Ознакомительная версия. Доступно 74 страниц из 367
15 февраля Черчилль снова отправил Идена и Дилла в Каир и Грецию. Их задача состояла не в том, чтобы заставить Уэйвелла продолжать победное наступление в Ливии, а чтобы заставить его начать подготовку к запланированному Черчиллем наступлению на Балканах; балканскую стратегию Черчилль обрисовал в длинной телеграмме, отправленной Уэйвеллу. Черчилль написал, что, поскольку вторжение немцев в Грецию почти не оставляет сомнений, будет необходимо отправить из Египта в Грецию «по меньшей мере четыре дивизии, включая одну бронетанковую». Черчилль выразил надежду, что «если Греция с нашей помощью сможет в течение нескольких месяцев сдерживать наступление германских войск, то шансы на вмешательство Турции увеличатся». Но если события в Греции пойдут не так, как планируется, то «мы должны любой ценой удержать Крит». Амбициозный план, если учесть, что у Черчилля не было достаточно средств, чтобы бросить вызов Гитлеру не только в Западной Европе, но и в любом другом месте. Премьер-министр также приказал Уэйвеллу «принять все возможные меры предосторожности для обеспечения безопасности двух наших посланников, учитывая мерзкие привычки макаронников и гуннов» [751].
А в это время за океаном Франклин Рузвельт пытался протащить через сенат закон о ленд-лизе. Изоляционисты были категорически против. Сенатор от Монтаны Бертон Уиллер, близкий друг Джо Кеннеди и один из основателей изоляционистского комитета «Америка – прежде всего», заявил, выступая по радио, что Рузвельт собирается «погубить каждого четвертого американского парня». Рузвельт назвал его обвинение «самым бесстыдным и антипатриотическим заявлением из всего, что было сказано публично на памяти моего поколения». Уиллер, отдыхая в доме Кеннеди в Палм-Бич, отказался говорить на эту тему. Он не обязан. Бесстыдное это заявление или нет, но он так считает.
Хотя цель американских изоляционистов состояла в том, чтобы построить «крепость Америку», мощную и неприступную систему обороны от внешнего врага, чтобы гарантировать свою безопасность и не вмешиваться в международные конфликты, такие люди, как Уиллер и Кеннеди, понимали, что для того, чтобы завоевать сердца американских родителей, не надо объяснять сложные геополитические проекты, а следует подчеркивать вероятность гибели их сыновей ради защиты старого, коррумпированного имперского строя. Неопровержимая логика: если Америка будет втянута в войну, американские парни будут гибнуть. Все – Черчилль, Рузвельт и даже американские изоляционисты – считали, что цена жизни Британии скоро будет исчисляться в долларах США. Хотя эта перспектива вызывала раздражение изоляционистов, но кое-как они могли с этим смириться. А вот то, что цена жизни британцев, возможно, в скором времени будет исчисляться в жизнях американцев, этого они не могли допустить. А Черчилль мог.
Черчилль, доказывая необходимость помощи со стороны Америки, обходил молчанием вопрос цены, не говорил ничего такого, что имело бы отношение к империализму, всего того, что могло намного усложнить задачу Рузвельту. В личном письме Галифаксу он написал: «Удивительно, как Кеннеди удается до сих пор убеждать всех, что мы добьемся большего успеха с Соединенными Штатами, сохраняющими нейтралитет, чем с воюющими на нашей стороне». Публично он не мог высказать подобное мнение. Гопкинс предупредил Черчилля, что Рузвельт ведет борьбу за ленд-лиз с изоляционистами и «любое действие со стороны Великобритании, которое позволит предположить, что Соединенные Штаты будут в конечном итоге воевать на британской стороне, окажется губительным» для ленд-лиза и поставок, столь необходимых Черчиллю [752].
Черчилль сказал Колвиллу, что его обескураживает тот факт, что Рузвельт идет на поводу общественного мнения, но на самом деле он понимал, что Рузвельт ведет народ в том направлении, на котором он остановил свой выбор. Это было реальное руководство, а не дешевое манипулирование, поскольку стадо могло только в том случае прийти в намеченный пункт назначения, если им управлял искусный пастух. Черчилль не мог давать советы Рузвельту и не мог вмешиваться в отношения президента с народом. Учитывая его характер и власть, которой он был наделен в Великобритании, такое положение дел расстраивало Черчилля, и он говорил об этом членам военного кабинета, но никогда не обсуждал эту тему с Рузвельтом. Черчилль любил давать советы, но неотправленные послания Рузвельту в конце года свидетельствуют о другой важной черте его характера: умении, когда этого требуют обстоятельства, держать язык за зубами [753].
Джо Кеннеди и Чарльз Линдберг выступали против ленд-лиза. Линдберг отказывался проводить различие между Германией и Великобританией с точки зрения нравственных норм и, в традиции Болдуина и Чемберлена, предостерегал провоцировать Германию. Он неоднократно заявлял, что не хочет, чтобы Германия или Великобритания одержали победу, что «для Европы будет бедствием», если победит одна из этих сторон – любопытный ход мысли, если учесть, что когда-нибудь одна из сторон должна будет одержать победу. Что касается Гитлера, сказал он, то «я чувствую, что должен сохранять позицию абсолютного нейтралитета». Он считал, что война должна закончиться переговорами о мире, а не победой Британии, которая может быть получена только путем вторжения в Германию, что приведет к «упадку, голоду и болезням» в Европе. Америка, заявил он, не должна быть «полицией мира» [754].
Джо Кеннеди, надеясь восстановить свое положение в правящих кругах, не упоминал Гитлера и призвал Америку заняться вопросами собственной обороны. Ленд-лиз, заявил Кеннеди, создает определенные конституционные проблемы, но в целом помощь Великобритании хорошее дело. А затем озвучил свои истинные чувства журналистам. Некий «анонимный американский государственный деятель» (почти наверняка Кеннеди) сказал британскому писателю Джону де Корси, что многие американцы считают, что «американский народ обманут» и что увеличение помощи Великобритании «приведет к инфляции и банкротству многих американцев». Анонимный государственный деятель был возмущен тем фактом, что американцы, выразившие несогласие с господином Черчиллем, были названы изоляционистами, а слово «изоляционист» утратило «основную часть своего значения и стало ругательством». Из-за выступлений в конгрессе и анонимных язвительных замечаний «нервный Джо» закончился как политик [755].
В начале февраля Джеймс Конант, выступая перед сенатской комиссией по иностранным делам, призвал прекратить «молча попустительствовать политике, которая может привести к уничтожению на этом континенте образа жизни, свободного от принуждения». Конант назвал этот конфликт не столько империалистической, сколько «религиозной войной», которую ведут «люди, фанатично преданные философии, отрицающей все предпосылки нашей веры». И затем Конант, один из главных научных советников Рузвельта, напомнил стране, что фашисты «вооружены современной наукой». Спустя несколько дней после выступления Конант был на пути в Лондон, куда его отправил Рузвельт для выяснения, насколько хорошо вооружена современной наукой Великобритания [756].
Chicago Tribune продолжала тенденциозно высказываться о Рузвельте и ленд-лизе. Американцы слушали изоляционистов, но стали меньше прислушиваться к ним и даже меньше реагировать на их выступления. Изоляционисты, написал писатель и политический обозреватель Уолтер Липпман, «вынудили Соединенные Штаты заключить сепаратный мир и отказаться в дальнейшем от связей с другими демократиями, чтобы сделать мир безопасным для демократии». Ленд-лиз, написал он, гарантирует, что «страна переходит от больших обещаний, выполняемых хитро и частично, к реальным делам, честно и открыто заявленным» [757].
Ознакомительная версия. Доступно 74 страниц из 367
