Дягилев. С Дягилевым - Лифарь Сергей Михайлович

Разругав всех и все, Репин неожиданно кончил свое письмо… комплиментом по адресу Дягилева – потому ли, что он не хотел наживать в нем себе опасного врага, потому ли, что считал Дягилева более других «правым», или потому, что Дягилев высоко ставил художественный талант Репина: «И в „Мире искусства“ я высоко ставлю энергию г. Дягилева, его уменье хлопотать, ездить далеко за экспонатами, улаживать с собственниками художественных произведений: на это не многие способны.

Нельзя не дорожить этим образованным молодым человеком, так полюбившим искусство. Но не верится даже, что человек с таким светским лоском, с таким разносторонним интересом ко всякого рода искусствам (пению, музыке), что этот же самый элегантный аристократ переносит в живописи такие безобразия, как Леон Фредерик, Галлен, такие жалкие уродства, как К. Сомов, Анкетен, Кондор и др., и пропускает такие вульгарные выходки, как приведенные мною выше, в журнале Мир искусства, которому нельзя отказать во внешнем интересе».

Дягилев не попался на эту удочку. Он выпустил десятый номер «Мира искусства» с произведениями Репина (на что имел разрешение от Репина), перепечатал в самом начале номера письмо Репина в редакцию «Нивы» и непосредственно за ним поместил свой убийственный для Репина ответ – «Письмо по адресу И. Репина» – одно из самых талантливейших литературных произведений Дягилева. Дягилев выбрал остроумный способ: он разбивает – и как разбивает! не разбивает, а убивает!! – Репина параллельными цитатами-сопоставлениями. Репин в своем письме нападал на тенденцию «Мира искусства» уничтожить все академическое: слева Дягилев цитирует свою статью «Ученическая выставка», в которой он говорит о том, что «старо и неразумно нападать на академию, как и на всякую школу вообще», справа цитирует статью Репина 1897 года (восемнадцать месяцев тому назад), в которой тот нападал на академии и находил, что они «атрофировали свободное творчество и его движение вперед». Далее – слева Дягилев приводит уничтожающую критику Репиным декадентства «Мира искусства», а справа приведенную уже нами выше цитату того же Репина восемнадцать месяцев тому назад о декадентстве.

«Мир искусства» и в дальнейшем неоднократно задевал Репина, но справедливость требует не просто отметить, а несколько раз подчеркнуть исключительнейшее беспристрастие Дягилева: нападая на Репина-критика, Дягилев продолжает говорить о Репине-художнике с большим уважением и признанием его таланта и его значения.

После «репинского инцидента» «Мир искусства» стал еще более боевым журналом – впрочем, боевой тон давал менее всего Дягилев – и потому, что его художественный эклектизм предопределял его большую терпимость, и потому, что в первые годы XX века художественные взгляды Дягилева не отличались особенным радикализмом и «левизной».

Но вернемся к «программе» «Мира искусства». Прежде чем отвечать на вопрос, как осуществлялась эта программа или – что приблизительно то же – в какой степени «Мир искусства» оправдывал свое название и отражал мировую жизнь искусства во всех его областях, – обратимся к составу редакции журнала и его сотрудников.

Программа, печатавшаяся в 1899 году, давала обширный, но не вполне верный список сотрудников: с одной стороны, в нем мы находим некоторые имена, которые отпали почти тотчас же после первых номеров (П. Д. Боборыкин, профессор Прахов, князь С. М. Волконский, Владимир Соловьев, И. Ясинский), с другой стороны, в нем отсутствуют такие важные сотрудники, как Игорь Грабарь (до 1902 года участвовавший в журнале в качестве художественного критика, с 1902 года – и в качестве художника) или Малявин, не говоря уже о более случайных многочисленных именах, и совершенно не упоминаются иностранные сотрудники – «гастролеры». Дягилев старался привлекать в свой журнал иностранных сотрудников, но большой роли в журнале они не играли, и чем дальше, тем все реже и реже появляются они на страницах «Мира искусства» (я говорю, само собой разумеется, о статьях иностранных сотрудников, а не о репродукциях с их картин). Тем не менее, особенно в 1899 и 1900 годах, было помещено довольно много статей иностранных писателей и художников; достаточно назвать М. Метерлинка («Повседневный трагизм» и «Современная драма»), Эдварда Грига («Значение Моцарта для нашего времени»), А. Лихтенберже («Взгляды Вагнера на искусство»), Фр. Ницше («Вагнер в Байрейте»), Бара («Художники и критики», «Вопросы искусства»), Гюисманса («Уистлер»), Либермана («Дега»), Ленбаха («Академия и техника»), Мадсена («Эрик Веренскиольд»), Р. Мутера («Гюстав Моро»), Мек-Колля («Обри Бердслей»), Никольсона («Уильям»), Сизерана («Темницы искусства»), Дж. Рескина («Прерафаэлитизм») и т. д. Любопытно, что Дягилев искал не вообще «знаменитостей», которые могли бы «украсить» собою «Мир искусства», а таких гастролеров, которые по своим взглядам или темам были бы близки к журналу. Так, Мек-Колль начинает свою статью об Обри Бердслее, графикой которого в это и более раннее время так увлекались в кружке «Мир искусства» и который значительно повлиял на русских художников, такими словами: «Редактор „Мира искусства“ попросил меня написать статью, которая, как добавление к снимкам с рисунков покойного Обри Бердслея, могла бы познакомить русских читателей с этим художником, указать на причины появления его творчества и на свойства его индивидуальности. Редактор обратился ко мне потому, что я лично был знаком с этим необыкновенным юношею и наблюдал с большим интересом, как друг и как критик, его кратковременную деятельность, которая так внезапно началась и столь преждевременно кончилась».

Несколько неожиданно появился перевод О. Соловьевой статьи Рескина, со взглядами которого на искусство Дягилев боролся, начиная с первой своей руководящей статьи, но объяснение ее появления заключается в характерном примечании редакции: «Будучи не согласна со многими положениями, изложенными в настоящей статье, редакция тем не менее решила напечатать ее для ознакомления читателей со взглядами недавно скончавшегося знаменитого английского писателя Джона Рескина».

Гастролеры во всех отношениях играли небольшую роль в «Мире искусства» (поэтому в последующие года от них так легко было отказаться); гораздо важнее были «свои» сотрудники. Состав русских сотрудников был текучим. Эта текучесть была связана с расширением «Мира искусства», со смертью одних и появлением на сцене русского искусства других. Нам нет необходимости следить за постоянным изменением состава сотрудников, но некоторые изменения должны быть отмечены: в 1898 году умерла Елена Поленова, в 1899 году – И. Левитан, в 1902 году – М. В. Якунчикова – три большие потери русского искусства, «Мира искусства» и лично Дягилева, – в 1899 году вошла в «Мир искусства» А. Остроумова, в 1902 году – М. В. Добужинский, Валерий Брюсов и Андрей Белый, в 1903 году – В. Борисов-Мусатов и архитектор Фомин.

Последняя строчка приведенной нами программы гласит: «Редактор С. П. Дягилев». Как мы увидим ниже, Дягилев был не только официальным, но и фактическим редактором, таким деятельным редактором (особенно первые два года), подлинной душою и подлинным создателем «Мира искусства», что все великое дело «Мира искусства» должно быть названо «дягилевским делом» и самый журнал «дягилевским» журналом. Но у Дягилева были ревностные помощники и советчики (Дягилев вообще любил окружать себя помощниками и советчиками, хотя часто и поступал наперекор их советам), была «редакция», в которой виднейшую роль играли Д. В. Философов (занимавший крайнюю правую позицию в вопросах искусства), В. А. Серов, Л. С. Бакст, Ал. Н. Бенуа (центр), В. Ф. Нувель и А. П. Нурок (крайняя левая группа). Со всеми членами редакции мы уже знакомы – остается сказать несколько слов об А. П. Нуроке.

Редко в мемуарах современников можно найти одинаковую оценку одного и того же человека, в особенности если этот человек хочет казаться не тем, чем он есть. Тем удивительнее абсолютное совпадение всех в характеристике Альфреда Павловича Нурока, – все разгадали этого кристальнейшего человека, старавшегося прослыть за порочнейшего и развратнейшего циника. «Место мне не позволяет останавливаться, – пишет А. Н. Бенуа, – на характеристике этого великого чудака (употребляю это слово в приложении к покойному другу отнюдь не иронически; я готов и своего кумира Гофмана считать за такового) и отмечу только то, что это Нурок в известной степени заменил в нашей среде позитивиста и материалиста Скалона, чем часто он и бесил нас, завзятых „мистиков“. Он же представлял и начало ультракритическое и отрицающее —„den Alles verneinenden Geist [22]“, позировал на чрезвычайный цинизм, на какую-то сверхутонченную развратность. Запрещенные тогдашней цензурой „A rebours“ [23] Гюисманса, „Les fleurs du mal“ [24] Бодлера, сборник эротических стихов Верлена, романы Шодерло де Лакло, Луве де Кувре и маркиза де Сада являлись самым излюбленным его чтением, и одна из этих книжек всегда торчала у него из кармана. При этом он наивно и потешно старался нас мистифицировать, старался сойти за лютого развратника, тогда как на самом деле он вел очень спокойный, порядочный и филистерский образ жизни. Нурок не прочь был прослыть и за эфиромана, и за курителя опиума, и за растлителя; все замашки его были полны таинственности и того особого выверта, который мы, совершенно зря, окрестили гофманским словом Skurrilitӓt [25]. Он же первый нас познакомил с рисунками Бердслея и пропагандировал Фидуса, Стейнлена и Т. Т. Гейне, оказавших такое влияние на все наше художественное воспитание».