Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Фадеев разводил руками и начинал по новой: «Почему мы победили контрреволюцию? Потому что те, которые боролись с контрреволюционным казачеством, были идейно и морально выше. А в “Тихом Доне” есть только три фигуры большевиков – это Штокман, но это не настоящий большевик, а “христианский”. Вторая фигура – Бунчука. Это фигура “железобетонного” большевика, закованного в железо и бетон. И фигура Кошевого – но это подлец. <…> Шолохов поставил читателя в тупик. И вот это ставит нас в затруднительное положение при оценке.

Моё личное мнение, что там не показана победа Сталинского дела, и это меня заставляет колебаться в выборе…»

25 ноября 1940 года состоялось голосование. На следующий день был зачитан протокол заседания счётной комиссии. Толстой, Асеев, Корнейчук и прочие были «за» присуждение премии Шолохову, а Фадеев… против.

До Шолохова слухи о фадеевских выступлениях, конечно же, дошли.

Новый, 1941 год он встречал со всей семьёй в санатории Верховного Совета в Москве. Санаторий в новогодние праздники почти пустовал. Был ещё биохимик Борис Збарский, занимавшийся когда-то бальзамированием Ленина. С ним – девятилетний сын Лёва. И Папанин – исследователь Арктики, Герой Советского Союза, живая легенда, бывший, к слову сказать, чекист.

3 января Шолохова видел и описал Корней Чуковский: «…вышел из своих апартаментов твёрдой походкой (Леонида Андреева), перепоясанный кожаным великолепным поясом». Чуковский читал Шолохову стихи Петра Семынина – бывшего беспризорника, которого в 1940-м приняли в Союз писателей: «…он похвалил. Но больше молчал».

И далее в дневнике: «Тут же его семья: “Мария Михайловна” (вчера ей исполнилось 3 года), сын Алик, ещё сын, тёща и жена – все люди добротные, серьёзные, не раздребежжённые, органические. Впечатление от них от всех обаятельное, и его не отделить от всей семьи. Он с нею – одно, и его можно понять только в семье. Его Алик уже ворошиловский стрелок (здесь в тире парка получил приз: три рубля), 10-летний, немного сумрачный, очень выдержанный, искренний, простодушный».

Аликом Шолоховы называли Сашу.

Чуковский тут же взял в оборот Сашу Шолохова и Лёву Збарского: читал им Конан Дойла. Шолохов, запомнил он, ругал Фадеева:

– Если б Фадеев по-настоящему хотел творить, разве стал бы он так трепаться во всех писательских дрязгах? Нет, ему нравится, что его ожидают в прихожих, что он член ЦК…

Чуковский, ещё не знавший контекста, Фадеева защищал. В ответ на заступничество Шолохов, как пишет Корней Иванович, «не стал спорить». О чём тут спорить? Никогда он не опускался до писательских склок. Оставив фадеевскую тему, Шолохов перешёл к рассказам об охоте на фазанов в Кабардино-Балкарии, куда недавно ездил, наградив себя таким образом за оконченный роман.

Но всё-таки он был рассержен. Ему не столько были нужны деньги – денег теперь у него хватало всегда, и с избытком. Ему был необходим статус для будущих и неизбежных драк с партийцами любого уровня. Мало ли ещё найдётся желающих сжить его со света…

Тем более Шолохов был безусловно прав по сути, понимая, что вся эта жизнь заведёт Фадеева в тупик.

Узнав о треволнениях в писательской среде, Сталин задумал расширить премиальный охват.

Во-первых, увеличили список победителей до трёх позиций.

Во-вторых, решили награждать не только за достижения 1940 года, но и за лучшие литературные образцы минувших 5–7 лет.

Это поменяло дело. Протокол заключительного пленарного заседания Комитета от 14 января 1941 года гласил:

«В результате подытоживающего работу Комитета тайного голосования

На Сталинские премии выдвигаются:

По разделу литературы:

а) проза:

1. Шолохов Михаил Александрович, орденоносец, Депутат Верховного Совета СССР (“Тихий Дон”, роман в четырёх книгах (1940)).

2. Сергеев-Ценский Сергей Николаевич, орденоносец (“Севастопольская страда”, эпопея в трёх томах (1940)).

3. Лео Киачели (Шенгелая Леон Михайлович) орденоносец (“Гвади Бигва”, повесть (1938))».

Дабы уважить Сталина, в тройку внесли грузинского писателя с романом про колхозное строительство в Грузии.

За Шолохова проголосовали из 32 членов комиссии – 31. За Сергеева-Ценского – 29. «Бруски» Панфёрова тоже выдвигали на премию – за них проголосовал один человек.

Однако это решение ещё не было утверждено Советом народных комиссаров. Продолжалась возня. Тут к этим неприятностям добавились новые: заболела мать. Отвезя семью домой, в последних числах января Шолохов привёз Анастасию Даниловну в Москву, в Кремлёвскую больницу. Собрали консилиум. Чуковский пишет в дневнике, что Шолохов в те дни позвонил ему:

– А приходи к нам скорее.

– Куда?

– Мы в гостинице. С Лежнёвым! Ждём.

Критик Исай Лежнёв до 1939-го заведовал отделом литературы и искусства в «Правде» и в литературном мире имел вес. Он готовил о Шолохове книгу и ему нужно было уточнить некоторые детали.

Чуковский застал поразившую его картину: «Номерок в “Национале” крохотный (№ 440) – бешено накуренный, сидят пьяный Лежнёв, полупьяная Лида Лежнёва и пьяный Ш-в… Больно было видеть Ш-ва пьяным, и я ушёл».

Шолохов нервничал. В последние годы у него вошло в твёрдую привычку всерьёз напиваться, чтоб выправить нервы.

Перепроверяя списки, Сталин единолично подправил предложение Союза писателей.

15 марта 1941 года газета «Известия» огласила следующих лауреатов.

Первая степень – 100 тысяч рублей: Шолохов, Сергеев-Ценский за «Севастопольскую страду» и Толстой – за роман «Пётр Первый».

Вторая степень – 50 тысяч рублей: Вирта с романом «Одиночество», грузин Киачели и Новиков-Прибой – за вторую часть романа «Цусима».

Три Сталинские премии из шести достались историческим романам: «Пётр Первый», «Севастопольская страда», «Цусима». «Тихий Дон» этот ряд завершал. Предгрозовой список победителей.

27 марта в Вёшках чествовали лауреата Сталинской премии – своего земляка. На следующий день в издательстве «Художественная литература» был подписан в печать полный текст всех четырёх книг романа «Тихий Дон» в одном пухлом томе. Предисловие «Юрбора» Лукина и отличные иллюстрации Сергея Королькова. Тираж – сто тысяч.

Дотянул Шолохов до этого дня.

В честь лауреатства и выхода этого казавшегося почти невозможным издания Шолохов с женой и дочкой Светой на две недели уехали в Эстонию, уже советскую. Еще 6 августа 1940 года Шолохов в числе остальных депутатов Верховного Совета голосовал за постановление о принятии в состав Союза Эстонской ССР.

Жили в Таллине в гостинице «Бристоль». Дивились местным красотам. Выезжали в Пярну и Тарту. Отношение эстонцев было самое прекрасное.

Чудесная получилась поездка.

Никто не думал, что война – при дверях.

В апреле в Гослитиздате, тиражом в сто тысяч, с портретом, вышла книга Исая Лежнёва «Михаил Шолохов». По форме – прижизненная биография. Глава первая называлась «Творческий путь» и содержала основные вехи литературного становления, глава вторая – «Лазоревая степь», третья – «Тихий Дон», четвёртая – «Поднятая целина», пятая – «Тема Шолохова».

Лежнёв не скрывал литературных нравов тех лет: «В литературной среде Шолохов был встречен недружелюбно. Первые его книги подвергались самым жёстким нападкам». Ругани, сквозь которую продирался Шолохов, Лежнёв посвятил несколько страниц. Задумка автора была понятна: уберечь Шолохова от подобного впредь.

День рождения он встретил в Вёшенской: земляки поздравляли дорогого Михаила Александровича всем колхозом. Сошлись-перепутались прототипы сразу нескольких книг. Пили-гуляли, пели до утра.

21 июня Шолохов был на заседании Вёшенского бюро: обсуждали сенокос, рассказывал в шутливой своей манере, как там в Эстонии обстоят дела на селе и чего мы тут ещё не додумались воплотить в жизнь из применяемого там. Наконец-то не было больше в станице ни стукачей, ни доносчиков. И даже с главой местного НКВД Лудищевым сложилась вполне себе дружба.