Расскажи мне, как живешь - Кристи Агата

Макс, курд и Михель возвращаются. Михель, сперва несколько по-давленный тем, что большинство голосов оказалось против его лошади, снова обретает апломб. Теперь они собираются начать переговоры о покупке мула. Михель бормочет, что мул будет стоить очень дорого. Курд говорит, что мул вообще ценится. Курд и Михель отправляются на поиски человека, у которого муж троюродной сестры знает человека, у которого есть мул, которого он готов продать.

Неожиданное явление нашего домашнего слуги, идиота Мансура. Он приветствует меня сияющей улыбкой и горячо трясет мою руку. Это ему потребовался целый сезон, чтобы научиться накрывать на стол – и даже теперь у него осталась тенденция внезапно разразиться выбросом вилок к чайному столу. Уборка постелей напрягает его умственные способности до последнего предела. Его движения медленны, старательны, и все, что он делает, носит характер фокуса, которому удалось обучить собаку.

Не согласимся ли мы пойти в дом его матери (которая, кстати, нам стирает) и посмотреть коллекцию древностей?

Мы идем. Комната старательно выметена и украшена. В третий раз за последние два часа я пью кофе. Выносят древности – римские стеклянные бутылочки, фрагменты глазури и керамики, какие-то монеты и много еще просто ерунды. Макс делит это все на две группы – одну отвергает, за другую предлагает свою цену. Входит женщина, она явно заинтересованное лицо. Можно считать спорным вопрос о том, что будет раньше – она решит, продавать ли древности, или разрешится двойней. По ее виду, младенцев может оказаться и пятеро. Она выслушивает перевод Мансура и качает головой.

Мы уходим и возвращаемся к грузовику. Переговоры о покупке мула уже начаты, и теперь мы идем смотреть бочки для воды, которые предстоит возить в той телеге, в которую должен быть впряжен мул. Михель снова навлек на себя неприятности. Он заказал одну бочку таких огромных размеров, что она не поместилась бы в телеге и, вероятно, стоила бы жизни любой лошади или мулу. «Но, – скулит Михель, – сделать одну большую бочку это экономия по сравнению с двумя маленькими, а воды в нее помещается больше!» Михель обозван проклятым дурнем, ему приказано в будущем делать то, что ему сказано. Он с надеждой бормочет «Sawi proba?», но даже эту надежду у него отнимают.

Вслед за этим мы встречаем шейха – нашего собственного шейха. Он больше, чем когда-либо раньше, похож на Генриха VIII в своей крашенной хной бороде. На нем, как всегда, белые одежды и изумрудно-зеленая ткань, обмотанная вокруг головы. Он в исключительно жизнерадостном настроении, так как он вскоре собирается посетить Багдад, хотя, конечно, потребуется много недель, чтобы оформить его паспорт. «Брат, – говорит он Максу, – все, чем я владею, – твое. Ради тебя я не стал сеять семена в землю, чтобы вся земля могла быть в твоем распоряжении». Макс отвечает: «Как счастлив я, что твое благородство обернулось в твою же пользу. Посевы в этом году не удались. Те, кто посеял семена, потеряют деньги. Могу поздравить тебя с таким мудрым предвидением».

Соблюдя таким образом правила чести, они расстаются в наилучших отношениях.

Мы забираемся в Мрачную Мэри. Михель взваливает запас картошки и апельсинов поверх моей шляпной картонки, совершенно продавив ее, курицы квохчут, несколько арабов и курдов просят подвезти, двоих мы берем. Они втискиваются между курицами, картошкой и багажом, и мы трогаемся в сторону Чагар Базара.

Глава 7

ЖИЗНЬ НА ЧАГАР БАЗАРЕ

Меня охватывает огромное волнение, когда я наконец вижу Наш Дом. Вот он стоит, с этим куполом, похожий на некое святилище, воздвигнутое в честь какого-то уважаемого святого!

Шейх, говорит Макс, ужасно гордится им. Время от времени он и его друзья объезжают его кругом, с восхищением осматривая. Макс подозревает, что он уже занимает деньги под этот дом, под ложным предлогом, что он принадлежит ему, а нам только сдан в аренду.

Мэри останавливается с обычным для Михеля яростным применением тормозов (Forca), и все выбегают из дома приветствовать нас. Тут и знакомые лица, и новые.

Димитрий, повар, тот же самый. В его длинном добром лице есть определенно что-то материнское. Он одет в длинные штаны из муслина в цветочек и сияет от радости. Он хватает мою руку, прижимает ее к своему лбу, затем с гордостью показывает деревянный ящик, в котором четыре новорожденых щенка. Это, говорит он, наши будущие сторожевые псы. Али, слуга, тоже был у нас в прошлом году. Теперь он чувствует некоторое превосходство, так как нанят второй, младший кухонный слуга по имени Ферхид. О Ферхиде едва ли можно что-то сказать, кроме того, что он выглядит чем-то встревоженным. Но это, сообщает мне Макс, хроническое состояние Ферхида.

Кроме того, у нас еще новый слуга в доме – Субри. Субри высокого роста и свирепого вида и выглядит сообразительным. Он улыбается, показывая зубы, белые и золотые вперемежку.

Полковник и Бампс приготовили для нас чай. Полковник все делает с военной точностью. Он уже ввел новый обычай в момент определения бакшиша выстраивать людей наподобие воинского подразделения. Они находят, что это очень забавно. Он массу времени проводит за наведением порядка. Те дни, когда Макс уезжает в Камышлы, дают ему самые большие возможности. Дом, гордо заявляет он, теперь в полном порядке, блестит, как новая булавочка! Все, что имеет свое место, теперь на месте, а для многих вещей, у которых места не было, теперь место найдено! И это настолько справедливо, что возникают всевозможные неудобства!

Бампс – это наш новый архитектор. Прозвище возникло благодаря невинному замечанию, сделанному им, когда они с Полковником ехали сюда. Рано на заре, когда поезд подходил к Нисайбину, Бампс поднял шторку и стал с интересом осматривать тот край, где ему предстояло провести следующие несколько месяцев жизни.

«Какое странное место, – заметил он, – все в буграх!»

«Бугры, действительно уж! – воскликнул Полковник. – Неужели вы, непочтительная личность, не понимаете, что каждый из этих бугров – это погребенный город, история которого уходит на тысячи лет в глубь веков?»

И с этого момента Бампс (Бугры) становится именем нашего нового коллеги!

Есть и еще новые для меня приобретения.

Во-первых, подержанный «Ситроен», который Полковник окрестил Пуалу [72] .

Пуалу оказывается джентльменом крайне темпераментным. По какой-то неясной причине он всегда выбирает Полковника для своих проделок, то упрямо отказываясь трогаться с места, то устраивая поломку в самом неудобном месте.

Однажды мне вдруг становится ясно, в чем разгадка этой тайны, и я объясняю Полковнику, что он сам виноват.

«Что вы имеете в виду – как это, сам виноват?»

«Вам не следовало давать ему имя Пуалу. В конце концов, если наш грузовик начал свою карьеру как Королева Мэри, то уж самое меньшее, что вы могли сделать, это окрестить «Ситроен» Императрицей Жозефиной. И тогда бы у вас не было бы неприятностей».

Полковник, как сторонник строгой дисциплины, говорит, что теперь все равно уже поздно. Пуалу – это Пуалу и должен вести себя прилично. Я искоса взглядываю на Пуалу, который явно смотрит на Полковника нахально. Я убеждена, что Пуалу замышляет самое тяжкое из воинских преступлений – мятеж.

Затем приветствовать меня прибегают формены. Йахйа больше чем когда-либо похож на большую счастливую собаку. Алави, как всегда, очень красив. Старый Абд эс Салям по-прежнему разговорчив.

Я спрашиваю Макса, как обстоят дела с запором у Абд эс Саляма, и Макс отвечает, что почти все вечера были посвящены подробнейшему обсуждению этого вопроса!

Затем мы идем в комнату древностей. Только что закончившиеся первые десять дней работы дали прекрасные результаты – находку почти сотни табличек с надписями, и все ликуют. Через неделю мы начнем раскопки на телле Браке параллельно с Чагаром.

Вернувшись в дом на Чагаре, я чувствую себе так, как будто и не уезжала, хотя благодаря страсти Полковника к порядку дом выглядит существенно более аккуратным, чем я его когда-либо видела. Что заставляет меня вспомнить печальную историю сыра камамбер.