Эдуард Лимонов - Балканский Андрей

Во-вторых, Курехин начал продвигать национал-большевизм в культурных кругах Северной столицы. В мае он провел совместную пресс-конференцию с Лимоновым и Дугиным в петербургском рок-клубе на улице Рубинштейна. Тусовка была, мягко говоря, не в восторге. «Так ты за рок или нет?» — бросил после длинного спича Капитана Григорий Сологуб из «Странных игр». Вопрос повис в воздухе.

А 23 сентября 1995 года в ДК Ленсовета прошел концерт под названием «Курехин для Дугина. Памяти Алистера Кроули. Поп-механика 418». Автор запомнил его как лучший, на котором ему доводилось бывать в жизни. Впрочем, это действо сложно было назвать концертом. Дугин читал сатанинские заклинания на разных языках, в зал закидывали огромные надувные презервативы, на сцену выходили собаки, египетские боги и тевтонские рыцари, четырехрукий Курехин в роли бога Шивы играл на рояле и выделывал балетные па на сцене, а на заднем плане все два часа концерта бежал человек в колесе в куклукс-клановском балахоне.

В связи с участием в шоу Лимонова у Капитана возникли проблемы с ФСБ: чекисты пообещали остановить концерт, если он будет выступать со сцены. Сошлись в итоге на том, что Эдуард будет участвовать, но без разговоров о политике. В итоге Лимонов прочел речь о падших ангелах («среди которых и вся Национал-большевистская партия, которую я возглавляю») и спел дуэтом с Курехиным «А значит, нам нужна одна победа».

Зрители расходились с концерта потрясенные, для осмысления увиденного требовалось время. Кто тогда мог знать, что это была последняя «Поп-механика»…

После этого концерта продолжилась изощренная травля Курехина со стороны питерских либералов, которые не могли простить ему союза с «фашистами». Основатель театра «Дерево» Антон Адасинский, к примеру, говорил, что если можно выйти на сцену с удавами и собачками, то почему нельзя вывести туда национал-большевиков? Но круче всех оказался кинокритик Михаил Трофименков, после 418-го концерта написавший, что национал-большевизм — это абсолютное зло и смерть, а потому Курехин вскоре умрет. «Когда мы придем к власти, почти все газеты будут закрыты, а критики — уволены как некомпетентные, — отвечал Курехин в одном из интервью незадолго до смерти. — Их место — убирать картошку!»

Он еще успел организовать несколько совместных лекций с Дугиным — о воспитании нового человека в университете имени Герцена в ноябре и в СПбГУ под видом «Поп-механики» в марте. Капитан торопился сформулировать то, что считал важным, попросил выписать ему членский билет НБП за № 418.

В мае Сергей был госпитализирован. Врачи обнаружили у него редчайшую болезнь — саркому сердца. Она быстро прогрессировала, и 9 июля Капитана не стало. В тот день над Питером разразилась мощнейшая гроза. Отпевали его в той же церкви, где и Пушкина, на Конюшенной площади. Сперва была идея похоронить его на Волховом кладбище, на что губернатор Владимир Яковлев изрек: «Мы фашистов на Литераторских мостках не хороним». Поэтому прах Сергея покоится на кладбище в Комарове. Через несколько дней кинокритик Виталий Потемкин в передаче «Дом кино» сообщил, что если бы Курехин был жив, то точно голосовал бы за Ельцина…

Сложно сказать, насколько долго продолжался бы союз Капитана с партией, останься он жив. Однако по факту он ушел в мир иной национал-большевиком, яростно отстаивавшим свой выбор, обладателем партбилета № 418. И поныне мы считаем его своего рода крестным отцом питерских нацболов.

В последний год жизни Курехин сблизился с Александром Лебедевым-Фронтовым — петербургским композитором и художником, ставшим еще одной культовой фигурой для национал-большевистского движения и во многом определявшим его эстетику на раннем этапе. Немногословный мужчина в дымчатых очках с бородкой, одетый во все черное, был завсегдатаем бункера на Потемкинской. Происхождение его двойной фамилии окутано тайной, известно лишь, что Александр проживает на улице Лебедева неподалеку от Финляндского вокзала. С конца 1970-х годов Фронтов заинтересовался шумовой музыкой в тесной связке с изучением идеологического наследия правых и левых радикалов XX века.

«В юные годы, лет в тринадцать, попав по недомыслию под влияние сверстников-битломанов, я решил приобрести запись с музыкой ливерпульского квартета, — рассказывал он автору в интервью для газеты «Завтра» об истоках своих увлечений. — В Ленинграде у Гостиного Двора можно было купить пластинку на “костях” (то есть на рентгеновском снимке), записанную самопальным методом. Заплатив за нее рубль и высунув от меломанского вожделения язык, я ринулся домой к проигрывателю. Через минуту из репродуктора раздался бодрый мужской голос, который для начала уточнил мое желание послушать музыку легендарной четверки, после чего покрыл меня отборным русским матом. Через секунду вместо желаемых “Битлз” я услышал две минуты рвущего перепонки радиостатического треска с жуткими завываниями. Именно это событие явилось для меня своего рода музыкальной инициатической смертью, навсегда отбив охоту к убаюкивающим мелодиям пресловутых “жучков-ударников” и им подобных, пробудив страсть к строгим, конкретным и неожиданным звуковым решениям с повышенным психическим воздействием. Неизвестный мужской голос пробудил мои истинные вкусы, которые я загнал в закоулки подсознания, по молодости стремясь угодить расхожей промондиалистской моде».

Другим сильным впечатлением, по воспоминаниям Фронтова, был концерт хора Корейской народной армии, приехавшего в Ленинград на гастроли в начале 1980-х годов. Людей туда отправляли по разнарядке, чтобы хоть как-то заполнить места, но в итоге бойцы полководца Ким Ир Сена с микрофонами подняли зал и заставили всех аплодировать стоя. Северокорейскую тематику Александр потом активно использовал в собственном творчестве.

В 1985 году Фронтов совместно с Игорем Федоровым основал проект «Линия Масс», проповедовавший культ борьбы, железной воли, стальных машин и героического труда молотобойцев и сталеваров. В рамках этого проекта кроме записей создавались черно-белые фотографии и коллажи, соединившие эстетику раннего авангарда и символику различных политических течений. Уже в 1990-е годы Александр основал студию Ultra, занимающуюся пропагандой катакомбной экспериментально-шумовой музыки. Тогда же маэстро стал изредка, не балуя публику, давать концерты. Рвущие барабанные перепонки шумы техногенного и естественного характера, изломанный бит, сэмплы из маршей 1920—1930-х годов и нечеловеческие крики под видео со старых кинохроник и коллажи — примерно так выглядит это зрелище.

«Я воспринимаю политику через призму эстетики в первую очередь (об этом говорил еще лидер итальянского футуризма Маринетти) и испытываю неподдельный интерес к истории политических течений индустриальной эры, их социальной практике, — излагал Фронтов свои взгляды. — В 1980-е годы я много времени посвятил изучению движений типа Штрассера в Германии, “Черного большевизма” Падовани или левых революционеров Андреаса Нина и Дурутги в Италии. Сегодня же государственной задачей № 1 я считаю создание условий для избавления нации от навязанных ей извне комплексов неполноценности, преодоление паралича воли, переорганизация общества с дальнейшим переходом к активной евразийской экспансии вовне».

Работы Фронтова украшали большинство ранних «Лимонок», а также агитационных плакатов НБП. На одном из них было помещено фото отряда красноармейцев с транспарантом «Будьте вы все прокляты!». Мы забили сверху название «Национал-большевистская партия», а снизу — контактный телефон отделения и клеили их в метро.

«Сынок, о чем это? Объясни, мы не понимаем, кто проклят-то?» — поинтересовались у меня старушки, продававшие овощи в подземном переходе в Купчине. «Это, бабушки, авангард», — ответил я им и пошел клеить плакаты дальше.

Но, разумеется, самой знаменитой его работой стал висевший в столичном бункере огромный Фантомас, направлявший дуло пистолета на каждого входящего, с подписью «Вставай, проклятьем заклейменный!».

Именно Фронтов в 1998 году придумал и стал издавать газету петербургских национал-большевиков «Смерч» с пиратско-белогвардейско-скандинавским логотипом в виде черепа и костей на фоне черного креста с четырьмя рунами. Впоследствии его сменил на посту редактора автор, но Фронтов продолжал регулярно передавать папки с вырезками и коллажами для издания. Газета выходила нерегулярно, с перерывами — всего с 1998 по 2010 год вышло более тридцати номеров, многие из которых теперь являются настоящими раритетами.