за обедом, его немало удивило, что тот все время, словно старый
канцелярист, нудно твердил одно и то же о каких-то админи
стративных мерах, которые он будто бы принимал в свою быт
ность министром * и которые в дальнейшем не применялись.
Поразительно, до чего же власть и почести оглупляют неко
торых людей!
Суббота, 5 апреля.
Что за отзывы о моей только что опубликованной книге
«Мадемуазель Клерон»! Один болван по имени Рене Думик *
утверждает, что живописать, воссоздавать образы актрис прош
лого — неблагодарный труд, ибо биографии всех актрис похожи
одна на другую. Насколько же это глупо! Разве жизнь траги
ческой актрисы похожа на жизнь балерины? И даже если гово
рить об актрисах одной профессии — разве жизнь и смерть пе
вицы Софи Арну можно сравнить с жизнью и смертью певицы
Сент-Юберти? «Кроме всего прочего, — добавляет наш Думик, —
жизнь Клерон хорошо известна по ее «Мемуарам». Простите,
всем своим трудом я стремился доказать, что эти «Мемуары»
не говорят правды. Далее, эта женщина сама по себе не инте
ресует Думика, для него существует актриса — и только; а меня
актриса Клерон интересует в не меньшей степени и как лич
ность, как женщина.
Наконец, он выражает мне свое презрение за то, что я по
святил пятьсот страниц этой актрисе, которая занимала такое
большое место в истории театра и любви XVIII века! Ну и на
плевать, пусть меня презирает Рене Думик! <...>
Вторник, 8 апреля.
Сейчас, когда я записываю какое-нибудь имя в свою адрес
ную книгу, мне кажется, что я делаю это для списка, по кото
рому будут рассылаться извещения о моей смерти.
494
В наш век я, быть может, окажусь единственным писателем,
который, ни к кому не испытывая неприязни, из одной лишь
любви к истине, поставил на свое место мнимовеликих людей:
Ренана, Сент-Бева и т. п. и т. п.
Четверг, 10 апреля.
Нет, решительно нет, современные пастелисты, вне зависимо
сти от приписываемого им таланта, не умеют красиво изобра
жать своих современников. Этот портрет Мадлены Лемерр про
сто страшен: усталые, словно подбитые, глаза, выражение лица
отупевшее, какое бывает у женщины в день обильных регул.
А грубые портреты Тиссо, анемичные портреты Элле и невра
стенические портреты Жака Бланша! Раньше пытались пере
дать очарование, живость, лукавство женского лица; а сейчас
о наших почитаемых пастелистах, приверженных розовому
цвету обмороженного тела и фиолетово-серым тонам, можно
было бы сказать, что они стремятся выразить лишь усталость,
смятение, сердечные неурядицы, — словом, всякого рода физи
ческие и нравственные недомогания, какие только могут отпе
чататься на лице женщины.
Получил в «Эко де Пари» гонорар за мартовскую публика
цию «Дневника». Впервые вместо деревянных физиономий, ка
кие я видел в редакциях всякий раз, когда печатал что-нибудь
в газетах, меня встретили любезные, доброжелательные лица.
Со мной говорили об успехе опубликованной части, а молодой
Симон попросил подписать договор на второй том.
Воскресенье, 13 апреля.
Правил корректуру своего «Дневника», и у меня мелькнула
мысль, что стоило бы написать высокую драму, действие кото
рой разыгрывалось бы в этой трагической обстановке *.
Четверг, 17 апреля.
Романы вроде «Человека-зверя», романы такого сорта, какие
фабрикует сейчас Золя, романы, где все от начала до конца —
плод выдумки, измышления, сочинительства, где действующие
лица являются чистыми или грязными выделениями мозга ав
тора, где и не пахнет пристальным изучением настоящей че
ловеческой природы, — такие романы не представляют для меня
в настоящее время никакого интереса. Я интересуюсь лишь теми
романами, где из печатных строк возникают как бы воскрешен
ные писателем люди с их живой плотью и кровью, где я на-
495
хожу — в большей или меньшей степени — отражение подлин
ных воспоминаний о действительно пережитой жизни.
Если постоянно не перелистывать японских рисунков, про
сто невозможно привыкнуть к мысли, что в этой стране, где так
высоко стоит искусство изображения природы, не существует
портрета, что художник никогда не придает лицам сходства с
натурой, что любая мужская или женская физиономия, если
только она не комичная и не театрально-драматичная, — всегда
традиционно-условна и создается из характерных двух щелочек,
означающих глаза, изогнутой линии, означающей орлиный нос,
и двух подобий цветочных лепестков, означающих рот.
В наше весьма практическое время группа умных францу
зов должна была бы обнародовать такую программу к предсто
ящим выборам: «Нам равно наплевать на легитимизм, орлеа-
низм, бонапартизм и республиканизм — умеренный, радикаль
ный или социалистический. Нам нужно только одно — дешевое
правительство, а цвет его может быть любой; такое правитель
ство, которое на торгах, куда цены предъявляются в запечатан
ных конвертах, подрядилось бы править Францией за самую
низкую цену».
Воскресенье, 4 мая.
Доде заходит ко мне проститься. Завтра вместе с Эбнером
он уезжает в Ламал у, — жену он предупредил об этом всего
лишь четыре дня тому назад.
Доде вполне справедливо говорил сегодня, что литература,
испытавшая в последние годы влияние живописи, подверглась
теперь влиянию музыки и стала звучной и вместе с тем нечле
нораздельной, как музыка. Эредиа, который был здесь же,
утверждал в связи с Ренье и новым поколением поэтов, что их
стихи представляют собой лишь переливы оттенков без четко
выраженной мысли, да и сами авторы окрестили их словом мон
стры; это как бы вылившиеся из-под пера черновые наброски,
еще не отделанные и не доведенные до совершенства, в которых
пробелы заполнены случайными словами. <...>
Среда, 14 мая.
Попал на вернисаж * и не мог отказаться от участия в
истинно «журденовском» грандиозном завтраке, на который
художники ежегодно обрекают себя вследствие своей привер
женности шику.
496
Нет, в самом деле, будь я военным министром, то в связи с
портретом, на котором изображен гримасничающий Коклен *,
имевший низость выставиться перед публикой в таком виде, я
издал бы постановление, запрещающее любому из его собратьев
по ремеслу быть в армии кем-либо иным, как простым солда
том, — и то еще по особому ходатайству!
Ох, Роден, Роден, он, как поглядишь, становится теперь
слишком своеобразным скульптором, слишком вознесшимся над
всеми, слишком великим художником: в его любовных спле
тениях все бесконечно тянется, растворяется, течет, и это
больше не сплетения мужчин и женщин, а извивы змеевидных
тел. Из всех молодых единственный талантливый, своеобраз
ный художник — это Каррьер, придающий реальному характер
призрачного, художник-психолог, который пишет не портрет
лица, а портрет улыбки. Таулов, датский пастелист, пишет
вешние воды, у него вода играет оттенками раздробившегося
в призме лунного луча.
У женщин на вернисаже вид слегка помешанных, эксцент
ричная повадка, сногсшибательные туалеты: это создания, со
вершенно не поддающиеся классификации, такие загадочные,
что и не определишь — порядочная перед тобой женщина или
нет, и даже — парижанка она или иностранка.
Пятница, 30 мая.
В Свободном театре — «Привидения» Ибсена. Положительно
парижская публика прощает иностранным драматургам длин
ноты!.. < . . . >
