Прощай Атлантида - Фреймане Валентина

как среди юношей, так и девушек из моего класса были медицина и право. Те, чьим родителям принадлежали крупные фирмы или предприятия, хотели изучать экономику или технические специальности. Довольно часто мои соученики выбирали профессию родителей — и не только потому, что их уже ожидали обустроенные кабинеты и наработанная частная практика, но и потому, что в семейной атмосфере в них проснулся интерес к той же профессии.

У гимназии Эзра, по сравнению с Лютершколой, было еще одно отличие, о котором я уже упоминала. Здесь учились и девочки и мальчики, и в моем возрасте это обстоятельство становилось очень важным. Ученикам средних школ было запрещено посещать ночные заведения и по вечерам участвовать в мероприятиях только для взрослых. Но квартиры у семей были большие. Поэтому мы собирались на домашних вечеринках. В кругах, где я вращалась, в квартире обязательно был большой зал с паркетом и роялем. Кассеты и компакт-диски тогда еще не существовали, но грампластинки с популярными модными песенками, шлягерами имелись в каждом доме, а кроме того, для танцевальной музыки всегда можно было купить ноты с переводным или оригинальным текстом. Многие умели довольно сносно играть на рояле, более одаренные — и на других инструментах, так что иногда получался даже маленький оркестрик, и начинались танцы под живую музыку. Нам это больше нравилось, чем звуки граммофона. В последние годы перед советской оккупацией мы полюбили быстрые и ритмичные южноамериканские ганцы — румбу, самбу, кариоку и английский бальный танец ламбетвок. В качестве последнего крика моды появился свинг. Мы знали знаменитые танцевальные оркестры — Глена Миллера, Томми Дорси, Луи Армстронга, популярнейших крунеров (сгоопег), например, Бинга Кросби. Они были нам знакомы по американским музыкальным фильмам, которые в Латвии пользовались огромным успехом. Мы с увлечением смотрели

фильмы Фреда Астера и Джинджер Роджерс, Элеонор Пауэлл и других звезд и хорошо знали мелодии Гершвина, Керна, Берлина и Портера. Перед самым началом войны небосклон популярной музыки обогатился новой звездой, которую мы сразу же заметили па пластинках фирмы Ни Ма$1егз Уогсе. Это был еще не задействованный в кино молоденький обладатель прекрасного голоса Френк Синатра, вначале — радиозвезда. Весь этот набор легкой музыки мы с энтузиазмом освоили и танцевали, пока не падали с ног. Домашние вечеринки этого типа канули в небытие вместе с тридцатыми годами и другими, намного более значительными ценностями.

В предпоследнем и последнем классах гимназии мы, девушки, все реже танцевали со своими одноклассниками, теперь они в наших глазах выглядели всего лишь мальчишками. Уважающей себя гимназистке подобало иметь поклонниками студентов. Глядя на поколение своего внука, убеждаюсь, что в те далекие годы молодежь больше походила на теперешних молодых людей, чем на выросших в советское время. Очень схожие мечты и желания. Самые разительные отличия — в эстетических представлениях, которые выражаются не только в одежде, по и в поведении, взаимоотношениях, в которых эстетика пересекается с этикой. Кажется, мы выдвигали более высокие требования к себе и другим в сфере личности. Конечно, так было всегда, мещанская часть старшего поколения нас тоже считала слишком свободомыслящими, испорченными и ужасалась нашим нравам. К счастью, это никогда не относилось к моей семье. А все же в любовных делах наблюдаются различия. В мое время девушки имели романы разной степени близости, но интимные отношения не завязывались так легко и на скорую руку, так деловито и мимоходом.

Ночные заведения и рестораны, недоступные гимназистам, манили ароматом запретного плода. Нарушение запрета сулило крупные неприятности. Меня лично ни эти заведения,

ни рестораны особо не привлекали, однако я не выносила запретов, а следовательно, мне нужно было любой ценой попасть туда. Однако не мешала некоторая осторожность. Я не могла себе позволить посещать ни одно ночное заведение в центре Риги — там был риск нарваться на друзей дома или даже встретить кого-то из учителей.

Одним из самых шикарных ночных клубов был Альгамбра в центре Риги, известный развлекательными программами, по большей части пикантного содержания. Ходить туда мне нельзя было никоим образом, и я гам никогда не бывала, именно там скорее всего можно было наткнуться на знакомых. Мы обычно выбирали не столь престижное, зато более безопасное место, например, ресторанчик в Межа-парке. В той компании, которая брала меня с собой в места развлечений для совершеннолетних, я была самой молодой. Там были студенты и несколько моих подруг, немного старше меня, от пяти до семи человек, чтобы уместиться за одним большим столом. Большей толпой идти в ночное заведение не имело смысла.

Гвоздем нашей компании был только что приехавший из заграницы Иосиф Пастернак, которого никто иначе как Ося не называл. Он учился за рубежом; все считали его очень красивым молодым человеком. Мог бы быть немного выше ростом, но зато он был очень остроумен и музыкален, — кажется, не было инструмента, на котором Ося не умел бы играть. Понятно, что дамы всех возрастов были от него без ума. Ему в свою очередь нравилась Дора, девушка из моего класса, на два года старше остальных. Родителям Доры чудом удалось выбраться из Советского Союза, что в тридцатые годы считалось почти невозможным. Они получили разрешение посетить родственников в Риге по причине чрезвычайного события, кажется, тяжелой болезни родственника, и остались здесь, превратившись в так называемых невозвращенцев. У нас было несколько таких знакомых — ив Берлине, и в Риге. В нашей школе Дора появилась только

в предпоследнем классе, когда семья поселилась в Риге. Так как она училась в школе с другой программой, она отставала в учебе и в восемнадцать лет попала в класс к нам, шестнадцати летним. Она, красивая брюнетка с глазами василькового цвета, с еще большим, чем мы, азартом кинулась в гущу развлечений. Дора была первой, от кого я напрямую услышала о пугающих и невероятных вещах, происходящих в Советском Союзе. Все, что она видела в Риге, ее удивляло и радовало, ей казалась, что лучшей жизни быть не может. Как я уже говорила, между ней и Осей зародились романтические чувства. Меня они всюду брали с собой как своего рода алиби для строгих родителей Доры.

Спустя много лет, когда знакомый моей молодости Ося уже был женат на замечательной актрисе Лидии Фреймане, а я была замужем за ее другом юности Валтом Гревинем, я всегда поддразнивала Осю: не забывай, ты был первым, кто меня увел с пути истинного — повел в обитель греха, ночной клуб.

Танцевать и веселиться мне нравилось, особенно в кругу друзей на домашних вечеринках. В нашей компании в конце тридцатых годов больше не собиралась одна лишь еврейская молодежь, понемногу подключались также парни и девушки латышской и других национальностей, особенно из числа студентов. Общие интересы и, главное, симпатии и эротическое притяжение не в силах подавить никакие национальные предрассудки.

В университете большая часть студентов состояла в корпорациях, различавшихся по национальным и другим признакам. Откровенно говоря, мое к ним отношение всегда было прохладным. Очевидно, читая в книгах о нравах немецких студенческих корпораций или слыша мнение взрослых о наших, трудно было проникнуться к ним симпатией. В годы, проведенные мной в Берлине, в Веймарской республике молодежь уже считала их консервативными, пережившими свое время, даже рассадниками архаичного менталитета. В Риге, где латышские высшие учебные заведения еще не имели устоявшихся традиций, следование ритуалам бывших немецких господ казалось мне детской болезнью, переживаемой с опозданием.

Среди моих новых знакомых и поклонников двое состояли в еврейской корпорации, каноны их поведения немногим отличались от латышских. Парни утверждали, что я сужу односторонне. Наверняка так оно и было, а все же мне очень не нравились напыщенный локальный патриотизм, бахвальство, особенно же необузданное пьянство, которым корпоранты чуть ли не похвалялись.