Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
Но даже лучшие из книг не могли долго противостоять разъедающей скуке, которая уже охватила всех и отчетливо отразилась в дневниках и письмах каждого. В дневнике Алексея, пока имеющем поверхностный характер, не содержится ничего, кроме повторяющихся жалоб: «Сегодня прошло так же, как вчера… Скучно» [1351]. Даже Александра не могла написать ничего, кроме как: «Я провела день, как обычно… Все было так же, как вчера». Николай вторил ей: «День прошел, как всегда… День прошел, как обычно» [1352]. 25 августа он отметил, что «прогулки в саду становятся невероятно утомительными; здесь ощущение, что мы находимся взаперти, гораздо сильнее, чем когда-либо в Царском Селе» [1353]. Чтобы занять себя чем-нибудь, он выкопал (и Алексей ему помогал) в саду пруд для уток и гусей, которых им принесли. Кроме того, Николай также построил на крыше теплицы деревянный настил, где они с детьми могли сидеть, греться на солнце и смотреть на мир внизу. Когда они появлялись там или на балконе, это вызывало живой интерес местных жителей, особенно когда они видели девушек. «Волосы у них был пострижены, как у мальчиков… Мы думали, что так было модно в Петрограде, – вспоминал один из местных. – Позже мы узнали, что они были больны… Они все равно были очень симпатичные, очень опрятные» [1354].
В пятницу 8 сентября, в полдень – это был престольный праздник Рождества Богородицы, – семье разрешили пойти на службу в соседний храм Благовещения. Они пошли туда пешком через сквер, Александру везли в кресле-каталке. В сквере вокруг никого не было, но, выйдя из церкви, семья, к своему смущению, увидела ожидавшую их толпу. Оказывается, «в Тобольске император был еще императором» [1355]. «Это было очень неприятно», – записала Александра, но она была «благодарна, что побывала в настоящем храме впервые за шесть месяцев» [1356].
Панкратов заметил, сколько удовольствия доставило им это небольшое послабление:
«Когда Николай II и дети шли через сквер, они глядели по сторонам туда-сюда, говорили на французском [1357] о погоде, о саде, как будто они никогда не видели его раньше, хотя сад был расположен прямо напротив их балкона и они могли хорошо видеть его каждый день. Но одно дело – видеть нечто издалека, как бы из-за решетки, и совсем другое – увидеть это почти на свободе. Каждое дерево, каждая веточка, и кустик, и скамейка приобрели свое неповторимое очарование… Судя по выражению их лиц и по тому, как они шли, можно сказать, что они все испытали какое-то особенное личное переживание» [1358].
По дороге через сквер постоянно вертевшаяся по сторонам и разглядывавшая все вокруг Анастасия упала. И сестры, и отец добродушно посмеялись над ее неуклюжестью. Александра никак не отреагировала на это. «Она величественно сидела в своем инвалидном кресле и ничего не сказала». Ночью она не спала, ее мучил очередной приступ невралгии и зубной боли. Вновь самое большое любопытство публики вызывали короткие волосы девушек. «Почему волосы у них пострижены, как у мальчиков?» – раздавались вопросы, когда семья проходила мимо [1359]. Однако к концу сентября их волосы уже снова отросли, хоть Анастасия и писала Кате, что «иметь короткие волосы – такое удовольствие» [1360].
14 сентября, когда они во второй раз ходили в церковь, семья пошла туда в 8 утра, чтобы избежать толпы. «Ты можешь представить, какая это была для нас радость, – писала Татьяна тете Ксении, – как ты помнишь, какая неуютная наша походная церковь в Царском Селе» [1361]. Но холодный осенний дождь, который прошел накануне, превратил близлежащие улицы в непролазные болота. «Если бы на дороге не проложили деревянные настилы, пройти через нее было бы невозможно», – сказала Анна Демидова [1362]. Николай теперь как можно больше времени проводил, распиливая дрова. Панкратов был поражен его колоссальной энергией. Время от времени Николай привлекал к этому Алексея, Татищева, Долгорукова и даже Пьера Жильяра, на которого было неуютно смотреть (он выглядел здесь неуместно в своей фетровой шляпе и с воротником-стоечкой), но сам Николай был выносливее их всех. Панкратов передал местным властям, что бывший царь любит пилить дрова, в ответ они отправили ему огромный штабель березовых бревен для распиливания [1363]. Вся семья рассчитывала, что с хорошей погодой еще повезет. «Так хорошо, сидим много в садике или на дворе перед домом, – рассказывала Татьяна своей тете Ксении. – Ужасно приятно, что у нас есть балкон, на котором солнце греет с утра до вечера, весело там сидеть и смотреть на улицу, как все ходят и ездят. Единственное наше развлечение… устроил играть в городки перед домом, а мы играем вроде тенниса, но он, конечно, без сетки, а просто ради практики. Потом ходим взад и вперед, чтобы не забыть, как ходить. В длину 120 шагов, гораздо короче, чем наша палуба [на «Штандарте»]» [1364].
Татьяна подсчитала, что обойти весь огород можно было за каких-то три минуты, но там хотя бы была скотина, за которой нужно было ухаживать, – пять свиней, размещавшихся в бывших конюшнях. Всем им, без сомнения, предстояло быть съеденными зимой [1365].
В начале октября доставили долгожданный груз из Царского Села: ковры, шторы и жалюзи, как раз вовремя перед приближающейся зимой. А вино, привезенное из императорских подвалов, было конфисковано охранниками и вылито в Иртыш [1366]. Но еще более желанным, чем получение этих вещей, стал приезд Сиднея Гиббса, который прибыл 5 октября на пароходе из Тюмени одним из последних рейсов перед тем, как по скованной льдом реке прекратилась навигация. Вместе с Гиббсом приехала и новая учительница для детей, Клавдия Битнер. Гиббс привез открытки и подарки от Анны Вырубовой, которая в то время была в тюрьме. Среди прочего там были и ее любимые духи, которые, как сказала Мария, напомнили им всем о ней. Она написала Анне, как они по ней скучают: «Ужасно грустно, что мы не видимся, но, дай Бог, мы встретимся снова, и какая же это будет радость» [1367].
Прошло совсем немного времени, и Сидней Гиббс вновь столкнулся с вредностью и невнимательностью Анастасии на занятиях. В какой-то момент он даже потерял самообладание и велел ей «заткнуться». На следующем занятии, сдавая ему свое домашнее задание, она подала тетрадь, подписанную по-новому: «А. Романова (Заткнись!)» [1368]. Клавдия Битнер тоже считала, что Анастасия – сущее испытание. На уроках она была ленива и часто плохо вела себя [1369]. Раньше Клавдия преподавала в Мариинской женской гимназии в Царском Селе, а во время войны стала медсестрой в одном из госпиталей. Там она познакомилась с Кобылинским, которого ранило на фронте. Между ними возник роман, и когда его отправили с царской семьей в Тобольск, Кобылинский ухитрился получить для Клавдии место преподавателя русского языка, литературы и математики для Марии, Анастасии и Алексея.
