Прощай Атлантида - Фреймане Валентина

КНИГИ. ТЕАТР

Самым моим местом в квартире на улице Элизабетес был так называемый большой зал, оба окна которого с маленькими эркерами выходили на улицу. Он был в то же время и гостиной, и библиотекой, поскольку стены были сплошь заставлены застекленными, но не запертыми книжными шкафами. Это был мой рай. Можно было брать и читать все, что захочу, — романы на нескольких языках, большие, дорогие альбомы с репродукциями прославленных картин и скульптур. В книжных магазинах Риги были доступны почти все издания мира. В наиболее крупных имелись каталоги, по которым можно было заказать и то, чего в данный момент не нашлось в магазине. В книгах мне отказа никогда не было.

Большой зал в будние дни обычно пустовал. Рядом с книжными шкафами у каждой стены располагался кожаный диван с журнальным столиком и кожаными мягкими креслами, в другом углу стоял большой письменный стол, и больше ничего — середина пустая. Только огромный ковер во весь пол, который убирали перед танцами. Я очень любила этот ковер. По краям его вилась широкая кайма из цветочных узоров, а сам ковер переливался чудесными светлыми зеленовато-синими цветами, местами с тонким орнаментом. Кажется, ковер был персидский. Когда я была маленькая, мне нравилось на нем играть и читать. Представляла себе, что это океан, и по краям его видела материки. Брала из шкафа книгу и, поскольку действие каждой происходило в той или иной части света, я уютно устраивалась на соответствующем континенте и там читала.

И книги родителей, приобретенные в Берлине, е! конце концов отправлялись в Рту — в книжные шкафы на Эли-забетес, ведь в апартаментах фрау Бергфельд не было места для солидной библиотеки.

В четыре года научившись читать, я сразу отказалась от того, чтобы мне читали вслух. Я могла сама взять с полки любую книгу, и это давало ощущение свободы, которым я дорожила в любом возрасте. Это было первым значительным шагом на пути к взрослой самостоятельности. Первым шагом в параллельный мир, который создали почти равные богам демиурги — великие духом, разумом и фантазией. Он, этот воображаемый мир, казался мне столь же реальным и осязаемым, как тот, что меня окружал. Там я обрела собеседников, друзей и учителей па все времена. Опыт, заимствованный из книг, был не менее важным, чем то, что реально случалось со мной. Для меня это настолько существенно, что свою жизнь я могла бы разделить на периоды времени и в зависимости от того, какие книга и когда я читала.

Пока я была всего лишь беспомощным, крохотным слушателем, материал для чтения, естественно, выбирали взрослые, но и то1-да уже я при случае умудрялась категорически возражать против того, что меня нс устраивало. К примеру, терпеть не могла большую часть сказок братьев Гримм, они были жестокие и мрачные, к тому же их герои частенько поступали неумно, а читать про дураков мне уже тогда не нравилось.

Например, думала я, голодный волк не проглотил бы глупую Красную Шапочку, если бы ей достало вежливости, не говоря уж о том, что могла бы она угостить серого чем-нибудь из своей корзинки. Бабушке пирожков тоже бы хватило, и таким образом жизнь их обеих была бы спасена. Детские сказки меня занимали, если смешили или были сочинены умными людьми со смыслом, такие, например, как сказочные истории Андерсена, одинаково интересные и детям, и взрослым.

Начав самостоятельно читать, я почти сразу же увлеклась греческими мифами и эпосом, они заменяли мне сказки. Без сомнения, тут была заслуга отца — античный мир и его наследие были увлечением всей его жизни. Напомню, что в Германии классическому образованию отводилась более важная роль, чем где бы то ни было. Именно такое образование получал и мой закадычный друг Пауль. В те времена на немецком выходило немало книг, в которых греко-римская мифология, а также библейские сюжеты были пересказаны доступным детям, увлекательным языком. Отличные иллюстрации — фотографии античных скульптур и строений, рисунки греческих ваз — дополняли впечатление. Именно потому, что я была еще мала и все воспринимала как настоящее приключение, классическая литература вошла в мою жизнь органично и непосредственно, как личный опыт. А тут еще и семейная легенда о предках, живших в древней Александрии... В итоге я чувствовала себя так, будто, пройдя прямиком через поколения, вот-вот окажусь в компании древних богов и героев.

Немаловажным было и то, что эти книги подводили основу, создавали критерии, начальное представление о том, что такое литература. Это не значит, что я читала только выдающиеся книги, вот уж нет. Почувствовав вкус к чтению, будучи безумно любопытной, я хватала и читала все, что попадалось под руку. Литературные интересы родителей не совпадали. Мама увлекалась тем, что называли модерной литературой, начиная с Чехова и Пиранделло, Пруста, Джойса, русских поэтесс Ахматовой и Цветаевой, а отец помимо своего любимого стоика Марка Аврелия — и немецкими мастерами XX столетия, а в качестве отвлечения и отдыха уважал дельно и точно написанные детективные романы. На ночном столике отца но соседству с великим римлянином обычно лежал очередной детектив суперплодовитого Эдгара Уоллеса. Отец утверждал: ничто не позволяет так хорошо забыть дневные заботы и не гарантирует

глубокий сои, как умело раскрученный и подведенный к разгадке детектив. Тот же Уоллес или Конан Дойл и мне нравились, а Шерлок Холмс в моем воображении мирно уживался с греческими богами. Может быть, поэтому и сегодня на моем киноконтиненте соседствуют, ничуть не мешая друг другу, Кинг Конг и Тарзан и герои фильмов Бергмана или Феллини. Изредка в руки попадали популярные в Германии сентиментальные книжки для девушек, которые с таким удовольствием читали мои одноклассницы из Лютсршколы, например, серийные издания Эльзы Ури, но мне они казались скучными. Зато чудесные новинки детской литературы того времени — книги Эриха Кестнера и их герои Эмиль, Кнопка и Антон сопровождали все этапы моего возрастания и любимы мной по сей день.

Вскоре, еще до рижской школы, я для себя открыла исторические романы. Началось мое увлечение историей вообще. Я смотрела на историю, как на неиссякаемый источник драматических, трагических и комических сюжетов, источник, из которого я не уставала черпать знания об обществе и человеке. Причем никакое количество страниц меня не пугало — я проглатывала, не поморщившись, даже, к примеру, толстенные романы немецкого автора Феликса Дана из времен великого переселения народов. Благодаря историческим романам я начала читать также и на русском, хотя кириллица поддалась мне не сразу. Вспоминаю, например, что и I! историю Российской империи меня впервые ввел роман Алексея Константиновича Толстого Князь Серебряный.

После античной и средневековой эры меня ожидало новое открытие: драматургия в качестве увлекательного чтения. Одноклассницы удивлялись: разве пьесы для того, чтобы читать? Проза или поэзия — это да. Время от времени меня уже водили в театры, главным образом в оперу, но, читая диалоги и ремарки, я привыкла к театру у себя в голове, как сама это называла. Там прочитанное

разыгрывалось, словно на сцене. В своих фантазиях я была режиссером, никогда — актрисой. Я сопереживала всем персонажам, а не идентифицировала себя с одним каким-то героем. Когда это началось? Могу назвать точную дату: день, когда мне исполнилось десять и я получила в подарок от отца собрание сочинений Шиллера. Он догадывался, что пьесы Шиллера с их романтическим пафосом могут быть сродни моему тогдашнему настрою. Прочла Разбойников и Вильгельма Телля, а потом и все остальное. Кое-что видела и на сцене, в Риге, например, запомнились постановки театра Дайлсс (Художественного).

Примерно в то же время в книгах по истории я встретилась с великими немецкими гуманистами. Почему-то мои симпатии в первую голову обратились к Ульриху фон Гуттену (а не к мудрому Эразму Роттердамскому). Ульрих казался мне похожим на героев Шиллера. Жизненное кредо Ульриха фон Гуттепа было близко моему сердцу настолько, что я считала его и своим и не собираюсь от него отказываться посегодня. Позже выяснилось, что это цитата из Горация, а поэт в свою очередь эту мысль позаимствовал у Сенеки. Звучит она так: "5г [гас(их гпИЬаЬиг огЫ.х / гтра-хпйит /егеапЬ гигпае" (Пусть с грохотом рушится весь мир, одного неповерженного увидят руины). Не знаю, почему девочка-подросток на всю жизнь запомнила именно эту фразу, но так или иначе она оставалась моим девизом во всех жизненных испытаниях.