Его глазами - Рузвельт Эллиот

- Трус, - сказал отец и терпеливо дождался, пока я не сделал вид, что проглотил то, что у меня было во рту. - Ну, что же ты скажешь?

- Транспортные самолеты на самом деле довольно часто подвергаются нападениям на пути из Орана и Алжира в Тунис. Честное слово.

- А если взять с собой истребители для прикрытия?

- Сэр, - заметил Эйзенхауэр, - прикрытие из истребителей вокруг самолета «С-54», в особенности после всех догадок, которые строит германское радио, - да ведь вражеские истребители сейчас же слетятся, как мухи на мед.

- Приказ есть приказ, сэр, - сказал Маршалл. - Но если вы отдадите такой приказ, ни один человек в американской армии, начиная с нас самих, не возьмет на себя ответственности за последствия.

Он говорил очень серьезно, и отец вынужден был согласиться с ним, хотя и был сильно разочарован. Они пришли к компромиссу, договорившись, что отец произведет смотр трем дивизиям войск генерала Паттона севернее Рабата.

На послеобеденные часы не было назначено никаких совещаний. Спустя некоторое время оба генерала ушли, а мы с Франклином остались поболтать с отцом о домашних делах, о наших близких, о маме: на темы, о которых говорят с отцом сыновья, приехавшие в короткий отпуск. Отец привез с собой кипу нью-йоркских и вашингтонских газет. Мы немедленно погрузились в них, и в числе прочих новостей узнали, что член конгресса Ламбертсон заявил в палате представителей, что в то время, как «американские юноши сражаются и умирают вдали от своей родины», сыновья Рузвельта пьянствуют в нью-йоркских ночных клубах. Как раз в то время мой старший брат Джимми в составе ударного отряда генерала Карлсона сражался где-то на Тихом океане, а Джон проходил курс обучения, готовясь стать ревизором военного корабля. Что поделаешь, - ведь в газетах бывают и странички юмора.

Отец лег спать довольно рано - еще не было двенадцати часов: ему действительно нужно было выспаться.

Премьер-министр явился в десятом часу утра - для него это необычайно рано, - и всю первую половину дня он и отец совещались с Эйзенхауэром, Мэрфи и английским министром при штабе союзников сэром Гарольдом Макмилланом. Речь снова шла о французских политических делах. Мы с Франклином в последний раз виделись в Арджентии, в августе 1941 г. Более того, с тех пор я не видел ни одного из своих братьев. Поэтому мы заглянули к отцу лишь ненадолго; оказалось, что темой разговора снова были де Голль и Жиро. К тому времени Черчилль и отец нашли замену для выражений «ваш трудный ребенок» и «мой трудный ребенок»: они стали сокращенно называть их «Д» и «Ж». - Где «Д»? Почему его нет здесь? - Основная политическая задача все еще заключалась в том, чтобы попытаться найти какое-нибудь практически осуществимое решение французской политической головоломки. Вчера вечером я прочел достаточное количество американских газет, чтобы осознать, какую важную дипломатическую проблему приходится разрешать здесь. Я впервые понял, какой резкой критике подвергался Мэрфи. Судя по тем обрывкам разговора, какие мне удалось услышать, эта критика, по крайней мере отчасти, была обоснованной; главное стремление Мэрфи, повидимому, заключалось в том, чтобы обеспечить ведущую роль во всяком будущем французском правительстве тем людям, которые в критические предвоенные годы состояли в числе главных «умиротворителей».

Мы снова завтракали в саду - отец, Гарри Гопкинс, Франклин, я и Джордж Дерно, служивший капитаном в Воздушном транспортном корпусе. До войны Джордж был несколько лет корреспондентом агентства Интернейшенел ньюс сервис при Белом Доме, и они с отцом были старыми друзьями. Отец снова имел возможность немного отдохнуть. Несмотря на напряженную работу, перемена обстановки пошла ему на пользу, у него был здоровый вид, щеки его порозовели.

За кофе он вернулся к вопросу о развитии колониальных стран: эта тема все больше привлекала его. Если учесть, что до этого он никогда не бывал в Африке, познания, которые он здесь приобрел в области ее географии, геологии и сельского хозяйства, поразительно широки. Я, конечно, считал, что знаю эту страну довольно хорошо; мне пришлось много летать над ней еще несколько месяцев назад, когда я занимался аэрофотосъемкой. Но отец каким-то образом сумел узнать о ней гораздо больше.

Мы разговаривали об огромных солончаковых равнинах Южного Туниса, которые, должно быть, некогда представляли собой дно большого внутреннего моря. Отец напомнил нам о реках, начинающихся дальше к югу, в горах Атласа, и исчезающих под песками Сахары, превращаясь в подземные.

- А что если использовать эту воду для орошения? Ведь тогда, по сравнению с этими местами, долина Империал в Калифорнии будет выглядеть, как огородная грядка! А солончаки - они ведь расположены ниже уровня Средиземного моря; можно прорыть канал к нему и снова создать здесь озеро в сто пятьдесят миль длиной и шестьдесят миль шириной. Сахара на сотни миль превратилась бы в цветущий край!

Отец был прав. Сахара - это не просто пески, В ней кроются поразительно богатые возможности. После каждого дождя она на несколько дней буйно расцветает, но потом цветы погибают от палящих лучей солнца и отсутствия влаги. Мы с Франклином перемигнулись: отец наслаждался. В беседе на тему о том, во что могла бы превратиться эта страна при разумном планировании, он дал полную волю своему деятельному уму и быстрому воображению.

- Какие богатства! - восклицал он. - Империалисты не понимают, что они могут сделать, как много они могут создать! Они выкачали из этого континента миллиарды, но по своей близорукости они не понимали, что их миллиарды - это медные гроши по сравнению с возможностями, которые открывались перед ними, - возможностями, которые должны обеспечить лучшую жизнь населению этого континента:

Американские начальники штабов снова явились днем, чтобы информировать отца о планах, которые они обсуждали с соответственными английскими представителями. Выяснилось, что имеются разногласия: английские начальники штабов вместе с Черчиллем выработали повестку дня, значительно отличавшуюся от повестки, составленной американцами и исправленной отцом и Гарри Гопкинсом два дня назад. Вместо того чтобы говорить о сильных ударах на флангах Европы, англичане сводили дело к мелким операциям на Средиземном море. Здесь я впервые услышал о Сицилии и о других промежуточных этапах на пути к победе, в том числе о Додеканезских островах как о пути в Грецию, и о наступлении через горы Балканского полуострова.

Ровно в полдень явились первые посетители - генеральный резидент в Рабате генерал Шарль Ногес, генерал Паттон и генерал Уилбур. Уилбур состоял при штабе Паттона; он должен был выступать в роли переводчика, но в этом не было надобности: отец свободно владеет французским языком и беседовал с Ногесом без посторонней помощи.

Хотя генералы Ногес и Паттон всего несколько недель назад ожесточенно сражались между собой на побережье Французского Марокко, теперь они встретились исключительно дружелюбно. Дело не только в том, что оба они профессиональные солдаты и считали себя врагами только на поле боя. По существу и тот и другой имели самое отдаленное отношение к политике. Они только выполняли приказы свыше; к счастью для нас, Паттон делал это гораздо удачнее, чем Ногес. Ногесу было приказано сопротивляться, и он сопротивлялся; затем поступил приказ прекратить сопротивление, и он его прекратил. А теперь у него новый хозяин.

Его визит к отцу был прежде всего актом вежливости. Однако это было связано и с другими обстоятельствами. Черчилль утверждал, что Ногес представляет собой главное препятствие к приезду де Голля в Касабланку. Ногес, воспитанник французской военной академии Сен-Сир, кадровый военный и колониальный администратор, хотел одного - чтобы ему давали ясные, толковые распоряжения и затем оставляли его в покое. В данный момент, однако, вокруг него разгорелся жаркий спор. Как сообщил нам Черчилль, де Голль настаивал на том, чтобы его соотечественник и коллега Ногес был немедленно арестован и предан суду за сотрудничество с врагом. Но здесь, во Французском Марокко, генерал Паттон, только недавно еще ожесточенно сражавшийся с Ногесом, настаивал на том, чтобы последний оставался на своем нынешнем посту. Впоследствии Паттон представил доклад, проникнутый сильным пристрастием к Ногесу; он утверждал, что влияние Ногеса на марокканского султана и на местное население может очень пригодиться нашей армии, пока мы используем эту страну как плацдарм.