Новеллы моей жизни. Том 2 - Сац Наталья Ильинична

Появилось два эстрадных микротеатра. Первая программа, над которой работала я сама: «Ваша записка в несколько строчек», была по нашему заказу написана крупнейшим мастером этого жанра, Владимиром Поляковым, и очень хорошо исполнялась Ал. Волгиным, Г. Зеленской, В. Толчановым, одаренным молодым Володей Баталовым, привезенным мной из Москвы (окончил ГИТИС), и другими. Программу другой бригады поставил тогдашний главный режиссер Московского театра сатиры Э. Краснянский. Она называлась «Розы и шипы». В ней участвовали молодая талантливая певица Лия Ровчицкая и Лев Горелик, ныне народный артист РСФСР. Удивительно сочетавший некрасивость и обаяние, Лева был любимцем Саратова и раньше, но раскрыть его многогранные способности, талант перевоплощения, обострить его постоянный творческий поиск, думаю, помогла наша встреча. Лева — фанатик. После репетиций в Филармонии он являлся к нам в мансарду вечером, когда я уже лежала пластом от усталости, и ждал, пока приду в себя, чтобы опять репетировать. Он помогал Илюше учить уроки, выводил собаку Илюшиного папы, и когда я приходила в себя, мы с ним работали, «доходя до мхатовских глубин» (как сказал потом ведущий артист Саратова С. Муратов): репетировали «Рыболова» (ожившая картина Перова) и «Нищего короля» — номер, который в исполнении Льва Горелика не забуду.

Радостью моей в Саратове был мой первый концерт. Очень милый фельетон «Наташа» 3. Гердта, встреча Анны Карениной с сыном (две главы из романа Л. Н. Толстого) и «Кармен» П. Мериме исполняла с хорошим пианистом.

Большой успех, что имела на первом концерте в Филармонии, подтвердился просьбами выступить в Доме офицеров, в домах культуры, в высших учебных заведениях.

Не только правом, но и обязанностью нашей Филармонии было приглашение знаменитых гастролеров. В Саратове выступали Генрих Нейгауз, Григорий Гинзбург, Надежда Казанцева, Павел Серебряков, Эмиль Гилельс…

Однажды к нам на гастроли приехал известный пианист, лауреат Международного конкурса, профессор Юрий Брюшков. Его концерт был назначен на субботу, 22 апреля, и на той же афише значилось, что в воскресенье, 23 апреля, состоится концерт баяниста Ивана Паницкого. Юрию Сергеевичу такое «соседство» показалось обидным:

— Можно ли объединять в одной афише два таких концерта, два таких инструмента? Баян все же только баян, не больше.

— А вы слушали когда-нибудь Паницкого? — спросила его.

— Нет, — ответил он сдержанно, — признаться, я не поклонник этого инструмента.

Мы решили сделать «сюрприз» Юрию Сергеевичу и привели к нему на следующее утро в гостиницу нашего исконно саратовского Ивана Яковлевича Паницкого с его баяном (не сказав Паницкому, конечно, ни слова о разговоре, который состоялся накануне). Как вежливый человек, Юрий Сергеевич не мог отказаться послушать игру незваного гоетя. Баянист Паницкий играл Баха, Бетховена, Чайковского, Римского-Корсакова, Шопена, Листа, советских композиторов, свои обработки русских народных песен — он играл так много потому, что Юрий Брюшков никак не хотел отпустить его. Уже давно была обеденная пора, когда Брюшков сказал:

— Да, я был не прав. Чистосердечно признаю это. Произведения Баха звучат у вас, Иван Яковлевич, совершенно удивительно. Кажется, что слышишь орган. Оказывается, возможности баяна неизмеримо больше, чем я предполагал. Такой музыкант, как вы, может творить чудеса на любом инструменте. В этом я сегодня убедился.

Одеяло из разноцветных лоскутов

Помню я с трудом погашенный скандал в связи с приездом к нам на гастроли Александра Вертинского…

Саратов — город музыкальный. На два концерта Леонида Когана, которые мы давали в Большом зале местной консерватории, билеты были немедленно проданы. Но вот приехал виолончелист с именем, уже несколько стертым, зато — уроженец Саратовской области, да еще приятель нашего директора. Директор твердо решил «поддержать друга», а билеты не раскупаются, лежат себе в кассах. И вдруг к нам на пять концертов (как и виолончелист!) едет Вертинский!»

Директор наш придумал хитрый план: он велел нашим «борзистам» (бюро работы со зрителем — Борз) продавать билеты на Вертинского только тем, кто «в нагрузку» купит столько же и на концерт виолончелиста. В результате концерты виолончелиста прошли пристойно, при полных залах, в городе, заклеенном его афишами. А к приезду Вертинского ни одной афиши повесить было уже нельзя; в кассе не было ни одного билета.

Не забыть мне, как в кабинет с фанерной перегородкой в бельэтаже Филармонии, где я сидела, вошел высокий, элегантный, хотя уже очень немолодой Вертинский.

— Я приехал в Саратов сегодня утром, в гостинице на меня посмотрели, как на привидение, обошел весь город, и ни одной афиши… Вы понимаете мое состояние, Наталия Ильинична? Я зашел к вам, потому что подумал, ведь вы тоже знали много обид артистического самолюбия и поймете меня.

Стараюсь его успокоить:

— В данном случае, Александр Николаевич, виной всему — ваша популярность. Как только было объявлено о вашем приезде, билеты были моментально расхватаны. Зачем дразнить афишей тех, кто уже не сможет купить билет?

— Нет, Наталия Ильинична, я спрашивал: афиш в городе не было. Значит, мною торговали, что называется, из-под полы, моей фамилии здесь постеснялись. Отмените мой концерт — я завтра же уеду.

Положение становилось угрожающим. К счастью, в этот момент в комнату ко мне постучала артистка Оперы Ирочка Пригода. Пушистые волосы, курносый носик и очаровательные губки Ирочки произвели впечатление. Поэт вечно женственного, Вертинский моментально встал, приосанился. Я взглянула а Иру просительно — она все поняла: улыбнувшись, чарующим жестом сняла перчатку, протянула руку Вертинскому.

— Так вот вы какой, всемирно известный поэт современных женщин. Простите, знакомлюсь попросту, сама.

Вертинский, изящно согнувшись пополам, прильнул к ее руке.

Ира покачала мне головкой, дескать, будьте спокойны:

— Ведь ваш концерт завтра, Александр Николаевич? Если вы сейчас свободны, может, зайдете ко мне, осчастливите вашу поклонницу? У меня в саду расцвели такие чудесные розы, да и кулинарка я неплохая…

Сам дьявол не сумел бы придумать в этот момент лучшей ситуации, чтобы выручить Саратовскую филармонию. Вертинский стал мягче, но сказал мне на прощание:

— Я остаюсь до завтра. Но если афиши до начала моего концерта не будет, простите, уеду. — И устремился «пока» вслед за Ирочкой.

Я пошла к директору — он предвидел скандал, слышал через стенку наш разговор и уже повязал голову полотенцем в знак «ужасного приступа мигрени». Увы, героем он не был.

— Что, афиши? Афиши вот лежат, давно напечатаны, но как их можно сейчас клеить? Публика разнесет Филармонию. А впрочем, я должен срочно идти домой, решайте сами. Не умирать же мне из-за какого-то Вертинского. — И, схватившись одной рукой за голову, второй — за сердце, он упорхнул из Филармонии.

Ирочка была, что называется, «свой парень». Через полчаса я позвонила ей по телефону:

— Я «без вины виноватая». Выручайте. Подержите его сегодня у себя подольше. А завтра с самого утра пригласите кататься по Волге на пароходе. Может, пообедаете на островах? В общем, очень вас прошу, доставьте его прямо к концерту, к семи вечера. Не раньше.

Назавтра один из прытких администраторов получил ведерко с клеем, кисть и злополучные афиши. Он должен был выклеивать эти афиши на пути следования Вертинского — от пристани к Филармонии. Задача второго администратора состояла в том, чтобы моментально сдирать эти афиши, как только Вертинский проследует мимо. Малопочтенная работенка! Ну а что можно было придумать еще?

Перед началом концерта Вертинский появился в хорошем настроении (чемодан с концертным костюмом Ира надоумила его взять с собой уже с утра, чтобы «не спеша подышать свежим волжским воздухом»). Иру как «героиню дня» посадили в первый ряд, в самой середине. Ну а в вестибюле Филармонии шло нечто несусветное. Во-первых, Вертинского узнали, когда он проходил по городу, во-вторых, кое-кто все же увидел афиши и требовал объяснений, как могли быть все билеты проданы, когда афиши своевременно не были вывешены. Отдувались бедные администраторы.