Одноколыбельники - Цветаева Марина Ивановна

Многое освещается важным дополнительным светом, если читать стихи и прозаические записи Марины Цветаевой и прозу Сергея Эфрона параллельно, как они расположены в этой книге: тогда обнаруживаются и многие пронзительные «переклички», и резкие расхождения. (Так, в том самом июне 1931 года – может быть, в тот же день, когда Сергей Эфрон отправил официальное прошение о советском гражданстве, Марина Цветаева написала трагическое стихотворение «Страна», проникнутое совсем другим настроением…) Такое чтение требует не скороспелых выводов, а вдумчивой неторопливости. С верой в добрую волю читателей именно к такому чтению издатели с волнением представляют эту книгу.

Лина Кертман

Часть первая. Прощание с детством

Москва

Сергей Эфрон

Детство

Посвящаю эту книгу Марине Цветаевой

…Дети – это мира нежные загадки,

Только в них спасенье, только в них ответ! Марина Цвеmаева (Из сб. «Вечерний альбом»)

Дама с медальоном

Выходя в тот день с Fräulein на прогулку, я был, как всегда в таких случаях, довольно дурно настроен. Прогулка не предвещала ничего интересного: снова копаться в песке с запрещением пачкать костюм; снова сидеть с Fräulein на скамейке и слушать ее никому не нужные разговоры с другой Fräulein, такой же скучной; снова скрепя сердце отказываться от участия в играх, точно от этих веселых девочек и мальчиков можно чем-нибудь заразиться. Но как не пойти? Fräulein нужно слушаться.

У нас во всем расходились вкусы: она любила тень, я – солнце; она скамейки с Fräulein’aми, я предпочитал без них. Мы сходились лишь в одном: мы не любили гулять друг с другом.

Был майский солнечный день. Мы шли по главной аллее бульвара. На песке играли синие тени листьев вперемежку с золотыми пятнами. Эти пятна – островки, синее между ними – вода. Надо ступать с острова на остров. Это трудно – у меня такие большие ноги! Все время попадают в воду!

Может быть, на островах есть люди, которых я не вижу. Может быть я, ступая, каждый раз убиваю целые тысячи. Может быть, сейчас, в эту самую минуту, когда я поднимаю ногу, какой-нибудь мальчик тоже гуляет с Fraulein по своему бульвару. Моя нога для него страшная желтая гора (я в желтых башмаках). Гора опускается – мальчика нет! А что, если и меня сейчас раздавит какой-нибудь великан? Гляжу наверх – никого. Только синее, синее небо.

На скамейке – их всегда выбирала Fräulein – ужe сидела знакомая нам бонна с раскрытой книгой в руках. При виде нас она радостно отложила ее в сторону, и через минуту обе Fraulein уже, захлебываясь, рассказывали друг другу новости.

Что делать? Строить песочную гору? Ну, выстрою, а потом? Можно, конечно, выстроить на ней замок. Но с кем же я там буду? В замке нельзя без принцессы. Ах, если бы вчерашняя девочка, так долго звавшая меня играть, cогласилась в нем со мной поселиться! Но это невозможно – ни ей, ни мне не позволят. Остается одна Fräulein… Нет, лучше тогда совсем не нужно замка!

Я поднял глаза: рядом играют в кошки и мышки; девочка в большой шляпе катит серсо; вот толстая няня уводит домой плачущего мальчика – другой мальчик отнял у него лопаточку… Все заняты, все меня забыли.

Я перевожу глаза на синие тени у скамейки. Может быть, это пруд? Нет, лучше море! Я на корабле (без Fraulein) и еду открывать чудесный остров. Там не играют в песок, там настоящие замки и настоящие принцессы. У меня, конечно, будет много-много замков. Утром я буду ездить на охоту в дикие леса. У меня будет много-много коней: все, как Конек-Горбунок, только без горбов. А в лесу будут жар-птицы, колдуны и волки. Когда я въеду в лес, они все захотят меня убить, а я…

– Какой чудный мальчик!

Я вздрагиваю: на плечах у меня чьи-то руки. Испуганно поднимаю глаза: передо мной чужая дама в черном платье, с золотой цепочкой на шее. У нее бледное лицо и большие темные глаза. Она не уходит. Чего ей от меня нужно?

– Как тебя зовут, детка?

Какой странный голос! Точно ее кто-нибудь обидел, и она сейчас заплачет.

– Ты меня боишься?

– Нет.

– Так как же тебя зовут?

– Кира.

Она садится на скамейку и берет меня на колени.

Fräulein прекращает разговор и недовольно оборачивается в нашу сторону.

Мне отчего-то неловко. Хочется слезть, но я не решаюсь.

– Кто твоя мама?

– Мама? Не знаю… Она моя!

Дама улыбается.

– Ты очень хорошо ответил. Я тоже мама, и у меня тоже был свой мальчик.

– А где же он?

Я чувствую, как Fräulein дергает меня за рукав, но нарочно делаю вид, что не замечаю, и смотрю в другую сторону.

– Hast du schon vergessen, was dir Mama unlängst sagte?^[1] – не выдерживает она.

– Vergessen^[2], – xoлодно отвечаю я.

Fräulein отвертывается, делая вид, что не слыхала моего ответа.

Моя новая знакомая мне все больше и больше нравится.

Я даже и не думаю слезать с ее колен.

– А тебя как зовут? – спрашиваю я.

– Зови меня тетей Валей.

– Разве ты тетя?

– Почему же не тетя?

– Тети не такие! – убежденно говорю я.

– Ну, зови меня просто Валей, если я, по-твоему, не похожа на тетю, – улыбаясь, говорит она и, протягивая руку к сидящей против нас старушке, добавляет: – А это моя мама. Идем к ней.

Старушка мне сразу понравилась. У нее было такое же печальное и доброе лицо, как у Вали, только с морщинами. Платье у нее было какое-то особенное, с блестками, которые при малейшем движении вздрагивали и тихо звенели. Солнце, отражаясь в них, казалось совсем другим.

– Как это называется? – спросил я после долгого и внимательного разглядывания таинственных стеклышек.

– Ах, вот на что ты так долго смотришь! – тихо засмеялась старушка. – Это называется стеклярус. Разве у твоей бабушки нет его на платьях?

Тут я припомнил, что изредка видел такое платье на бабушке.

– У бабушки тоже черное платье! – ответил я, – и тоже с этим. Но у вас этого больше, у вас лучше. Вы очень похожи на бабушку. Вы, наверное, тоже бабушка?

– У меня был внучек, как ты; такой же хороший, большой. Только Бог не захотел его оставить с нами и взял его к себе на небо.

– На небо?.. – Я задумался. – Где же там можно жить? И зачем Богу понадобился бабушкин внучек?

Старушка и Валя что-то тихо говорили между собой по-французски, и я уловил эти несколько слов: Quelle ressemblance! C’est frappant!^[3]

От черных блесток я перевел глаза на цепочку у Вали на шее. На конце ее висел какой-то длинный кружочек, а в середине кружочка был какой-то мутный камешек, точно капля молока.

– Что это у тебя, брошка? – и я повернул кружочек.

– Нет, милый, это называется медальон.

– А для чего это?

– Сюда вставляют карточку.

Тут она раскрыла кружочек на две половинки, и я увидел маленькое лицо.

– Что это?

– Это мой мальчик, который умер. Его звали Женей.

– У меня тоже есть маленький брат Женя. Он сейчас дома, больной.

– А что с ним? – спросила она, проводя рукой по моим волосам. – Он часто болен?

– Часто. Он кашляет.

– У моего мальчика были такие же глаза, как у тебя, и такие же волосы. Тебе нравится его лицо?

– Он тут такой маленький!

Мимо нас, обгоняя друг друга, пробежали две девочки. Одна из них, поменьше, держала над головой палочку с вертящимися разноцветными звездочками.

Валя улыбнулась.

– Когда я была маленькой, я страшно любила эту игрушку.

– Ты любишь игрушки?

– Да, – рассеянно протянул я, глядя вслед убегающим девочкам, – но я тоже люблю книги. У нас много книг. Я больше всего люблю с картинками. Мы с Женей кладем книгу на стул, сами становимся на колени и смотрим. Есть такая хорошая картинка: такой дом, – высокий-высокий, в окне огонь, а вокруг море. Я забыл, как это называется, но это для кораблей, чтобы не заблудились.