На делегатов съезда этот доклад произвел громадное удручающее впечатление. Многие в кулуарах делились со мной, что не надо было об этом говорить, так как 30 лет Сталин стоял во главе партии и государства, строили социалистическое общество, имеются большие успехи, а получилось, что все делалось на костях.
И ведь все ему поклонялись и верили, что дело идет успешно, а теперь вот что оказалось. И все говорили: «А где были ныне сидящие в Президиуме Хрущев, Молотов, Ворошилов, Маленков, Каганович, Шверник и другие?»
Ко мне подошел секретарь Приморского обкома партии, Герой Советского Союза Чернышев* В. Е. [538] и говорит: «Иван Александрович! А где были эти мерзавцы, которые сейчас сидят в Президиуме съезда и поливают грязью Сталина, а тогда подхалимничали перед ним и подписывали все эти аресты и расстрелы?» Мне было неудобно объяснять, где были, в том числе и Хрущев (старались не отстать друг от друга, а то и превзойти), поэтому сказал: «Видно, кишка у них тонка была».
Что уж говорить, темные дела при правлении Сталина были хорошо известны Хрущеву, Маленкову, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, может, и не полностью, но они участвовали в принятии всех решений по арестам, выселениям, процессам, ликвидациям и т. п.
Может, отдельные спецсообщения НКВД-НКГБ, адресованные Сталину Ежовым, Берией, Абакумовым, они и не знали, тем более конкретные оперативные материалы по делам.
Когда Берия расстреляли, Хрущев приказал нам с Руденко, не привлекая никого, вскрыть сейфы Берии, доложить и по его указаниям составить акты и уничтожить часть материалов. Остальные материалы и архив из сейфов в Совмине, Спецкомитете по атомной бомбе и в НКВД-НКГБ были переданы в канцелярию общего отдела ЦК Суханову.
Еще до этого, как потом мы с Руденко узнали, сразу после смерти Сталина Хрущев, Берия и Маленков поручили Суханову и Людвигову* просмотреть личный архив Сталина.
В начале 1954 года было принято решение проверить соответствие копий исходящих материалов НКВД-МГБ-МВД за 1934–1953 годы оригиналам в ЦК. Занимался этим Доброхотов*.
Пересмотр дел начался с изучения обстоятельств убийства Кирова. Хрущев был уверен, что его убили по приказу Сталина. Я дал команду поднять все материалы, но их оказалось слишком маю. Подтверждений этой версии не было, даже если это было так на самом деле, были только версии и слухи [539].
Хрущев был недоволен, ему это было нужно для доклада. Это было наше первое столкновение.
Затем Хрущев приказал Руденко пересмотреть «Ленинградское дело». Молотов и Булганин тоже хотели, чтобы его пересмотрели, чтобы насолить Маленкову [540].
Вообще-то, правда мало интересовала Хрущева. Несмотря на то, что мы представили данные об арестованных и расстрелянных, особенно во времена Ежова и Ягоды, он удивил меня, когда заявил, что Ягода и Ежов — честные люди.
Комиссия Молотова установила факты беззаконий. Доброхотов вместе с помощниками Хрущева отобрал факты для комиссии Поспелова*. Это было трудным делом, поскольку в том, что вносили в доклад, не должны были упоминаться нынешние руководители (Хрущев, Молотов, Булганин, Ворошилов, Каганович) [541].
Конечно, это было нелегко сделать. Поэтому для комиссии подбирались из архивов только нужные выдержки из показаний и заявлений, а не целиком.
В таком виде доклад прошел, хотя Хрущев сделал в нем свои отступления, обращаясь к Булганину и Ворошилову, которые сидели в зале [542].
Тогда же сталинскими арестами стал заниматься ЦК. Была определенная цель.
Золотухин*, Тикунов* и работники KПK Климов*, Бойцов*, Богоявленский* по материалам НКВД-МГБ разыскивали всякие упоминания об участии Хрущева в беззакониях и, как рассказывал мне Малин*, эти материалы из общего отдела ЦК, которые были в единственном экземпляре, были уничтожены [543].
Каждый из руководителей ЦК старого состава при Сталине был обижен, и каждый думал использовать антисталинские материалы в своих целях. Особо интриговали Микоян и Суслов, но это было наивно, поскольку использовать эти материалы можно было, если у тебя в подчинении КГБ, МВД и прокуратура. А эти организации лично курировал Хрущев.
К процессу Берия я не имел отношения, но дело Абакумова знал хорошо. Его расстреляли в 1954 году за действительно совершенные тяжкие преступления. В июне 1954 года мы с Руденко пришли к Хрущеву доложить о его деле. Хрущев и Маленков несколько раз повторили, чтобы мы запретили следователям прокуратуры и КГБ допрашивать Абакумова, если речь шла об участии кого-нибудь из членов Президиума ЦК в делах по линии НКВД-МГБ [544].
Многих бывших руководителей НКВД-МГБ арестовали и расстреляли сразу после ареста и расстрела Берия и Абакумова [545].
Должен сказать, что первоначально Хрущев был настроен обновить полностью состав органов. Я сказал ему, что те, кто запятнал себя серьезными преступлениями, должны отвечать, но нельзя всех стричь под одну гребенку. Кому-то надо работать, и вообще все зависит от руководства. Можно набрать всех новых, но они будут выполнить приказы, как и раньше.
После разгрома антипартийной группы были привлечены к партийной ответственности еще ряд сотрудников органов — Федотов, Круглов, Обручников, Огольцов*, потому что уже не опасались, что они станут ссылаться на прямые указания Молотова, Маленкова и др.
Интересно, что и расправились с Кругловым, Огольцовым, Федотовым, дискриминировав (правильно: инкриминировав. — Прим. ред.) им в общем мелкие эпизоды. Не дай Бог им было вторгнуться в крупные дела, выносить решения Президиума ЦК [546].
Из дневниковых записей
Постановление съезда по культу личности Сталина поручили выработать комиссии и опубликовать в последующем.
Выбрали Центральный комитет партии. Меня также избрали членом ЦК КПСС. Таким образом, я уже в составе ЦК 15 лет, стараюсь оправдать работой доверие партии.
В состав нового президиума ЦК партии были избраны новые товарищи, которых я знаю как секретарей обкомов и крайкомов партии десятки лет. Хорошие товарищи Аристов, Беляев*, Игнатов, Козлов*, Фурцева. Правда, Фурцевой благоволит Хрущёв, но может быть и политически целесообразно иметь в составе президиума женщину.
Членом президиума также выбрали Кириченко из Украины и Брежнева из Казахстана. Шепилов — секретарь ЦК — это из зав. отделом.
Кириченко я знал с 53-го года, когда его Берия выдвинул первым секретарём ЦК Украины вместо Мельникова, и вот с тех лор, сколько мне приходилось с ним встречаться и разговаривать, — он производил впечатление безалаберного человека, болтающего языком, не отдавая отчёта в своих словах. И более того, те ребята, которые хорошо знают его, говорят, что может наговорить гору, а не сделать ничего.
Брежнева я мало знал. Первый раз увидел его в 54-м году, когда он в чине генерал-майора крутился возле Жукова и других военных руководителей на Тушинском аэродроме в день авиации. Тогда он был заместителем начальника Главного политического управления Красной Армии. После этого он был в Казахстане одним из Секретарей ЦК, а сейчас Секретарь ЦК КПСС.
Брежнев, как мне рассказывал Аристов, был на войне, полковник политотдела в армии у Леселидзе на Кавказе, где и я был, но о Брежневе я так и не слыхал и не встречался с ним [547]…
На днях приходил опять Леонов жаловаться на интригана Миронова и просил решить, т. е. убрать Миронова от него или уволить его, Леонова, в отставку. Я вызвал Миронова и в присутствии Леонова и Лунева спросил его, в чём дело, почему не работает, как нужно, а занимается интригами и подсиживанием.
