Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Перевалили через высокий холм, и Захар придержал коня. Теперь Дунай хорошо был виден впереди, а перед ним на спуске сразу начинался крупный город. На утреннем солнце ярко белели дома, зеленели омытые росой крыши.
– Галац, ваше высокоблагородие. Может, разведку сперва? Тут по Дунаю турецкие броненосцы шастают.
– Некогда разведывать. Авось проскочим.
Проскочить с ходу не удалось: перед городской заставой их встретила цепь румынских доробанцев. Они стояли спокойно, опустив ружья к ногам, и больше сдерживали толпу любопытных жителей, чем угрожали казакам.
– Пропустить не могу, господа, – сказал молодой офицер по-французски. – Сейчас прибудет господин префект, потрудитесь обождать.
Спорить было бесполезно, идти напролом Струков не имел полномочий, и полк замер в бездействии. Наконец показалась коляска. Остановилась у заставы, и из неё важно вышел полный господин, опоясанный трехцветным шарфом.
– С кем имею честь?
Струков отрекомендовался, попросил разрешения пройти через город.
Префект энергично замотал головой:
– Нет, нет, господа, об этом не может быть и речи. Я не получал соответствующих указаний и не имею права позволить вам вступать в мой город ни при каких обстоятельствах. Но я не могу и запретить вам двигаться в любую сторону.
– Извините, господин префект, я не понял вас.
– Я не имею права ни позволить, ни запретить, – туманно повторил префект.
– Как?
– Я все сказал, господа.
Струков недоумении повернулся к Пономарёву:
– Вы поняли, что он имеет в виду?
– Хитрит, – пожал плечами Пономарёв. – Нас мало, а турецкие мониторы ходят по Дунаю.
– Что будем делать?
– Чего он бормочет-то, начальник ихний? – нетерпеливо спросил Захар.
– Через город не пускает.
– Ну, так я задами проведу, эка беда. Задами-то, чай, можно, не его власть?
– Молодец! – облегчённо рассмеялся Струков. – Веди.
– А вот направо, через выгон.
– До свидания, господин префект, – Струков вежливо откозырял. – Полк, рысью!..
Префект молча обождал, пока полк не свернул с дороги, огибая город. Потом снял шляпу, вытер платком лоб, сказал офицеру, вздохнув с облегчением:
– Догадались, наконец.
Полк беспрепятственно обогнул Галац, вновь вернулся на дорогу. Отсюда хорошо был виден Дунай и пристань Галаца, вся в дымах от множества пароходов. Пароходы разводили пары, торопливо разворачиваясь, уходили вверх и вниз по реке.
– Турки, – сказал Захар. – Слава Богу, броненосцев нет. Быстро мы добрались, не ожидали они.
Струков перевёл полк на крупную рысь. Десять вёрст скачки – и за поворотом открылись станция Барбош и длинный железнодорожный мост через Серет.
– Цел, слава Тебе, Господи! – вздохнул Струков. – И охраны нигде не видно.
– Да тут её сроду не было, – усмехнулся проводник.
– Первой сотне спешиться! – скомандовал полковник. – На ту сторону бегом, занять оборону!
Казаки первой сотни, бросив поводья коноводам, прыгали с сёдел. Срывая с плеч берданы, бежали по мосту на ту сторону Серета. Командир сотни, добежав первым, замахал руками, подавая знак: его казаки, рассыпавшись, уже занимали оборону.
– Слава Богу! – Пономарёв снял фуражку, широко перекрестился, и за ним закрестились все казаки. – Поздравляю, казаки, перед нами – Турция.
– Ошибаетесь, полковник, – негромко поправил Струков. – Перед нами Болгария.
2
В то время как казаки 29-го Донского полка спешно занимали оборону вокруг захваченного в целости и сохранности Барбошского железнодорожного моста, в Кишинёве на Скаковом поле в присутствии императора Александра II заканчивалось торжественное молебствие по случаю подписания высочайшего манифеста о начале войны с Турецкой империей.
Батальоны вставали с колен, солдаты надевали шапки, священнослужители убирали походные алтари. Многотысячный парад и толпы местных жителей хранили глубокое благоговейное молчание, подавленные торжественностью и значимостью происходящего. Лишь изредка всхрапывали застоявшиеся кони, да неумолчно орали воробьи, радуясь ясному солнечному дню. Государь и многочисленная свита сели на лошадей и отъехали в сторону, освобождая середину поля для церемониального марша назначенных к параду войск. Стоя в строю Волынского полка перед своей ротой, капитан Бряной ощущал, что искренне взволнован и умилен, что его сомнения и неверие куда-то делись, что цель его теперь проста и ясна. Он повторял про себя запавшую в память строку из манифеста: «Мера долготерпения нашего истощилась…» – и удивлялся, что не чувствует в себе ни иронии, ни раздражения, которые всегда возникали в нем при чтении выспренних монарших слов. Сейчас он верил, что перед Россией едва ли не впервые в истории поставлена воистину благороднейшая задача, решение которой зависит уже не от воли всевластного повелителя. Решение это зависело теперь от всей России, от всего народа её, а значит, и от него самого, капитана Брянова. Он вспомнил вдруг своего деда, тяжело раненного под Смоленском, отца, погибшего на Чёрной речке в Крымскую войну, и с гордостью подумал, что идёт отныне по их нелёгкому пути. Пред этим ощущением померкло даже его собственное волонтёрское прошлое, даже личной отвагой заслуженный им в Сербии Таковский крест [31].
Торжественно и звонко пропели трубы кавалерийский поход. Первыми развёрнутым строем на рысях поэскадронно двинулись через поле кубанские и терские казаки, отряженные в этот день в собственный Его Величества конвой. Под сухой строгий рокот сотен барабанов сверкнули на утреннем солнце вырванные из ножен для салюта офицерские клинки: 14-я пехотная дивизия генерала Михаила Ивановича Драгомирова начинала торжественный марш. Ряд за рядом, рота за ротой шагала она через Скаковое поле, ощетинившись тысячами штыков, и капитан Брянов, печатая шаг, шёл впереди своей роты раскованно и гордо.
Следом за последним, Минским полком 14-й пехотной дивизии шли два батальона, солдаты которых были одеты в новое, непривычное для русской армии обмундирование: в меховые шапки с зелёным верхом, чёрные суконные мундиры с алыми погонами, перекрещённые амуницией из жёлтой кожи, в чёрные же шаровары и сапоги с высокими голенищами. Появление их в парадном марше вызвало бурю восторга в толпе зрителей, и даже император совсем по-особому поднял руку в знак приветствия: то шли первые два батальона болгарских добровольцев. Кого только не было в их рядах: безусые юнцы и кряжистые, поседевшие отцы семейств, студенты и крестьяне, торговцы и священники, покрытые шрамами гайдуки и бывшие сербские волонтёры с Таковскими крестами на чёрных новеньких мундирах. Шла не только будущая народная армия свободной Болгарии – шёл её завтрашний день, и поэтому так восторженно встречали первых ополченцев жители Кишинёва.
И было это 12 апреля 1877 года. Впервые после разгрома Наполеона Россия вступала в войну за свободу и независимость других народов.
