Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

«…решил, как только наступит ночь, уеду из Новочеркасска. Жена тоже мне советовала уезжать немедленно. Вечером, часов в 7–8, опять приехал Данилюк. Я сидел всё в гардеробе. Слышу его разговор с женой. Он ей говорит: “Звонят из Москвы из ЦК партии каждый час и требуют от меня, чтобы я Ивана Семёновича разыскал и направил в Москву, я вижу, что вы мне не доверяете. Я вас заверяю, что о моей встрече с Иваном Семёновичем никто знать не будет. Меня из Москвы об этом предупредили. Если он мне верит, пусть придёт в Горком часов в 11–12 и постучит мне в окно с чёрного хода с сада. Я его буду ждать в горкоме. Если же он мне не доверяет, то пусть едет в Москву. Я ещё раз заявляю, что о встрече никто знать не будет”».

Ночью Погорелов решился идти в горком. Постучался, его запустили. Зашёл в кабинет к Данилюку. Тот обрадовался.

– Ждал тебя! – говорит, а сам смеётся.

В этот миг зазвонил телефон.

Данилюк взял трубку:

– Да, я. Да, всё в порядке. Да, он здесь. Сидит у меня в кабинете.

Погорелов вскочил, решив, что Данилюк заманил и предал его. Но Данилюк сделал левой рукой останавливающий жест: погоди.

– Вот возьми трубку, – попросил он.

Погорелов взял трубку. Там успели произнести только:

– Товарищ Погорелов?

Он был совершенно убеждён, что это звонили из Ростовского НКВД.

– Да пошли вы все к грёбаной матери! – закричал Погорелов. – Да, я Погорелов! Я вас, сволочей, не боюсь теперь! Я о ваших блядских делах сообщил товарищу Сталину! Можете меня арестовать, я из горкома никуда не собираюсь бежать. Приезжайте, я вас жду, твари!

И бросил трубку.

Развернулся к Данилюку и теперь уже его покрыл самым отборным русским матом. Как же он кричал! Какие удивительные слова находил! Сам не знал, что способен на такую ругань.

Данилюк дождался, когда Погорелов накричится, и наконец сказал:

– Ладно ты на меня кричишь. Только что по телефону ты послал по матушке секретаря товарища Сталина. С тобой говорил заведующий Особым отделом ЦК Александр Николаевич Поскрёбышев.

Вернувшиеся из Ростова Шолохов и Луговой некоторое время ничего не предпринимали. Вскоре Шолохову в почтовый ящик упала ещё одна анонимка: «Дорогой Михаил Александрович, мне поручили Вас убить. Я Вас об этом предупреждаю, и Вам необходимо немедленно уехать из Вёшенской. Я сам погибну, но Вас никогда не убью».

Шолохов позвал Лугового, показал письмо.

Помолчали. Покурили. Ещё помолчали.

Луговой сказал:

– Погорелов не обманывал тебя. Гречухин занялся ровно тем же, что и все предыдущие. Сначала они придумали этот заговор донских, кубанских и всех прочих казаков с тобой во главе. Но заговор не получился: Погорелов так и не приехал сюда. Что-то пошло у них наперекосяк. Теперь они просто хотят тебя убить. Чтоб ничего не вскрылось в их затеях, как в прежние разы.

– Едем в Москву, – ответил Шолохов. – Теперь главное – добраться. Собирайся.

К вечеру Луговой вернулся к Шолохову. Вышли оба во двор: подтянутые, с личным оружием. Анастасия Даниловна, Мария Петровна и Пётр Яковлевич смотрели на мужчин со смешанными чувствами. Всякое бывало, но вооружённым Миша в Москву ещё не ездил.

Луговой: «Всю дорогу… он молчал, курил. Иногда говорил: “Вот подлецы”».

Если б их остановили – они бы приняли бой. Оба стреляли хорошо, но Шолохов – лучше.

Поехали не в Миллерово, где их точно ждали, а в Михайловку Сталинградской области. Там начиналось ведомство местного НКВД, и ростовские туда не лезли. В Михайловке пересели на поезд.

«Сюжет… вот так сюжет…» – мог думать Шолохов. Как у Мелехова с Астаховым, только навыворот. Словно ты из одного своего романа в другой переходишь, а потом обратно.

Вспоминает дочь, Светлана Михайловна.

«Едва отец уехал, тут же вскорости к нам постучали в окно.

Мама подошла к окну, дверь побоялась открыть и спрашивает:

– Кто?»

Это был Анатолий Виделин. И с ним ещё двое неизвестных.

– Марь Петровна, Михаил Александрович дома? – спросил Виделин.

Светлана Михайловна: «Детская рядом – и я всё слышу.

Мама говорит:

– Они вот с Павлом уехали на охоту и до сих пор не вернулись – я сама беспокоюсь.

– А куда они поехали?

– Как обычно – в Келью.

Келья – глубокий овраг между Каргинской и Кружилиным. Туда, действительно, отец ездил на охоту. И нас с собой таскал».

Виделин потоптался у окна и ушёл вместе со своими спутниками.

Въехали в Москву на следующий день.

Столица была осенней, прекрасной, мрачной.

Остановились в «Национале». Те, кого обязали прослушивать Шолохова, тут же, достав тетради, включились в его номер и в номер Лугового.

Шолохов отнёс в кремлёвскую приёмную записку:

«Дорогой т. Сталин!

Приехал к Вам с большой нуждой. Примите меня на несколько минут. Очень прошу.

М. Шолохов.

16. X.38 г.».

На другой день с утра ждали, что вот-вот вызовут. Но минул день, и никто не позвонил. Затем второй, третий…

Ждали шесть дней. Все истомились.

Луговой: «Как могла обернуться вся эта стряпня, было неизвестно».

Шолохов подумывал – а не арестуют ли прямо здесь?

Вроде не должны: ведь записку Сталину написал. Не решатся. Разве что застрелят, когда за сигаретами выйдет. Но Кремль поблизости. Никогда такого в Стране Советов не бывало.

Несколько раз звонил Поскрёбышеву: «Нет вестей?»

«Михаил Александрович, вас позовут, ждите».

Сходил к Васе Кудашёву: этот – родной. Никогда не предаст.

Разыскал Фадеева, позвал поговорить. 23-го сидели с ним в гостинице, выпивали. Шолохов ждал хоть какой-то помощи по линии Союза писателей. Фадеев не отказывался, но разводил руками:

– Миша, тут дело такое – непростое. Как выступить в защиту? Написать: «Товарищ Сталин! В ростовском НКВД хотят убить Шолохова, но мы, советские писатели, против»?

Выпили уже очень хорошо, и тут, наконец, звонок.

Вызывают!

Сколько Шолохов ни умывался, а в Кремль явился поддатый.

Сначала зашли в кабинет Поскрёбышева. Тот – намётанный глаз – сразу заметил состояние Шолохова.

– Михаил Александрович, выпейте крепкого чаю.

Только налили Шолохову кипятка – Сталин вызывает.

Шолохов тёр виски, сгоняя хмель.

Сталин, несмотря на то что курил и трубку держал в руке, – всё заметил, почувствовал, нахмурился:

– Товарищ Шолохов, говорят, вы слишком много… пьёте.

Шолохов вдохнул воздух и медленно произнёс, не выдыхая:

– С такой жизни запьёшь, товарищ Сталин.

Он тут же протрезвел.

С 18.30 до 19.00 говорили со Сталиным вдвоём.

В 19.00 в сталинский кабинет зашёл Ежов. Сталин заметил, что он подурнел и обрюзг. В глазах – полопавшиеся капилляры.

Ежов видел шолоховское лицо будто в бреду. Он желал ему смерти всем существом. Шолохов коротко повторил ранее сказанное уже при Ежове. О полученных анонимках про то, что его готовятся убить. О Погорелове.

Ежов не подал виду.

– Будем разбираться, товарищ Сталин, – сказал он.

Кажется, Сталин испытывал своеобразное удовлетворение от происходящего.

– Жаль, что с вами нет товарища Погорелова, – сказал Сталин Шолохову. – Надо бы его найти. Надеюсь, вы его не расстреляли, товарищ Ежов?

Ежов смолчал, понимая, что над ним издеваются.

– Можете идти, товарищ Шолохов, – сказал Сталин. – До скорой встречи. Вы тоже можете идти, товарищ Ежов.

Ежов догадался: Сталин его ловит. Ждёт, что Ежов начнёт звонить Гречухину в Ростов-на-Дону – и тогда разговор стенографируют.

Или отправит разбираться Евдокимова. И за ним поедет сразу три хвоста.

Или передаст всю нужную информацию преданному человеку, которого пошлёт с устным наказом на Дон. А по дороге этого человека поймают, повесят на крюк, и он всё расскажет.

Или Ежов рехнётся окончательно – и сам поедет.

Поэтому он вообще ничего не стал предпринимать.