Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Перед глазами промелькнула желтая линия на дюралевом полу с надписью «стоп», я переступил ее левой ногой, а правая уже провалилась в пустоту.
Дальше случилось так называемое «релятивистское замедление времени». Мгновение я находился в полном затишье, прикрываемый от потока ветра дверью самолета, потом что-то плотное ударило под зад, и я вдруг увидел свои ноги, которые находились так высоко, что закрыли собой солнце. Мой мозг еще не успел осознать происходящее, и тут как будто металлическая рука дернула мое бренное тело кверху, пытаясь втянуть обратно. В действительности это одним хлопком открылся стабилизирующий купол и меня начало медленно поворачивать вокруг собственной оси. Белый брюхатый силуэт Ила неспешно удалялся, при этом быстро уменьшаясь в размерах.
Повинуясь рефлексу, выработанному сотнями занятий на предпрыжковой подготовке, я выдернул кольцо и камнем рухнул вниз. Моя душонка осталась там, выше метров на сто, чем сейчас находилось мое тело. «Конец?» — мелькнуло в голове. Ослабший разум никак не связал два этих события. В действительности это я сам, дернув кольцо, открыл двухконусный замок, и дальше система сработала так, как ей и положено. Вышел основной купол, за ним пошли стропы — и поэтому случился провал.
Под занавес этой трагикомедии меня вновь поддернуло кверху, но уже мягко, однако довольно ощутимо. Голова, опять согласно выработанному рефлексу, задралась к небу, но вместо синевы я увидал белый шелк наполненного воздухом купола. На все эти события ушло всего несколько секунд с момента отделения от самолета.
Слегка очумевший, я собрался было порадоваться и возликовать, но тут душераздирающий вопль, наконец, достиг моего сознания: «Правые тяни!» Не думая, я ухватился за лямки справа и, как учили, подтянулся почти до подбородка и только тогда повернул голову влево. Там я увидел не более чем в пяти метрах от себя незнакомого мне курсанта, вернее, я не понял кто это, но сообразил, что точно не Серега Федосенко, который прыгал прямо передо мной.
Позже я узнал, что после покидания самолета, допустим, через дверь, ближе всех к тебе оказывается не тот, кто прыгал впереди или после тебя, а тот, кто в этот момент вывалился в рампу.
Парашютист плавно стал уходить на безопасное расстояние. Теперь срочно пришлось смотреть в противоположную сторону, так как появилась угроза приближения к другому десантнику. Так и пришлось весь спуск крутить головой в целях безопасности. На прыжках с Ан-2 такого не было.
Перед прыжком. Стоят (слева направо) Скирта, Дорохов, Старченко, Козлов Ю., Пушкарев-мл., Милов. Сидят Зайков, Курашов, Демин
Глухо хлопнувшись о землю ногами, я завалился на бок, тут же вскочил, забежал вперед купола и тем погасил его. Вот теперь можно было свободно вздохнуть. Я снял шлем, вытер потную голову и задрал ее вверх, потом с облегчением освободился от подвесной системы. Получилось, что в общей сложности я проболтался в воздухе более пяти часов. Быстро собрал парашют и запихал его в сумку, которая была закреплена резинками под запаской.
Вот сейчас можно было бы и отдохнуть, но не более пяти минут, потому что надо спешно выдвигаться на пункт сбора, который обозначался флагом. Там же висел «колдун» — своего рода вымпел для определения направления ветра.
Я упал на траву навзничь и уставился в голубое небо. Сердце мое переполнилось счастьем и гордостью… за самого себя. Хотелось прыгнуть еще и прямо сейчас. Наконец я поднялся и, просунув особым образом руки через лямки парашютной сумки, забросил ее на спину. Прикинув расстояние до красного флага, понял, что шагать придется не меньше трех километров. В дальнейшем приходилось преодолевать и большие расстояния. Ошибка штурмана военно-транспортного самолета с задержкой выброски в десяток секунд прибавляла не меньше километра. Иногда десантников собирали на автомобиле — так далеко они приземлялись. Благо, что бескрайние есенинские поля, в частности район Житово, позволяли это делать вполне безопасно.
Я шел, сильно наклонившись и опустив глаза в землю, так было легче тащить на себе парашют. Отдаленный, но отчаянный крик заставил меня замереть на месте и поднять голову. Далеко в стороне, возле опоры высоковольтной линии электропередач стоял санитарный кунг, и возле него толпился народ. Я резко развернулся и почти бегом, насколько позволял парашют, направился туда, понимая, что там что-то произошло.
На проводах ЛЭП болтался парашют, стропы были перекинуты через них вниз, а там, в подвесной системе, висел десантник. Купол от ветра был чуть наполнен, и это не позволяло парашютисту сползти вниз. Именно это спасало его от неминуемой гибели — стоило ему прикоснуться к земле, как удар током испепелил бы его мгновенно.
Из разговоров врача и дежурного помощника руководителя прыжков я понял, что сам руководитель несколько минут назад умчался на машине отключать линию. Возможно, был какой-то выход из положения, но пока никто не знал, что предпринять. Как только ветер чуть усиливался, а купол начинал наполняться, десантника подтягивало ближе к проводу, и бедный курсант начинал дико орать от страха. Ветер стихал, и парашютист начинал приближаться к земле и тоже начинал кричать. Запаску открывать, чтобы по ней спуститься вниз, ему не позволили. В гробовом молчании все стояли и смотрели.
Толпа зевак увеличивалась, пока, наконец, помощник руководителя прыжков не рявкнул на нас, приказав следовать на пункт сбора. В конце концов, дело закончилось благополучно. ЛЭП отключили, парашютиста сняли.
Нет большего удовольствия, как возвращаться в кузове открытой машины в летний день после прыжков в училище. В сладкой дреме предвкушая обед, а следом, почти сразу, и ужин. На место мы прибыли едва не к ужину, сдали парашюты на склад и бегом в столовую. Отбой был назначен раньше на час. В тот вечер я долго не мог уснуть, в приятном возбуждении перебирая в памяти картины, описанные чуть раньше и которые остались со мной на всю жизнь.
На следующий день была укладка парашютов. Дело облегчалось тем, что запаски в этот раз мы не трогали, но и без того это заняло целый день. Некоторым из нас, у кого количество прыжков в общей сложности, с учетом до училищных, перевалило за десять, вручили знаки «парашютист-отличник». В шутку их называли «парашечист-отличник». Обладателю такого нагрудного знака повышалась и оплата за прыжок до трех рублей, что по тем временам, в особенности для курсанта, было приличными деньгами.
Погода держалась хорошая, и на следующий день все повторилось в точности, как и накануне, с той только разницей, что прыгали со штатным вооружением. Однако последнее сильно усложняло задачу. Кроме того, соответствующее снаряжение — рюкзак десантника РД-54 — облегчения отнюдь не добавляло.
Ил-76 мы не любили, потому что таковой по праву считался «жестким» самолетом. Летчики не любили снижать скорость менее четырехсот километров, но более четырехсот двадцати им лететь при десантировании также не позволялось — могла пострадать раскрытая при десантировании дверь. Даже Ан-22 проходил как-то легче. Там только была особенность покидания через дверь — при этом приходилось преодолеть своего рода коридорчик, преж-де чем оставить самолет. Однако в целом я такой жесткости не припоминаю, какая была на Ил-76.
В ходе раскрытия парашюта на десантника могли действовать даже десятикратные перегрузки, что было приличным стрессом для организма. Прыгали всегда в положении «для стрельбы с воздуха», то есть автомат крепился на груди от правого плеча вниз с отомкнутым — сложенным — прикладом. Чтобы предохранить лицо от возможного удара задником автомата, его через рукоять привязывали к лямке парашюта контровкой ШХБ-40. Цифра означает прочность на разрыв — сорок килограммов. Иногда она не выдерживала. Однажды Валька Ганчук сильно пострадал, получив удар автоматом в челюсть. Едва зубы не вылетели. Благо шлем позволил избежать более тяжелых последствий.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
