Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Шувалов Александр

[Был внебрачным сыном князя П.И. Гагарина и пленной черкешенки] «Мы сталкиваемся с обостренно невротическим случаем переживания и “стыда рождения”, и “чувства смертности”, но давшим уникально созидательный выход… Если до своего духовного переворота Федоров скорее всего ничем резко от других не отличался, линия его существования уже была предначертана на достаточно привычных путях, то тут произошло истинно второе рождение к жизни уникальной, посвященной, вначале глубоко потаенному, служению одной Идее, ее продумыванию и развитию, сердечному и умственному испытанию. Когда через тринадцать лет, в 1864 году, Петерсон³⁷’’ впервые встречается с Федоровым — и мы получаем первое документальное, так сказать, историческое о нем свидетельство, — то Николай Федорович уже давно ведет совершенно не'обычную жизнь монаха в миру, не стесняется ходить в потрепанной одежде, будучи при этом на “приличной” службе, живет аскетом, без обеда, спит без подушки, на голом сундуке… то есть совершенно естественно утвержден в своем образе поведения, юродивом с обычной точки зрения. Но ведь был же момент выбора такой жизни… Вчитываясь в евангелия, переживая их события, Николай Федорович уносился воображением на берега Иордана, в сельскую Вифанию, в Иерусалим… Ему представали целые живые картины, они впечатывались в какой-то его внутренний экран; позднее он, будучи известной, даже легендарной личностью Москвы, в деталях описывал свои видения, приглашая знакомых художников и поэтов, кому был дан талант живописания, воплотить их в картине или поэме… Этот зов из-под каждой могилы, несомненно, слышал сам молодой Николай Федорович. В эти годы, когда его сердце и мысль повернулись целиком к умершим, к кладбищам, он должен был много бродить по этим местам последнего успокоения… Николай Федорович выбрал полный аскетизм, целомудрие (…то есть не просто девственного воздержания, а полного претворения бессознательной родотворной энергии в воскресительные и творческие мощности). Федоров всегда жил один, отдавая всего себя работе мысли и слова, ученикам, посетителям библиотеки, всем нуждающимся в нем». (Семенова, 1990, с. 22. 31. 34, 37–38. 68.)

«…Это был, несомненно, праведник и неканонизированный святой… Его пища состояла из чая с черствыми булочками, сыра или соленой рыбы. Часто месяцами Федоров не употреблял горячую пищу. Деньги были для него помехой… Он не хотел владеть каким-либо имуществом и никогда не имел даже теплого пальто. Федоров считал славу и популярность проявлением бесстыдства. Его статьи печатались под псевдонимом. Большую часть из них он не публиковал совсем… Федоров не хотел фотографироваться или оставить свой портрет… Несмотря на свою аскетическую жизнь, Федоров обладал превосходным здоровьем. Он заболел только тогда, когда по настоянию друзей отказался от своих привычек. Федоров никогда не носил шубу и всегда ходил пешком. Однако в 1903 г. в жестокий декабрьский мороз друзья уговорили его надеть шубу и поехать в экипаже. Федоров заболел воспалением легких и скончался». (Лос-ский, 1991, с. 103–105.)

Н.Ф. Федоров стал «не как все», «инакомыслящим» (в широком, а не в политическом смысле этого слова) с момента своего «духовного переворота», произошедшего предположительно в возрасте 25–30 лет. Описания его внешности, мышления и поведения позволяют предположить у него наличие шизотипического расстройства (болезни, граничащей с шизофренией). Мы встречаем у Федорова все основные проявления шизотипического расстройства: странное, чудаковатое поведение и внешний вид; тенденция к уходу от социальных контактов; странные взгляды и мировоззрение, определяющие поведение; транзиторные субпсихотические эпизоды с нарушениями восприятия; метафорическое мышление без выраженной разорванности.

ФЕДОТОВ ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ (1815–1852), русский живописец и рисовальщик. Родоначальник критического реализма в русском изобразительном искусстве. Писал стихотворения, басни, сочинил несколько романсов и музыку к ним.

Общая характеристика личности

«У него были явно незаурядные способности. Прежде всего — редкая память. “Всякая страница, прочитанная им в то время, по нескольку дней будто носилась перед глазами”, — вспоминал о нем А. Дружинин³'*’, да и сам Федотов (в передаче того же Дружинина) рассказывал так: “Если на экзамене или при повторении уроков мне случалось запамятовать ту или иную подробность, одну или две учительские фразы (в то время еще учеников не убеждали отвечать своими словами), мне стоило только закрыть глаза на минуту, и все забытое, будто откуда-то выпрыгнув, являлось передо мной как написанное на бумаге. Эта способность длилась еще несколько лет после моего выпуска; впоследствии память стала слабеть”… А зрительная память у него была замечательная: он мог, упомянув в разговоре некое, совсем случайно увиденное лицо, скажем, немецкого пастора на чьих-то похоронах, тут же, на клочке бумаги нарисовать его…» (Кузнецов, 1990, с. 31–32, 138.)

К вопросу о психическом заболевании

[Первые признаки психического заболевания стали отмечаться за несколько лет до его резкого проявления. Уже с молодого возраста] «…к головной и глазной боли часто присоединялись… некоторое нервное расстройство и бессонница». (Дружинин. 1918, с. 52.)

[П.А. Федотов страдал также] «…приливами крови к мозгу, частыми головными болями. Друзья тревожились, замечая перемену в наружности и в самом характере художника, старевшего не по летам и становившегося более задумчивым… Впрочем, до весны 1852 г. в натуре Федотова не проявлялось ничего такого, что предвещало бы скорый, печальный конец… Его характер и поведение всегда отличались оригинальностью, а потому несколько новых странностей в его суждениях и поступках не могли внушить никому подозрения, что этот светлый ум готов помрачиться… Мало-помалу из общительного, разговорчивого человека Павел Андреевич превращался в молчаливого мрачного меланхолика. На него стала находить безотчетная, томительная тоска, прежде совсем незнакомая этой бодрой натуре». (Сомов, 1878, с. 16.)

[Первый приступ болезни художника описан биографами довольно подробно] «Весной 1852 г. о Федотове между близкими его знакомыми стали ходить слухи, что он не совсем нормален. Затем мне сообщили, что Федотов пропал из города, забрав деньги, которые заработал, что он сорит деньгами, покупая всякий вздор, и щедро раздавал их направо и налево… Между прочим, он заказал себе гроб и примерял его, ложась в него». (Жемчужников, 1971, с. 112. 114.)

[1852 г.] «В мае его посетил Лебедев’⁷' и был поражен его худобой и задумчивостью, но в особенности его поразила басня “Слон и Попугай”, которую Федотов прочитал ему. Эта басня отличалась, по словам Лебедева, необыкновенной странностью основной мысли и беспорядком в сочетании идей». (Дитерихс, 1995, с. 134.)

[Другой биограф дополняет] «В середине лета недуг Павла Андреевича развился вполне и его ясный наблюдательный ум помрачился. Несколько дней ходил он по петербургским улицам и окрестностям, покупал в разных магазинах драгоценные вещи для какой-то воображаемой свадьбы, загадочно говорил о каком-то своем счастии». (Толбин, 1854, с. 60.)

«Безумие давно уже исподволь подступало к нему, и если бы не обычная федотовская скрытность, это бы заметили гораздо ранее нюня 1852 года… Он делался раздражителен, малейший пустяк мог взорвать его или довести до слез. Он не понимал, что с ним происходит, винил во всем переутомление, но сократить работу был не в состоянии — она его уже не отпускала <…> В конце мая и начале июня появились недвусмысленные симптомы страшной болезни. Прогрессивный паралич… Всегдашняя замкнутость оставила его, он сделался говорлив до навязчивости. Маниакальная идея собственного величия и своей высокой миссии в мире то и дело прорывалась в его лихорадочных речах». (Кузнецов, 1990, с. 298, 300.)

«II. А. Федотов был помещен в “частное заведение для страждущих душевными болезнями” венского профессора психиатрии Лейдесдорфа, расположенное близ Таврического сада, и находился там два месяца. К этому времени относится известное посещение художника его друзьями Л.М. Жемчужниковым и А.Е. Бейдеманом, которые оставили не только воспоминания об этой встрече, но и несколько зарисовок больного П. А. Федотова. Судя по их описаниям, художник испытывал не “тихие и отрадные иллюзии”, а устрашающие галлюцинации, видел “чудо-витцные сцены и образы… Иногда Федотов воображал себя богачом, скликал вокруг себя любимых особ, говорил о том, что нужно превратить Васильевский остров в древние Афины, столицу художеств и веселия, наполненную мраморными дворцами, садами, статуями, храмами, пантеонами”». (Дружинин, 1918, с. 59.)