Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер

Кейнс предрекал все это в своей очередной пламенной брошюре, которая в духе многих аналогичных публикаций стала бестселлером в привокзальных газетных киосках. Называлась она «Экономические последствия валютной политики мистера Черчилля». «Было напечатано семь тысяч экземпляров по цене один шиллинг за штуку. Тираж распродался немедленно: за лето было выпущено еще несколько тиражей», — писал биограф Кейнса Роберт Скидельски.

«Кейнс не только вынес имя Черчилля на обложку брошюры. Он объединил в ней острейший анализ его политики с яростным осуждением несправедливости. Тут его можно покритиковать, как и в вопросе Версальского мира, за то, что, оглядываясь, он видел проблему куда яснее, чем до того, как принимались эти судьбоносные решения. Чтобы он сформулировал обвинительное заключение, кому-то пришлось прежде выработать конкретное решение».

Кейнс и впредь оставался резким критиком Черчилля, а Черчилль продолжал принимать его критику с вниманием и пониманием. В 1928 году Кейнс писал Черчиллю на тему его нового валютного законопроекта: «Уважаемый канцлер казначейства, что за идиотский законопроект о валюте вы предложили!»

Черчилль ответил примирительно: «Мой дорогой Кейнс, я непременно прочту прилагаемую вами статью и внимательно обдумаю ее, как все, что вы говорите».

По утверждению Скидельского, Кейнс никогда не обвинял за возврат Британии к «золотому стандарту» лично Уинстона Черчилля. Он писал, что Черчилль принял такое решение «отчасти потому, что у него полностью отсутствует интуиция; отчасти из-за какофонии голосов в традиционной финансовой сфере; а прежде всего из-за того, что его ввели в сильнейшее заблуждение разные эксперты».

Черчилль тоже не принимал нападки Кейнса на свой счет. В 1927 году экономиста приняли в члены «Другого клуба». А тем временем по всему миру снова сгущались тени, и крах Уолл-стрит в 1929 году вызвал шоковую волну, которая несла ужасный импульс сама по себе и привела к страшным последствиям месяцы и годы спустя. В 1931 году Британии — как и многим другим странам мира, потрясаемой мощнейшими колебаниями глобального финансового здания — пришлось опять отказаться от «золотого стандарта». Говорили, что Кейнс отреагировал на эту новость «мальчишеским хихиканьем».

Черчилль к этому времени не только лишился поста канцлера, но был изгнан из Кабинета министров. Еще сильнее от прежних коллег его изолировали допотопные имперские взгляды на будущее Индии. Но с Кейнсом они встретились, чтобы вместе отобедать.

Распрощавшись, Кейнс отправился в загородный дом старых противников Черчилля, Беатрисы и Сиднея Уэббов, на еще одно светское мероприятие. Именно тем вечером он передал им слова Черчилля, что лично он никогда не хотел возвращать «золотой стандарт» и все это произошло из-за махинаций управляющего Банком Англии Монтегю Нормана.

Черчилль, без экономической интуиции, но быстро схватывающий аргументы знающих людей, и Кейнс с его выдающейся способностью к философскому абстрактному мышлению не могли не поддерживать контакта перед угрозой тьмы, снова окутывавшей мир. Когда Черчилля в 1931 году в Нью-Йорке сбил автомобиль (мы поговорим об этом позже) Кейнс был среди тех, кто внес свой вклад в подарок на выздоровление: новенький автомобиль «Даймлер». Ряд плодотворных возможностей для обмена мнениями им предоставляли обеды и ужины в отеле «Савой» под эгидой «Другого клуба». Однако в вопросе о политике умиротворения Гитлера — и всей ужасающей глупости, к которой это впоследствии привело, — Кейнс во многом поддерживал оппозицию Черчилля.

Несколько лет спустя разразившаяся Вторая мировая война — и формирование мира после нее — обеспечила Кейнса надежнейшим центром тяжести. В 1940-е он был кем-то вроде неофициального посла Британии в США по экономическим вопросам, постоянно плавал в США и обратно, приложил руку к созданию Международного валютного фонда и участвовал в важнейших саммитах, таких, например, как Бреттон-Вудская конференция. Это не просто происходило с благословения Черчилля, но и подкреплялось его искренним восхищением и по-настоящему дружеским отношением.

Всеобщая стачка. Май 1926 года

[56]

Жестокий конфликт, который мало что тогда изменил, но, как ни парадоксально, эхом пронесся через многие десятилетия. Всеобщая стачка 1926 года была прежде всего порывом народного гнева, тоски, отчаяния и неверия. Изначально призыв к стачке зародился на частных угольных шахтах, которые не только существенно снизили трудящимся заработную плату, но и требовали сверхурочной работы под землей. Потом он перекинулся на другие отрасли: железнодорожную, транспортную, судостроительную, сталелитейную, металлургическую, полиграфическую и строительную. Многие рабочие восприняли его как призыв к борьбе за справедливость. Лозунг шахтеров (под предводительством профсоюзного лидера А. Дж. Кука) звучал так: «Ни пенни из зарплаты, ни минутой больше в день». Владельцы шахт (среди них было немало аристократов) пытались оправдать свои решения печальным состоянием национальной экономики, которая действительно испытывала большие трудности — отчасти из-за позиции Черчилля в вопросе «золотого стандарта», сделавшей экспорт существенно дороже. Им казалось вполне естественным, что это дополнительное бремя должно лечь не на их плечи, а на плечи подчиненных. Девять месяцев правительство субсидировало зарплаты в горнодобывающей отрасли. 30 апреля 1926 года срок действия этой субсидии истек. Владельцы шахт, чтобы добиться выполнения своих требований, заперли шахтеров в забоях.

С 4 по 12 мая миллионы тружеников по всей стране сложили свои инструменты и прекратили работу. Фабрики и литейные заводы замолчали. Не было слышно ни свистков паровых машин, ни сигналов полуночных трамваев. Это сопровождалось жесткими конфликтами по всей стране: полицейские избивали дубинками демонстрантов возле доков в Ист-Энде в Лондоне и Хакни. Толпы в Глазго и Портсмуте требовали остановки автобусов и поездов, которыми управляли штрейкбрехеры, и били в машинах окна камнями, чтобы те не могли двигаться дальше. У левых были серьезные разногласия по поводу этой стратегии (Конгресс профсоюзов, например, бойкотировал BBC, заявляя, что радиостанция входит в арсенал оружия массового уничтожения капитализма), но правительство Стэнли Болдуина все равно вознамерилось представить стачку как серьезную попытку узурпации парламента — и, как следствие, уничтожения демократии и захвата власти в государстве.

Поскольку типографии бастовали, газеты не выходили. Черчиллю было поручено создать на базе редакции Morning Post штрейкбрехерскую государственную бесплатную газету, которую назвали British Gazette. Он конфисковал запасы бумаги в The Times и с очевидным удовольствием, вызывавшим отвращение у его оппонентов, принялся сам писать для нового издания статьи. Еще до того, как он начал со странным энтузиазмом по-настоящему превращать борьбу с собственным народом в нечто вроде военной кампании, его горячность вызывала негативные чувства у очень многих его современников, как и у последующих поколений.

«Я только что выступал в палате общин, — объявил лидер лейбористов и бывший премьер-министр Джеймс Рамсей Макдональд на собрании в Кингсуэй-холле в Лондоне вечером 3 мая 1926 года, накануне стачки. — После меня на трибуну вышел господин Уинстон Черчилль, одна из самых зловещих фигур в современной общественной жизни нашей страны. Это человек блестящего ума, но с удивительно своенравным и вызывающим тревогу воображением. Последнее делает его своего рода Измаилом, у которого нет на этой земле постоянного пристанища и который в опасных приключениях и невзгодах постоянно ищет новые области, где он мог бы упражнять свой беспокойный и разрушительный дух. Он талантливый литератор — все такие люди умеют писать, — но как политик или государственный деятель он еще ни разу ни к чему не прикоснулся без катастрофических последствий».

Ранее в тот же день Черчилль столкнулся с враждебным общественным мнением буквально нос к носу (в те времена политиков на улице еще не окружали плотные ряды сотрудников служб безопасности). «Господин Уинстон Черчилль вышел с Даунинг-стрит, 11 около полудня и направился в Уайтхолл, — написала о том происшествии Daily Herald. — Когда он дошел до конца улицы, толпа, сдерживаемая до того на противоположной стороне Уайтхолла, двинулась на него. Господин Черчилль оказался в ловушке, пришлось вызвать еще несколько полицейских с Даунинг-стрит, чтобы расчистить ему путь. В конце концов канцлеру казначейства пришлось укрыться в здании Министерства внутренних дел».