? — кричал мне в телефонную трубку начальник, в подчинении которого наш корпус находился в самом начале Корсунь-Шевченковской операции.

Но что бы там ни случилось, как бы тебя лично ни обидели, сам ты не имеешь права поддаваться чувствам. Особенно же это опасно в боевой обстановке. Схорони обиду и продолжай выполнять свой долг с холодным рассудком. Тебя, командира, люди должны всегда видеть бодрым, энергичным, деятельным. Появляясь перед ними хмурый и вялый, ты, может, и не нарушаешь устава, но много теряешь в их глазах. Если не умеешь руководить собственными чувствами, как же ты будешь руководить сотнями или тысячами бойцов?

Принять верное решение в обстановке критической, памятуя, что каждый твой поступок, каждое слово должны принести пользу делу, опять-таки помогает внутренняя сдержанность, умение не поддаваться первому порыву.

Об этом мне невольно пришлось напомнить и Микеладзе и его начальнику штаба.

В последних числах июля 1942 года 214-я стрелковая дивизия отошла к Дону, южнее станицы Нижне-Чирской. Прикрываясь одним полком и выдвинутыми на прямую наводку дивизионными пушками, она начала переправляться через реку. Ни справа, ни слева соседей не было. Дивизия четверо суток держалась на западном берегу, одновременно перебрасывая все больше сил в тыл, на восточный берег.

Враг непрерывно атаковал, стремясь сбросить дивизию в Дон, и, чтобы выдержать этот четырехсуточный бой, бойцам и командирам пришлось напрячь все свои физические и моральные силы.

В последний день, когда плацдарм уже насквозь простреливался ружейно-пулеметным огнем противника, командир дивизии увидел близ реки батарею. На вопрос, куда дели замки орудий, ему ответили: «Утопили, чтобы фашисту не достались».

Значит, если утопили замки, то решили бросить здесь и орудия. Это не могло не возмутить командира дивизии. Но дать волю своему возмущению он не имел права. В этой тяжелой обстановке, под обстрелом, когда поблизости не видно материалов, из которых можно связать плоты, спасти орудия может только инициатива самих батарейцев.

Нужно было внушить артиллеристам — он, их комдив, уверен, что они найдут средства переправить орудия. И он спросил:

— Чем будете воевать, когда на наш берег переберетесь? Насколько мне известно, пушка без замка не стреляет.

Молчат.

— Знаете, что такое сейчас для дивизии каждое исправное орудие? — И назвал число действующих орудий и ширину фронта, который придется оборонять на том берегу. И тотчас над строем бойцов поднялась мозолистая ладонь.

— Разрешите сказать?

Вперед выступил красноармеец.

— Мы с земляком волгари, — сказал он. — Раз такое дело, отыщем замки. Место мы приметили.

Через два часа все орудия были с замками. Батарейцы сами разыскали нужные материалы, связали плоты, вкатили на них пушки.

В тот же день, на том же берегу Дона, командир дивизии стал свидетелем другого случая, с другим исходом.

Он натолкнулся на группу красноармейцев, спускавших с обрыва шесть станковых пулеметов. Старшина доложил, что под обрывом бойцы роты строят плотики.

— А где ваш командир?

— Пропал без вести. Ушел искать переправу, когда мы были еще в обороне, и не вернулся.

Командир дивизии подбодрил бойцов, посоветовал дождаться сумерек и тогда переправляться. Каково же было его удивление, когда, уже на «своем» берегу, он встретил командира этой пулеметной роты.

— Где ваши люди? — спросил комдив. — Где техника? Как сюда попали?

— Рота геройски погибла, — ответил тот. — В живых остался я один.

Еще два-три вопроса, и сомнений не осталось — трус, спасая свою шкуру, бросил роту, забыл свой долг, запятнал честь советского командира.

Разговор происходил в присутствии десятков людей — командиров, политработников, солдат, которые смотрели на своего начальника и молча ждали его решения. Они с тяжелыми боями отходили сюда, в донские степи, не имея иногда даже времени достойно похоронить павших товарищей. Но даже в те черные, пыльные дни, когда казалось, что нет уже ни фронта, ни тыла, а есть только остатки полков и дивизий, пробивавшихся на восток среди бронированных лавин с черно-белыми крестами на бортах, эти люди оставались тверды и честно, до конца исполняли свой воинский долг.

И вот среди них завелся трус и предатель, бежавший с поля боя. Они, конечно, уже вынесли ему свой приговор, только ждали, что командир дивизии подтвердит их решение. Так он и сделал. Приговор был приведен и исполнение немедленно.

Не знаю, может быть, цепь ассоциаций, которая увела меня от случая в дивизии генерала Микеладзе к донским берегам, слишком громоздка, но, заканчивая разговор об умении командира всегда и везде принимать верное, нужное для дела решение, хочу повторить: одна из существеннейших составляющих этого умения — холодный, трезвый разум. Руководствоваться только чувствами мы, люди военные, просто не имеем права. Особенно на войне.

День 7 сентября принес нам долгожданный успех, и я откровенно радовался, когда командиры всех четырех дивизий (накануне нам придали еще и 69-ю гвардейскую), докладывая о продвижении, неизменно подчеркивали помощь соседа. 69-я дивизия, например, своим обходным движением внесла замешательство в ряды врага, оборонявшего Батьки. Этим воспользовался генерал Микеладзе, и к одиннадцати утра его части овладели селом.

Однако за левым нашим флангом противник продолжал удерживать Котельву, точнее, меньшую часть из со 3600 дворов. 5-я дивизия и части 21-го корпуса вели там тяжелые бои против 7-й немецкой танковой дивизии. В эти дни противник предпринял ряд сильных контратак. Командир 1-го полка 5-й дивизии подполковник И. Г. Попов вынужден был ввести в бой все резервы. Роту, возглавляемую старшим сержантом Н. Ф. Вороновым — инициативным, смелым и хладнокровным командиром, выросшим до командира роты, он направил во фланг фашистам.