История уголовного розыска. 1918–1999 - Холодов Сергей Альбертович

Значительно возросло количество разбойных нападений на граждан и хулиганских выходок. С наступлением темноты в московских дворах ходить поодиночке было крайне опасно: можно было легко нарваться на грабителей. Причем острый дефицит продуктов и предметов первой необходимости вынуждал совершать преступления корыстной направленности даже тех, кто в иные годы никогда не встал бы на путь криминала.

Настоящий бич Москвы первых послевоенных лет — кражи денег и продуктовых карточек. Помните знаменитую сцену из телефильма «Место встречи изменить нельзя», где вор‑рецидивист Костя Сапрыкин по кличке Кирпич подрезал сумочку у гражданки в трамвае и попытался стащить кошелек? Таких «Кирпичей» в те годы в Москве развелось немало. Ситуацию осложняли и явные пробелы в тогдашнем советском законодательстве. Уголовный кодекс сурово карал расхитителей социалистической собственности, зато крайне лояльно относился к тем, кто посягал на имущество граждан. За кражи личного имущества УК РСФСР, например, предусматривал наказание до… одного года лишения свободы. Разумеется, столь смешные санкции вряд ли могли кого‑нибудь остановить, особенно в условиях всеобщего голода и нищеты.

Руководство НКВД неоднократно предлагало увеличить наказание за кражи — хотя бы до трех лет. И только в 1947 году милицию услышали: 4 июня Президиум Верховного Совета СССР принял указы, предусматривавшие значительное ужесточение наказания за посягательства на имущество граждан. Так, за кражу отныне предусматривалось наказание в виде заключения в лагерь на срок до шести лет. Если кража была совершена в составе преступной группы или повторно, то срок заключения возрастал до десяти лет. А за разбой, то есть за нападение с целью завладения чужим имуществом, соединенное с насилием или угрозой насилия, и вовсе можно было загреметь за колючую проволоку на срок до пятнадцати лет.

Неудивительно, что после принятия июньских указов волна краж резко пошла на спад. Если в 1947‑м в целом по стране за кражи было привлечено к уголовной ответственности свыше полумиллиона человек, то в следующем году — уже вдвое меньше.

Но это случится чуть позже. А пока, в первые послевоенные годы милиция Москвы явно не справлялась с валом преступности. И если в военные годы граждане в целом относились к этому терпимо, понимая, что основные силы государства направлены на борьбу с внешним врагом, то по окончании войны в обществе росло глухое недовольство, временами переходящее в открытую критику правоохранительных органов. Аналитики НКВД, внимательно следившие за настроениями в обществе, к концу 1945 года стали фиксировать все более откровенные высказывания москвичей относительно криминогенной ситуации в городе и бездействия милиции. Рабочие столичных заводов и в частных беседах, и на собраниях выражали откровенное недовольство недостаточными мерами борьбы с ворами и хулиганами, причем иногда не стеснялись в выражениях. Так, один из рабочих фабрики «Гознак», участник Великой Отечественной войны, заявил, что сейчас, в мирное время, он опасается за свою жизнь больше, чем на фронте.

А работница фабрики имени Свердлова сформулировала ту же мысль так: «Житья не стало от воров и хулиганов. Особенно они обнаглели после амнистии. Неужели нельзя к ним применять более строгие меры и тем самым обезопасить жизнь мирных граждан?» Речь, напомним, идет об амнистии по случаю победы в Великой Отечественной войне. В течение лета 1945 года по амнистии на свободу вышли свыше полумиллиона осужденных за мелкие преступления, в том числе за кражи и хулиганство. Далеко не все из них тут же встали на путь исправления. И граждане почувствовали это на собственной шкуре уже осенью 1945 года.

Справедливости ради следует сказать, что московская милиция не бездействовала. В 1945–1946 годах Московский уголовный розыск и другие милицейские службы работали, как и раньше, в авральном режиме. И тем не менее переломить ситуацию в лучшую сторону не получалось, несмотря на все старания. Причина банальна: острая нехватка опытных кадров. Этот момент прекрасно обыгран все в том же телефильме «Место встречи изменить нельзя». В четвертой серии фильма есть сцена в клубе, где перед личным составом выступает начальник московской милиции. Перечисляя проблемы, с которыми столкнулись органы правопорядка в военные годы, генерал резюмирует: «Для полного искоренения преступности нам не хватает опытных кадров. Многие наши товарищи полегли на фронтах войны. Поэтому большое значение мы придаем пополнению, приходящему в милицию из числа воинов‑фронтовиков».

Реальные цифры таковы. По состоянию на 15 октября 1945 года в московской милиции вакантными оставалось более 2 тысяч должностей. Из них 400 — это оперативники уголовного розыска и ОБХСС. А опытные сыщики не возьмутся из ниоткуда. Опытными они становятся лишь после многолетней оперативной работы. Потому и надежды на воинов‑фронтовиков в реальной жизни не оправдались. Тем более что далеко не все демобилизованные из армии офицеры горели желанием продолжить службу в МУРе или других милицейских учреждениях. Об этом начальник Московского управления НКВД Михаил Журавлев с горечью говорил в своей докладной записке на имя народного комиссара внутренних дел Лаврентии Берии. По словам Журавлева, 326 человек из числа фронтовиков, специально отобранных для службы в московской милиции, отказались от работы в органах правопорядка. Поэтому Журавлев просил наркома посодействовать в переводе на службу в Московский уголовный розыск 400 человек оперативного состава из военной контрразведки СМЕРШ.

Берия Журавлева услышал. 26 ноября 1945 года в НКВД СССР состоялось совещание, на котором, помимо наркома, присутствовали Михаил Журавлев, начальник московской милиции Виктор Романченко и начальник Московского уголовного розыска Александр Урусов. Разговор шел о том, как можно реально помочь московской милиции в борьбе с преступностью. А через 12 дней, 8 декабря 1945‑го, вышел приказ за подписью наркома, в котором были четко изложены меры, необходимые для исправления криминогенной ситуации в столице СССР. Например, предполагалось увеличить оперативный состав уголовного розыска Москвы и Московской области на 538 человек, направить на оперативную работу в московскую милицию 400 курсантов школ НКВД СССР, передать столичной милиции 200 легковых и 50 грузовых автомашин, 500 мотоциклов, а также 107 служебно‑розыскных собак.

Некоторые изменения коснулись и структуры самого уголовного розыска Москвы. С января 1946 года в Московский уголовный розыск вошли на правах отделов семь подразделений. Каждое из них занималось своими четко обозначенными задачами. Так, 1‑й отдел специализировался на борьбе с убийствами и грабежами, 2‑й — на борьбе с кражами, 3‑й — на борьбе с притонами, проституцией и половыми преступлениями, а 4‑й — на борьбе с преступностью среди несовершеннолетних. Кроме этих подразделений в состав МУРа вошли отдел служебно‑розыскного собаководства, оперативный и научно‑технический отделы.

Кстати, именно в это время, в январе 1946 года, появилось и само название: МУР. Конечно, между собой сотрудники Московского уголовного розыска всегда называли свою организацию МУРом, но это было неофициальное наименование. Официально же учреждение называлось так: отдел уголовного розыска Управления милиции г. Москвы (сокращенно ОУР или отдел УР). И вот теперь аббревиатура МУР стала употребляться во всех документах, приказах и деловой переписке.

Наряду со всеми кадровыми и организационными вопросами власти не забывали и о материальном положении самих сотрудников. Эти вопросы решались на уровне правительства. Так, 2 марта 1946 года было принято Постановление Совнаркома «О мероприятиях по улучшению материально‑бытового положения работников милиции и технического оснащения милиции гор. Москвы». Помимо всего прочего, для офицеров уголовного розыска и других милицейских служб предусматривалось строительство нескольких жилых домов. Причем сроки выделялись более чем сжатые: в течение двух месяцев подготовить площадки, техническую документацию и приступить к строительству. В то время власть умела быстро принимать решения, а главное — без лишних разглагольствований воплощать их в жизнь. Так что вскоре несколько сотен семей московских стражей порядка справили новоселье в ведомственных домах в районе Хорошевского шоссе. Еще около полутора сотен квартир было передано в распоряжение московских милиционеров из жилого фонда города. И это, напомним, в тяжелое послевоенное время, когда жилищный вопрос стоял весьма остро.