Взять хотя бы меня - Кэмерон Джулия

– Господи, мам, – отмахивалась я, – он так вообще не думает.

А вот о чем Мартин думал, так это о том, что он по-прежнему остается объектoм моего восхищенного изучения. Следовало бы, конечно, позвонить редактору, давшему мне задание, и признаться, что увлеклась героем статьи и потому не смогу быть непредвзятой. Но вместо этого я поставила перед собой невыполнимую задачу – написать-таки объективный материал о Мартине Скорсезе.

Вскоре обнаружилось, что если я остаюсь в отеле на весь день, то начинаю взаперти сходить с ума. Поэтому я была в восторге, когда Playboy предложил мне совершенно бесплатно уютный офис, где я могла бы работать. Теперь Мартин уезжал по утрам на работу, и я тоже. Я решила начать статью с описания роскошного люкса Сесила Битона и с того, как Мартин в своих простых синих джинсах смотрится среди всего этого великолепия.

График съемок «Таксиста» был очень плотным и насыщенным, но вскоре у меня появилась возможность каждый день наблюдать Мартина за работой. Рано утром мы вместе садились в машину, и его водитель отвозил нас на площадку. Очарованные друг другом, мы не думали о том, как это выглядит со стороны, и уж тем более не помышляли о сдержанности. Мы любили друг друга, и это было видно. Сплетни о наших отношениях просочились в журнальные колонки. Впрочем, даже если мой редактор и видел те статьи, он ни разу не дал мне этого понять.

На площадке я быстро уловила особенности режиссерского стиля Мартина – он был почти таким же доверительным, даже интимным, как и при общении со мной. Когда нужно было подсказать что-то исполнителю, Скорсезе подходил к нему и, склонившись, шептал на ухо. Так взаимодействие актера и режиссера оказывалось чем-то секретным, не подлежащим разглашению, даже личным. Со съемочной группой Мартин всегда разговаривал негромко, специально понижая голос. Это походило на знаменитую уловку Жаклин Онассис – она шептала, и собеседник невольно должен был уделять ей все свое внимание, просто чтобы расслышать ее слова. И, как и миссис Онассис, Мартин поэтому выглядел восхитительно притягательным. Случалось, я даже подшучивала над ним, сравнивая Скорсезе с кипящим адреналином Кэри Грантом. Съемочная группа была от него без ума. Актеры боготворили. Мои чувства подсказывали, что такая реакция вполне уместна.

Кульминация «Таксиста» – сцена кровавой стрельбы, которая растягивается на несколько мучительных минут. Мартин отлично знал, что день, когда будет сниматься эта сцена, станет трудным и для команды, и для актеров: слишком много крови, слишком сильный удар по чувствам людей. «Снимаем снова». «Давайте еще дубль». «Еще раз, пожалуйста». С подчиненными Мартин работал быстро, но размеренно, не лихорадочно. Дотошно выстраивал сцену, тщательно режиссировал все моменты, несмотря на тяжесть атмосферы съемок. Наблюдая за ним, я поймала себя на мысли, что хотя он еще молод, но уже настоящий мастер своего дела. Решено: напишу, что Скорсезе – блистательный режиссер, и к черту объективность. К тому же, даже если б могла судить беспристрастно, вряд ли бы я выбрала иные слова.

«Таксиста» снимали долгим, жарким манхэттенским летом. Когда работа над фильмом закончилась, перед нами с Мартином замаячило неминуемое расставание. Ему нужно было ехать в Европу на кинофестиваль, а мне – возвращаться к жизни в Вашингтоне, от которой я когда-то так внезапно отказалась.

– А поехали со мной, – вдруг предложил Мартин.

Но у меня не было ни паспорта, ни билетов, и времени решить эти проблемы до отъезда тоже практически не оставалось. На фотографии для документов, которую я сделала перед поездкой, моя прическа напоминает воронье гнездо. Больше всего я там похожа на террориста. Что ж, бешеная влюбленность спокойствию точно не способствует.

Сначала мы полетели в Шотландию, на Эдинбургский кинофестиваль. После роскоши, окружавшей нас в отеле St. Regis, эдинбургская гостиница казалась верхом скромности: белые стены, белое покрывало и ощущение, что чистота аж скрипит на зубах. Впрочем, девственно белоснежная кровать быстро была пущена нами в дело. Великолепные фильмы Мартина тоже встречали у публики возбужденно-восторженный прием. По-прежнему держа в голове его «досье», я мысленно поставила пометку – написать, что он не только американский режиссер, но и личность мирового масштаба.

Эдинбург – небольшой мрачный городок, каждая улочка которого дышит историей. Официальные обеды нам устраивали в темных шотландских замках. На кинопоказы мы пробирались узкими средневековыми переулками. В одном из них, крошечном и кривом, Мартин как-то завел меня в тесный магазинчик и купил мне килт, бархатный жакет и шелковую блузку в шотландскую клетку моих «семейных» цветов, цветов клана Кэмерон из Лохила.

Но на этот раз наше время действительно заканчивалось, и в преддверии разлуки мы просто цепенели от горя. Напоследок мы с Мартином отправились поездом в Лондон, где забронировали люкс в отеле Cadogan. Комнаты в номере оказались большими, просторными, с высокими потолками. Ванные были искусно отделаны плиткой. Одно из моих любимых воспоминаний той поры – как я путешествовала на руках у Мартина, уткнувшись лицом ему в шею, до огромной ванны. «За этого мужчину я выйду замуж», – вновь и вновь говорила я себе.

Как бы там ни было, нам все-таки пришлось расстаться. Мартин застрял в Лондоне, решая деловые вопросы. Я улетела в Штаты, где меня встретили с экземпляром очередного номера Playboy. «Гвоздем» выпуска была статья о Мартине Скорсезе, написанная одним из моих коллег. Материал открывался описанием люкса Сесила Битона… моим описанием люкса Сесила Битона! С ужасом я вчитывалась в текст. Это был плагиат!

Я позвонила коллеге. Спросила:

– Как ты вообще мог?

– Ну, я подумал… учитывая обстоятельства…

– Какие обстоятельства?

– Ну, то, что вы со Скорсезе, типа, встречаетесь, нет?

– Но это не значит, что можно воровать мой текст!

Он засмеялся.

– Отчего же? Как раз и можно.

Я осознала, что коллега прав. Сказать тут больше было нечего. Я не могла одновременно развивать отношения с Мартином и строить блестящую карьеру. Выбор был сделан еще в тот момент, когда я впервые увидела Скорсезе, и сейчас просто аукался мне.

Как всегда в моменты растерянности и непонимания, что делать, я позвонила маме. Рассказала, что случилось: как мою работу украли и опубликовали под чужим именем. И как коллега-соперник объяснил мне, что поступил со мной честно.

– Ты ведь и в самом деле не сможешь усидеть на двух стульях, не так ли? – спросила мама.

– Ну помоги! Ты же должна мне сочувствовать!

– Я тебе сочувствую. Но ты же сама говорила, что собираешься за этого человека замуж. Вряд ли ты можешь писать о нем объективно.

– Не надо мне нотации читать.

– Так как дела?

– Ты о чем? Дела идут, – еще не хватало мне снова выслушивать мамины намеки на «подержанный товар».

– Мартин остался в Лондоне?

– Мартин остался в Лондоне, но он вернется в Лос-Анджелес, и я собираюсь там к нему присоединиться. Он наверняка пришлет за мной.

– А ты не хочешь ненадолго заглянуть домой?

– Мама… Я же сказала, он пришлет за мной.

– Ну разумеется, дорогая. Просто подумала, что ты могла бы побыть дома, раз уж все равно будешь ждать.

Моя мама умела одновременно быть и доброй, и удивительно проницательной. Ей хотелось «подстелить мне соломки», натянуть страховочную сетку, хоть я и утверждала, что не нуждаюсь в такой заботе. Но мамино приглашение оказалось очень заманчивым. Насколько лучше быть дома, с родными, чем торчать в одиночестве в вашингтонской квартире, мучительно ожидая телефонного звонка!

– Наверное, я могла бы ненадолго заехать, – вздохнула я.

– Вот и славно.

– Но только пока он не позвонит.

– Конечно, милая. Пока он не позвонит.

Так я и вернулась в Либертивилль, штат Иллинойс, в большой желтый особняк посреди рощи. Ужасно не хотелось признаваться себе, что я лично, собственными руками пустила под откос свое журналистское будущее, умудрившись закрутить роман с героем статьи. Вместо того чтобы оплакивать руины собственной карьеры, я пыталась сконцентрироваться на мечтах и планах. Ведь я же встретила мужчину, за которого выйду замуж? Значит, теперь остается только ждать его звонка.