Боевые будни штаба - Савельев Василий Павлович

Подразделения продвигались вперед. Отважно сражались все. Рядовой Н. В. Гладченко из взвода пешей разведки 308-го полка, вскочив первым в траншею противника, бросил гранату в кучу фашистов, сбившихся около пулеметной точки. Пять человек осталось лежать на месте, но трое стали удирать. Гладченко догнал одного здоровенного гитлеровца, ударом приклада сбил его с ног и взял в плен. Пленный оказался обладателем четырех крестов. Стояли они рядом: разведчик, невысокого роста, даже щупленький, в заляпанной грязью шинели, и фашист, с большими руками, бычьей шеей, тяжелой челюстью. Гладченко наградили орденом Славы III степени.

Вскоре противник усилил огонь, провел несколько контратак, и наступление стало затухать.

Глава третья

ЗА ВСЕ В ОТВЕТЕ

В первых числах декабря дивизия была выведена в резерв. В населенных пунктах, расположенных в тылу фронта, даже не завешивали светомаскировочными шторами окна.

Здесь предстояло пополнить части, организовать боевую учебу. В первую неделю были изданы дополнительные приказы, проведены совещания, партийные активы, разборы, и только после этого боевая учеба вошла в нужное русло.

Одним из показателей налаженного ритма жизни в тылу служили письма. Они потекли рекой туда и обратно. На фронт — самый короткий адрес. Где бы ни находился воин, к нему пробивалась тропинка почтовой связи. Она бежала следом за адресатом и обязательно отыскивала его.

В этой цепочке последнее звено — почтальон. Работала им в штабе дивизии расторопная, молоденькая худенькая Надя Смородина. С большой сумкой на боку, в тяжелых солдатских сапогах, перетянутая поясным ремнем, она быстро разносила письма, газеты. Всех знала, для каждого находила доброе слово.

Письма несли радость. Как бы тяжело ни было в тылу, родные и близкие, не желая огорчать воина, писали о хорошем, подбадривали, укрепляли веру в скорую победу.

Да, не встреч, а одних писем ждали люди в годы войны. Невольно вспомнился случай с солдатскими письмами…

Однажды вечером по плану политотдела мне предстояло провести беседу в одной из рот. Изба вместительная, вся рота собралась вместе. На окне — стопка писем погибшим воинам.

Письма — это всегда диалог, разделенный временем. На этот раз он не состоялся. При чем здесь штаб? Его забота — обеспечить их доставку адресату, а если его нет в живых — отправить обратно. Все, что было в письмах, — радость и боль — останется нераспечатанным. Так положено. Но плох тот штаб, который с холодной душой стоял на страже соблюдения инструкции, больше беспокоился не о судьбах людей, а о цифрах, рубежах, мероприятиях к сроках. Если погиб человек, то забота штаба — помочь сохранить его облик и мужественные дела в памяти однополчан. Пусть знают простую и суровую истину: ничто и никто не забывается.

Память о погибших нужна прежде всего тем, кто завтра пойдет на схватку с врагом. Тогда они чуточку смелее и мужественнее станут действовать на поле боя. Иначе нельзя: погибшие друзья завещали им свое бесстрашие.

Тем и ценен штаб, что в него стекались все радости и боли воинов.

Эта пачка писем сразу подсказала тему беседы — поговорить о гвардейцах, отдавших жизнь за нашу победу.

Письма родных и близких не дошли до адресата, но они оказались у однополчан. Разве они не могли написать их отцам, матерям, женам, братьям теплые письма о последних днях своих погибших друзей?

Не трудно вспомнить, как воевал каждый из них, как спал в окопе, как делился с товарищем куском хлеба и щепоткой махорки, как в минуту затишья на фронте вытаскивал из кармана потертый конверт и принимался в который раз читать письмо жены или сына, с каким восхищением и гордостью рассказывал о красавице дочке, фотографию которой недавно получил. У него были свои привычки, любимые слова, выражения. Много раз он выходил победителем из смертельной схватки с врагом. Но в последнем для него бою геройски погиб. Он навсегда останется в наших сердцах, а для родных весточка о нем будет самой дорогой. Ее будут хранить вечно, прочтут дети, внуки, а потом правнуки. Перед ними гордо встанет живой отец, муж или дед, он будет образцом мужества и долга для многих поколений. Да и большие события в памяти ярче встают через подвиги близких людей, тем более когда о них расскажут живые свидетели.

Некогда писать? Для этого и не надо много времени. Близкий друг быстро найдет слова, которые хранит его память о своем товарище. Ему не надо подсказывать, о чем писать. Пусть неровно лягут строчки, попадутся ошибки в словах — не беда, этого даже не заметят те, кто получит письмо.

Все это я говорил бойцам, и они слушали внимательно, с интересом. А потом заговорили. Все были согласны: нужно написать. Немало друзей навсегда ушло, и если о них не написать, то ничего не узнают их родные о том, как воевали погибшие. Я взял пачку писем, развязал веревочку и, не выбирая, стал читать фамилии.

Тогда, ночью, вернувшись к себе в дом, я описал эту встречу с бойцами, но скорее всего не совсем точно вспоминал фамилии, а тем более имена и отчества погибших, жалел, что не смог в полной мере сберечь сильные и яркие слова однополчан о товарищах, но то, что звучало в них, я запомнил.

— «Беляков Петр Иванович», — прочел я.

Сразу же вспомнил о нем пожилой, широкоскулый, с небольшими усами боец. Оказалось, что он с ним был в одном пулеметном расчете. Вот короткий рассказ бойца.

«…Ранило его в первый раз в шею. Рукой зажал рану, перевязать некогда было — фашисты возобновили атаку. Беляков попробовал одной рукой — ничего не получалось. Противник быстро приближался к позиции. Я его хотел заменить, но он оттолкнул меня. Двумя руками вцепился в пулемет, вылез из ямки, кровь ручьем хлестала из шеи, а он бил, бил из пулемета. Всю ненависть вложил Петр в эту стрельбу. Вторая пуля попала в голову… Я не ловок писать. Даже жена не всегда может прочесть мои письма. Вдвоем напишем», — заверил он, протягивая руку за письмом.

— «Виталенко Петр…»

Встал молодой боец. Оказалось, что с погибшим они были большие друзья, вместе призывались. Но не нашлось времени написать о боевых делах своего товарища. Он взял письмо, обещая завтра же отправить ответ. Парень попался бойкий, вспомнил, что в бою под Юртуком Виталенко подбил танк: схватил две противотанковые гранаты, метнулся ближе к наползающему танку, бросил их под гусеницу.

— «Елизаров Сергей», — продолжал я читать фамилии.

И новые, поучительные факты сообщали бойцы. Всего неделю пробыл Елизаров в роте. Неразговорчивый, ни с кем не сдружился, никому не поведал ни о себе, ни о своих домочадцах. Как-то в одиночестве провел дни и погиб еще на подходе к обороне противника во время бомбежки. В бою его и не смогли рассмотреть. Может быть, и хороший человек, но по характеру нелюдим, или что-то тяжелое было у него на душе.

Невольно подумалось: как важна дружба на фронте! Здесь нельзя жить ни одного дня в одиночестве, воевать без тепла и поддержки друзей. Бойцу нужно входить в роту, в свою фронтовую семью с приветливой улыбкой и широко распахнутой душой. Однополчане — самые близкие боевые товарищи. Им так важно знать, с кем пойдут в атаку, можно ли положиться на новичка. Да и самому веселее тогда станет.

— «Сидоренко Казимир…»

— Мой напарник, — густым басом подтвердил боец, рослый, широкий в плечах.

Он рассказал, что у Казимира больная жена, сердце у нее часто прихватывает. Работал в роте повозочным, холил коней, берег их и всегда отличался исполнительностью и безотказностью. Подорвался на мине недалеко от передовой.

— Собирался я написать его жене, но все откладывал, — виновато закончил боец и пообещал: — Напишу!

— «Шамов Петр…»

Сразу же заговорили многие. Его хорошо знали в роте. Песенник. С первого дня он удивил всех. Под огнем — запел. Вначале тихо, вроде для себя, а потом громче, и песня врезалась в грохот боя, и казалось, что она громче взрывов снарядов, лязга гусениц танков и скрежета железа. Вспомнили, как после одного тяжелого боя рота захватила опорный пункт, обосновалась во вражеских траншеях. Устали солдаты. Все силы иссякли за долгий день. Через час предстояло снова подниматься в атаку. Командир роты попросил Шамова ободрить солдат, встряхнуть их песней. Шамов запел. Получилось хорошо.