Я тут же позвонил Долуде* в ЦК и просил отменить это решение, не раскрывая сущности, а мотивируя тем же, т. е. что, мол, о нём, как о военном, узнали американцы.
Вот после этого и началось давление работников КГБ в защиту Пеньковского. Видимо, этот подлец был двойником, работая на американцев. И одновременно был сексотом у КГБ.
Приходит ко мне зам. начальника отдела КГБ и говорит: «Товарищ генерал, может быть, вы отмените своё решение не посылать Пеньковского во Францию? Мы бы там за ним понаблюдали и окончательно решили, подлец он или нет».
Я его спрашиваю: «А если убежит к противнику, то кто отвечать будет?» — «Мы постараемся, не убежит». Я решительно отверг этот вариант. Тогда этот особист говорит: «Тогда вы его к себе вызовите и в присутствии других скажите, что мы к вам никаких претензий не имеем. Смело работайте».
Я говорю: «А зачем это нужно?» Опять глупый ответ: «Для того, чтобы, если он предатель, то смело работал и не насторожился». Я сказал, что вызывать не буду и говорить не буду.
Тогда он, рассуждая сам с собой, говорит: «Мы всё-таки, чтобы его успокоить, пошлем записку, якобы на ваш запрос, что КГБ не возражает против выезда его во Францию». Я говорю: «Дело ваше».
Затем позвонил Гуськов с просьбой не откомандировывать его из ГРУ, с тем чтобы не сорвать его разработку. Я и тут не согласился, заявив, что если он подлец, так не надо давать ему возможность использовать пребывание в ГРУ для сбора материалов, хотя он к секретам и не допущен, но общение с сотрудниками кое-что даст. В общем, не договорились.
Через пару дней мне позвонил Грибанов, который также просил не переводить его из ГРУ. Я также не согласился с их мнением, тогда Грибанов говори т: «Мы написали записку по этому вопросу в ЦК, и у нас есть согласие секретариата». Я ответил, что такого решения не имею. Грибанов сказал, что ему поручил Владимир Ефимович Семичастный поговорить со мной, сообщить, <что> это указание ЦК.
Выходит, что человек будет продолжать заниматься шпионажем с ведома и благословения нас (КГБ, ГРУ и т. д.). Глупо! Но ничего не поделаешь. Я поинтересовался в ЦК, была ли такая записка из КГБ, мне ответили положительно.
Как теперь стало известно, этот подлец с апреля по 22 октября, т. е. полгода, собирал материалы, в том числе из военных журналов с грифом «Для служебного пользования», и тысячами кадров передавал американцам. Ну, это не великие секреты [751].
Я не уверен, но мне кажется, что в какой-то момент ему пообещали сохранить жизнь, если он будет следовать всем указаниям, и он снимался для кинокартины КГБ, позировал, закладывал тайники, проводя встречи, и т. д.
Мне Грибанов рассказывал, что ему пообещали сохранить жизнь, когда он был уже арестован, видимо, с тем, чтобы всё рассказал, и, как рассказывали участвовавшие в процессе товарищи, на суде он вел себя нагло, уверенно, беспечно, не ожидая приговора о высшей мере наказания.
1. 2-й раз он смог попасть в ГРУ только после проверки в КГБ. Следовательно, он уже был их агентом-осведомителем, иначе они зарубили бы его по компрометирующим основаниям.
2. Он установил контакты по их поручению. Ещё в Москве сговорился с Винном и начал передавать документы [752].
Американцы помогли проверить материалы и полностью его идентифицировать <и> установить.
3. В декабре 61-го его засекли [753].
4. Всё, что он передавал англичанам и американцам, можно разделить на две части: шпионские материалы, которые он добывал сам, и дезу.
Из записи № 2:
Видимо, он ещё со времени пребывании в Турции находился на связи с КГБ [754]. Я это понял на основании следующих данных: в ходе его «разработки» создавался кинофильм, где показывалось, как он закладывает <тайники>, проявляет снимки и т. д.
Приезжавший в Куйбышев инспектор КПК Климов у меня спросил: «Знали ли Пеньковского, когда он был в Турции и известен ли мне он, как агент КГБ?» Я ответил, что <сотрудников> было порядочно, и всех я не мог знать.
Кроме того, когда Вера Ивановна и Светлана летали с туристической поездкой в Лондон, то почему-то их посадили вместе с этим подлецом (видимо, работники КГБ).
Они же поручили ему подойти ко мне, когда я, проводив Веру Ивановну, стоял у окна. Он подошел, поздоровался и сказал, что тоже летит. Я подумал, это работник КГБ, и сказал ему «счастливого пути».
А в самолете он подсел к нашим и познакомился, в Лондоне пытался неоднократно навязываться к Светлане и т. д. [755]
Это всё было, очевидно, по заданию КГБ. До чего это бесчестно, низко и мерзко.
О том, что он был агентом КГБ, я спрашивал у работника особого отдела, который сказал, что «сейчас нет», тот же вопрос я задавал Гуськову, который ответил «кажется, нет». Но ясно, что это было вранье.
Ввиду того, что Пеньковский к секретам, о которых он расписывался на процессе, он по линии ГРУ <отношения> не имел, а только ходил в библиотеку и, вероятно, по заданию КГБ фотографировал сотни листов из «Военного вестника», несекретного журнала, это всё для того, чтобы фигурировать в процессе «сотнями кадров».
Я не знаю, что ему мог наболтать Варенцов, бывший его хорошим знакомым, посещавшим квартиру, но по линии ГРУ он мог выведать только некоторые секреты у болтунов типа Мамсурова, с которыми был в хороших отношениях.
В мае 62 года, видя, что затея КГБ с командированием в США не удалась, тогда ко мне пришел сотрудник особого отдела и просил меня «выступить на совещании и похвалить Пеньковского за хорошую работу и т. д., чтобы вселить у него уверенность, что его не подозревают».
Я с возмущением отверг эту болтовню и сказал, что нечего тянуть с его разработкой, а надо вызвать его и допросить, и у меня нет сомнений, что он должен признаться. Однако моего совета не послушались, так как у них замыслы были более широкие, т. е. скомпрометировать меня в ущерб государственным интересам и до октября 1962 г., т. е. 6 месяцев без всякой необходимости «разрабатывали» его, создавая условия для работы в пользу иностранной разведки, лишь бы выполнить задуманный план против меня. Мне это теперь стало ясно как день.
В тот период я не подозревал, что на это могут быть способны ответственные работники, Шелепин, Семичастный, Широков* и их руководители, но это оказалось так.
Они решили свести личные счеты со мной. Я считаю, что неумелыми действиями нанесено много вреда ГРУ, чего можно было бы избежать, если подойти к этому по-партийному, по-государственному.
Из записи № 1:
После ареста через некоторое время вызвали на допрос Варенцова, Рогова, Смоликова в КГБ. Я узнал об этом от Варенцова, когда <нас> вызвали в ЦК. И вот вместо того, чтобы <не> со мной разобраться, первым в ЦК вошел я. Там сидели Козлов Ф. Р., Брежнев и Шелепин.
Козлов сказал: «Мы в ЦК обсудили вопрос о Пеньковском и вынесли решение — лишить тебя звания Героя Советского Союза, снизить в воинском звании с генерала армии до генерал-майора и направить на работу в округ с понижением».
При этом Козлов добавил: «ЦК все проверил и ни к тебе, ни к твоей семье никаких политических претензий не имеется».
Я на это сказал, что звание Героя Советского Союза мне присвоено за участие в штурме Берлина, так при чем же это дело? На что Козлов ответил: «Ну, вот мы так решили».
Когда я вышел, ко мне подошел Варенцов и сказал: «Иван Александрович, во всем этом я виноват. Когда нас всех, — показал Рогова, Смоликова, — вызвали в КГБ, я и там сказал».
Я с тяжелым сердцем пошел домой, и тут провокаторы подсунули мне ЗИС. Шофер остановился и предложил довезти до дома.
Я спросил, чья машина, он ответил — Г. К. Жукова. Я поблагодарил и пошел дальше. Вот ведь подлецы, рассчитывали, что я с горя шоферу наговорю все подробности, а он передаст в КГБ.
