— Но английские евреи уезжали во Францию, где их тут же отправляли на костры. — Возразил я. — Куда им было торопиться? Кстати, один день уже прошел.
Гарик сочувственно улыбнулся, если можно назвать улыбкой мучительную гримасу на почти неподвижном лице — болезнь безжалостно сковала не только мобильность, но и мимику.
— Я не знаю, Леня, увидимся ли мы когда-нибудь. Поэтому вы ведь не откажете мне в одной просьбе. — Он кивнул на лежащую перед ним папку с тесемками. — Это рукопись моих философских сказок. Я хочу, чтобы вы захватили их с собой и при первой возможности издали за границей.
— Гарик, давайте не будем играть в эти игры с таможней. Сами знаете, с ними шутки плохи. Они при желании вашей Снежной Королеве припаяют срок за похищение несовершеннолетнего и нанесение ему телесных повреждений. Завтра я еду за визой в Голландское посольство, которое представляет интересы Израиля, и переправлю эту папку через них.
— Если один из углов этого треугольника охраняет родина Спинозы, то его линейные элементы могут чувствовать себя в полной безопасности. Поступайте, как считаете нужным.
Генрих Соколик
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
В выездную визу ставятся въездные. Занятие куда более приятное и перспективное, чем добывание первой. Ни разу не видел столько счастливых еврейских физиономий в одном месте. Это место — посольство Австрии. Дорога на историческую родину москвичам пролегла через Вену. Я бы согласился и на транзит через Зимбабве. Только бы побыстрей. Пока власти не передумали. Но Вена предпочтительней. Все-таки осколок империи. Хоть и двуединой. Чиновник-австрияк, просматривавший мою анкету, притиснув квадратный штемпель, протянул мне руку со словами: «Добро пожаловать в Австрию! Вы — наш почетный гость, потому что родились в один день с императором Францем-Иосифом».
В посольстве Нидерландов («Голландские высоты») с пониманием отнеслись к моей просьбе переслать в МИД Израиля с дипломатической почтой некоторые рукописи, среди них философские сказки Гарика Соколика «Огненный лед».
До конца рабочего дня оставалось время, которое надо употребить с максимальной пользой для дела. Дело — это выстраданное, отвоеванное, организованное, легальное, желанное Бегство. Не теряя времени, ныряем в метро. По всем инстанциям меня сопровождает Вовка — моральная поддержка, любопытство и накопление опыта. Он недавно уволился из своего авиаотряда и подал на выезд. Его бои с эмвэдэшной мельницей еще впереди.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
В центральных кассах Аэрофлота на Фрунзенской набережной разбушевавшейся было эйфории заметно поубавилось, чтобы не забывал — «здесь вам не Чикаго». Меня направили в окошко, которое, должно быть, специализировалось на таких, как я.
Курносая блондинка, лет 20, не больше, взглянув на мою розовую ксиву, пошла гулять наманикюренным пальчиком вдоль лежащего перед ней списка. Ноготок увяз где-то посередине.
— Могу предложить вам билеты на 14 октября.
— А вы взгляните на дату окончания визы.
— Это ваша проблема.
И то верно. Проблема моя, но как ее решать, известно только Господу. Впрочем, есть одна идея…
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
С раннего утра едем с братом в гостиницу «Центральная», где, как я выяснил, размещается представительство Австрийских авиалиний.
Билетов полно, на любую дату. Это обнадеживает. С их бронью возвращаемся на Фрунзенскую. То же окошко, тот же маникюр.
— Я же вам вчера сказала, что билетов на Аэрофлот нет.
— Я на Аэрофлоте не настаиваю. — И сую бумажку. Но ее броню нашей бронью не пробить:
— Эту бумажку оставьте себе на память. С вами здесь достаточно навозились, чтобы мы еще за вас австрийцам доллары отдавали.
К такой постановке вопроса я не был готов. По наивности, я все еще полагал, что ее осведомленность в личной жизни клиентов ограничивается их предпочтениями при выборе места в салоне самолета. Но курносая указала на мое место в обществе, с которым я не чаял распрощаться. Я открыл, было, рот, чтобы напомнить ей про ее место. В ходе пререканий Вовка отдавил мне все ноги, мол, не обостряй. Но было поздно. Курносая набрала номер, начинавшийся с «24» (Лубянка).
— Здесь ваши клиенты скандалят. Что прикажете с ними делать? — и не став слушать ответ, протянула трубку к моему уху.
— Скажите им, что если не угомонятся, их визы будут аннулированы. — Отчетливо отозвалась мембрана.
Затем она выслушала какие-то указания, ответила «есть», уткнулась носом в какие-то таблицы и…
— Для вас нашли два билета на седьмое. С вас 180 рублей 60 копеек.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Таможня. Нескончаемые ящики с книгами и Ленкиными картинами. В некоторые подброшена «контрабанда»: разрозненные компоненты какого-то уникального гобоя Сени Трубашника. Никакого повышенного интереса ни к ним, ни к нам не наблюдаю. На том и успокаиваюсь. Даже вспомнить нечего. Зато неизгладимым останется момент не расставания, а воссоединения с нашей библиотекой несколько месяцев спустя. Алюминиевый ангар, который Сохнут облюбовал под склад для нашего «медленного багажа», стоял на военной базе Црифин. База — историческая достопримечательность. Она возникла еще во время Первой мировой одновременно с Британским мандатом. Но эмигрантскому сердцу она была мила не этим. Площадь базы — 320 гектаров. Этого пространства вполне хватило не только для моих ящиков с Бодлерами и Мопасанами, но и для размещения сотен единиц советской трофейной бронетехники. Путешествуя годом позже по Синаю (уже/еще нашему), я насмотрелся на обгоревшую и проржавленную боевую технику, с помощью которой Герой Советского Союза Гамаль Абдель Насер поклялся сбросить евреев в море. Дело было на Песах. Мы с моим другом Шимоном Левиным стояли с картонной коробкой на припорошенной синайским песком раздолбанной гусенице в окружении оравы бедуинских ребятишек, которым мы раздавали мацу — других лакомств у нас при себе не было. Но сейчас все было по-другому. Эти грозные машины повоевать не успели. Их «яростный поход» закончился в первые же часы 6-дневной войны. Без единой царапины, в смазке, не нюхавшие пороху, бесконечными до горизонта рядами, прижавшись друг к дружке, как рижские шпроты, «сверкая блеском стали», стояли новехонькие танки и бэтээры и ждали своей участи. Чем не парад победы! Шептались, что правительство долго искало способ избавиться от этой груды братской помощи и даже ведет тайные переговоры со страной-изготовителем об обмене смертоносного арсенала на отказников в соотношении «один к одному». В итоге, эту армаду удалось сбагрить клиентам Москвы из числа молодых африканских «демократий» и, говорят, даже в ЮАР.
Я смотрел на эти стальные «шпроты» и думал о том, что было бы мудрым превратить базу Црифин в главную достопримечательность Израиля, в место паломничества всех религий. А для советских граждан — с бесплатным проездом.
Частично «шпроты» нашли применение и в собственном хозяйстве. Переоснащенные отечественными пушками, советские Т-54 и Т-55 еще несколько лет колесили по Синаю под израильским флагом, а в мае 1973 года даже приняли участие в торжественном параде в Иерусалиме по случаю 25-летия еврейского государства.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Звоню сестре — надо обсудить оставшиеся семейные дела и планы, условиться о тайных кодах в переписке и телефонных разговорах. Голос Аллы звучит странно, интонации почти неузнаваемы. Я насторожился — мало ли что могло случиться за то время, что я был занят беготней по инстанциям и сборами.
