В подполье можно встретить только крыс… - Григоренко Петр Григорьевич

Группа начала действовать с исключительной энергией. За два с половиной месяца, прошедших со дня образования группы до первой годовщины Хельсинкского совещания, группа послала главам правительств — участников Хельсинкскою совещания — 7 сообщений, не считая учредительного заявления: 1) О преследовании Мустафы Джемилева; 2) О почтовой и телефонной связи; 3) Об условиях содержания узников совести; 4) О разделенных семьях; 5) Репрессии против религиозных семей; 6) Оценка влияния Совещания по безопасности и сотрудничеству; 7) О положении бывших политзаключенных в СССР. И кроме того, 1) Сообщение для прессы; 2) Обращение Юрия Орлова к главам правительств и 3) Заявление в защиту В. Мороза. В эти же первые месяцы открылась особая черта группы, ее способность к самовосстановлению, к своему бессмертию. Вскоре после создания группы из СССР убыли, сначала Миша Бернштам, затем профессор Виталий Рубин. Первый из них был принужден к отъезду угрозами КГБ. Второй ходил в отказниках, но после создания группы ему дали разрешение на выезд. КГБ, видимо, решил убивать группу методами изъятия отдельных членов различными путями. Первых двух пустили в эмиграцию. Третьему — доктору физико-математических наук Александру Корчаку — объявили, что он будет уволен с работы и изгнан из науки, если не покинет группу. Это не было пустой угрозой. Перед глазами Корчака было уже много примеров и, в частности, руководитель группы Юрий Орлов, руководитель советской группы «Эмнести» доктор Валентин Турчин. Александр Корчак, имеющий большую семью, вынужден был покинуть группу. Но в группу тут же шли новые люди.

В эти же первые месяцы пришел Владимир Слепак, потом Юрий Мнюх, а дальше пошли один за другим — Наум Мейман, Татьяна Осипова, Софья Каллистратова, Виктор Некипелов, Юрий Ярым-Агаев.

Большая результативность Московской Хельсинкской группы оказала воздействие на национальные республики. Украинский поэт Микола Руденко уже в начале лета затеял со мной разговор о создании в Киеве Украинской группы. Мы всесторонне обсуждали вопрос состава группы, методов ее работы, назревшие проблемы. Начав обсуждение в начале лета в Москве, закончили осенью, во время нашей двухнедельной поездки с женой в Киев в гости к Миколе и его жене Рае.

Особенно обсуждали возможных участников. Людей знал Микола. Я только предупреждал, чтобы в первоначальном составе не было недостаточно стойких членов. Я был уверен, что власти особенно болезненно отреагируют на создание Украинской группы, так как она в своей деятельности не сможет не затронуть национальный, самый болезненный для советов вопрос. А это вызовет особенно жестокое давление на I руппу со стороны властей. Будущее подтвердило эти опасения. Но выяснилось также, что Микола основательно подобрал людей. Не было кающихся, не было отступников — ни одного, вплоть до сегодняшнего дня.

Украинская группа была объявлена 9 ноября 1976 года. А на следующий день вечером на квартиру Миколы был совершен налет громил. В окна летели кирпичи и камни. Вызванная милиция не торопилась. К месту происшествия прибыла только после ухода погромщиков. Виновных, как обычно в таких случаях, не нашли. Уже по этому началу видно было, какая судьба ожидает эту группу. В ее первоначальный состав вошли: Олесь Бердник, Петро Григоренко, Иван Кандыба, Левко Лукьяненко, Мирослав Маринович, Микола Матусевич, Оксана Мешко, Микола Руденко — руководитель группы, Нина Строкатова, Олекса Тихий. Через два месяца после организации группы в ее состав вошел Петро Винс. Таким образом, случаю было угодно, чтобы первоначальный состав украинской группы количественно был равен московской — 11 человек.

В течение первого месяца своей деятельности группа выпустила в свет, помимо учредительной «Декларации» два фундаментальных документа — меморандум № 1, в котором подведены итоги нарушений прав человека в Украине после Хельсинкского совещания, и меморандум № 2, обосновывающий право Украины на участие в Белградском совещании. Но значение создания Украинской группы этим не ограничилось. Это событие явилось как бы детонатором для других союзных республик. Хельсинкские группы начали возникать одна за другой — в Литве, в Грузии и, спустя некоторое время, в Армении. Это, несомненно, обеспокоило власти. Дальнейшие факты показывают, что КГБ получил свободу рук для подавления, ставшего опасным для властей, Хельсинкского движения.

8— го декабря 1976 года в московском метро произошел взрыв. Были человеческие жертвы. Я не утверждаю, что это дело рук КГБ, но событие это использовано им немедленно и интенсивно. Виктор Луи, советский гражданин, являющийся корреспондентом какой-то из западных газет, который часто подчеркивает свою связь с КГБ, сделал заявление, что взрыв дело рук диссидентов-террористов. Академик А. Сахаров немедленно выступил с резким протестом против этого провокационного заявления. Академика сразу же вызвали к заместителю Генерального Прокурора СССР, который сделал ему предупреждение, назвав его заявление клеветническим. Газета «Известия» поместила по этому поводу сообщение под кричащим заголовком «Клеветник предупрежден».

Но это было только злобствование. И злобствование именно на то, что своевременное, логически обоснованное и смелое выступление Андрея Дмитриевича помешало развертыванию компании против диссидентов в связи со взрывом в метро. Однако не будем на этом успокаиваться. Кампанию пока что не развернули, но слово диссидент-террорист в обращение пустили, диссидентство с терроризмом связали. Пусть народ привыкает к этому словосочетанию. Придет время, пригодится.

В том же декабре 1976 года провели обыски у членов Украинской группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений. Как всегда в таких случаях, изымали книги, рукописи, самиздат. Но появилось и новое. Впервые за послесталинский период подбрасывали «компрометирующие материалы». Миколе Руденко подброшено 39 американских долларов. Олесю Берднику — порнографические открытки, а Олексе Тихому — даже оружие (немецкая винтовка времен 2-ой мировой войны). Характерной для этих обысков была и не встречавшаяся прежде грубость.

Началось наступление на Хельсинкские группы. Когда оно уже достаточно себя выявило (февраль 1977 года), я написал для самиздата небольшую книжку «Наши будни». В ней я расценивал действия КГБ, как стремление разгромить Хельсинкское движение и, исходя из этого, а также опираясь на известные нам факты и опыт прошлого, прогнозировал события. Но главное было не в этих прогнозах, а в разоблачении действий КГБ, как полностью беззаконных и провокационных. Некоторые из моих друзей, приславших свои замечания на эту книжку, давали ей, в общем, очень высокую оценку, писали, что не надо было давать конкретизированные прогнозы. Прогноз о намерении КГБ связать обвинение арестованных членов Хельсинкских групп с террором и валютными операциями не оправдался. И это, мол, снижает авторитет книжки, позволяет обвинить автора в клевете.

Я с благодарностью принимаю все замечания и подавляющее большинство их учту, если когда-нибудь мне придется переиздавать эту книжку, но замечание об упомянутом несбывшемся прогнозе принять не могу. Факты, на которые я опирался, существовали (взрыв в метро, «найденная» у Тихого винтовка, присоединение дела руководителя Украинской группы Руденко к делу рядового члена Тихого, «найденные» на обысках валюта и порнографические открытки, свидетельство о скупке Гинзбургом икон, попытка КГБ сколотить с помощью провокаторов два взаимосвязанных центра — легальный и нелегальный. Эти «факты» не были использованы, но думаю, не по доброй воле КГБ. Повинна гласность, в первую очередь, заявление Сахарова и не в последнюю «Наши будни». Я рад, что этот мой прогноз не сбылся. Для этого именно я и вписал его в «Наши будни».

Столь большой и действенной гласности у нас в стране и в мире до этих процессов никогда еще не было. В этих условиях даже обычные, рутинные суды было не так просто «провернуть». Затевать новую непривычную провокацию, да еще по статьям со смертными приговорами в тех условиях было невозможно. У КГБ хватило сил лишь на то, чтоб отделаться хоть как-то от взрыва в метро. И тут они ни до чего более умного не могли додуматься, как только закрыть это дело убийством в глухой тайне трех ни в чем неповинных людей. По этому вопросу я уже выступал в печати. И тоже получил замечания от моих друзей. Они мне сказали, что у меня нет фактов для доказательства моего обвинения, поскольку мне известно об этом событии только из бессодержательного сообщения ТАСС.