Небо войны - Покрышкин Александр Иванович

После тщательной подготовки сел в кабину МИГа и взлетел. Сразу же вошел в облака, снизился. Высота двадцать пять — тридцать метров, видимость крайне ограниченная, горизонт закрыт, земля просматривается только прямо перед самолетом.

Строго придерживаюсь ориентиров. Вот станица Богаевская. От нее дорога идет на Новочеркасск. Я лечу на Чалтырь. К городку беспечно движутся немецкие мотоциклисты. Если он окружен нашими, вокруг него должны быть свои войска. Я вижу только немцев. Лечу так низко, что, кажется, слышу тарахтение мотоциклов.

Вот и Чалтырь. На южной окраине замечаю много танков. Чьи? Наши? Подхожу ближе и различаю на бортах у них белые кресты. То же самое обнаружил и на западной окраине — десятки танков. Видимо, это часть группы Клейста.

Захожу еще раз, чтобы внимательней просмотреть дворы и улочки. И вдруг замечаю, что в Чалтыре наша пехота ведет оборонительный бой. Значит, окружены здесь не немецкие, а советские войска. Неужели в вышестоящих штабах не знают об этом? Нужно немедленно лететь в полк.

Вернувшись на аэродром, сразу же докладываю в штаб дивизии о нашем окруженном гарнизоне. Мне верят неохотно. Но вылетевшие вслед за мной другие разведчики подтвердили мои данные. Через несколько часов комдив снова приказал мне отправиться на разведку, на этот раз с заданием найти основную группировку вражеских танков.

Теперь я избрал новый маршрут — над проселочными дорогами и лесопосадками. Танки, решил я, не будут держаться открытых трактов.

К вечеру погода стала еще хуже. В холодном воздухе замелькали снежинки. За линией фронта снизился до предела.

Над заданным районом — западнее Новочеркасска — я кружил долго, уже горючего осталось в обрез, а никаких признаков танков не обнаружил. Меня охватило чувство близкое к отчаянию. Не нашел, не оправдал доверия. Неужели их здесь нет? А если они завтра нанесут из этого района удар по нашим войскам? Что скажут тогда обо мне командиры и товарищи?

Я уже рисковал упасть где-то на землю при возвращении, когда решил просмотреть еще одну степную лесополосу.

Отлетев немного от дороги, я вдруг увидел на поле несколько широких следов.

След гусениц!

И вдруг три ряда плотно поставленных один к одному немецких танков! Дыхание захватило. Они! Такая большая группа — машин двести! Вот она, главная сила Клейста!

Танкисты, конечно, не ожидали появления советского самолета в таком небе — они, разложив костры, грелись. Когда же увидели над самыми головами самолет, бросились врассыпную, к своим машинам. Как мыши в норы, они ныряли в люки.

О бензине я забыл — да разве можно было думать еще о чем-нибудь, кроме как о танках! Надо было пройти над ними еще разок, чтобы не ошибиться в подсчете, в месте их расположения. Но это уже было ошибочное решение. Теперь меня встретили таким зенитным огнем, что когда я вскочил в облака, то они были освещены трассами, словно молниями. Пришлось сразу же отвалить в сторону. В эти минуты я, как никогда, заботился о том, чтобы поскорее возвратиться домой.

Памятные ориентиры встали надежными стражами на обратном маршруте и не подвели меня.

Глубокое, могучее чувство боевой радости, фронтовой удачи! Разгаданы вражеская тайна и хитрость. Я почти бегом бежал от самолета к КП. Моего возвращения здесь ожидали уже с большой тревогой. Телефонистка Валя, увидев меня, заулыбалась.

— Нашел? — спросил командир полка.

— Нашел! — ответил я.

Валя подала мне в руки трубку. Комдив ждал на другом конце провода. Он выслушал мой доклад, поблагодарил и не задал ни единого вопроса для уточнений. Донесение о танках Клейста надо было срочно передать в другие, высшие штабы.

За ужином, в общежитии, что бы я ни делал в этот вечер, у меня перед глазами так и стояло впечатление той минуты, когда я видел следы на пашне, затем в три ряда танки и пылающие костры у лесополосы. Эта картина врезалась мне в память навсегда.

Разведчику трудно самому оценивать добытые им сведения о противнике. Но увиденные мной в этой мгле осеннего вечера немецкие танки были такой крупной «находкой», что о ней то и дело говорили в штабе в течение целой недели. Их словно выхватили из темноты лучом прожектора и уже не выпускали из-под этого бдительного света. На второй день рано утром кто-то полетел посмотреть на поля Каменного Брода, где я обнаружил танки. Их там уже не было. Но следы от них ничто спрятать не могло!

Группу Клейста встретила наша армия прочной обороной у Ростова. Там вспыхнула яростная, небывалая битва. Немцам тогда удалось на несколько дней ворваться в город. Но подготовленная оборона не позволила врагу захватить город с ходу. Существенные потери противника сразу же сказались. Враг вполз в Ростов, но при первом штурме наших войск не выстоял, проворно бежал на запад. Когда наши освободили этот красивый, спаленный войной южный город — первый в ходе Отечественной войны! — я чувствовал, что в этой славной победе армии и народа была частица и моих сил.

Удар наших войск по врагу под Ростовом вскоре отозвался гулким раскатом нашей победы под Москвой. Наступление Советской Армии под Тихвином, разгром вражеских полчищ на московской земле и на других участках фронтов были замечательным новогодним подарком народу, радостными провозвестниками нашей окончательной победы. Но ее солнечный день был еще далеко-далеко, за туманами, вьюгами, дождями, за грозными испытаниями еще нескольких лет войны.

10. Зима больших надежд

Зима обрушилась на землю морозами, метелями и пронизывающими ветрами. Казалось, она загонит в укрытия все живое. Но именно в эту лютую пору 1941 года Советская Армия совершила свой беспримерный подвиг. Разгром немцев под Москвой придал нам новые силы, еще больше укрепил нашу веру в победу над гитлеровскими захватчиками.

Здесь, на юге, фронт проходил по реке Миусу. Наш полк базировался в пригородном поселке.

Боевая работа полка оставалась прежней: разведка, штурмовка вражеских войск и аэродромов. Летали почти по одним и тем же маршрутам, на одни и те же объекты.

Перед самым Новым годом большую группу летчиков вызвали в штаб дивизии. Провожавший нас Никандрыч шепнул мне:

— Дырочку на гимнастерке заготовь.

Я понял его намек. Приказ командования фронта о награждении мы уже читали. Фигичев, Крюков, Середа и я ждали этого вызова.

Штаб дивизии находился в поселке Ровеньки. Здесь я встретил много старых знакомых.

Принимая из рук комдива орден, каждый невольно вспоминал и тех, кто не дожил до этого радостного дня. А как хотелось видеть рядом Миронова, Соколова, Дьяченко, Назарова и Атрашкевича!

После вручения наград состоялась конференция, на которой с докладом выступил инженер дивизии. Он говорил о современной авиации — нашей и фашистской, старался всячески доказать превосходство отечественных самолетов — МИГ-3, И-16, «чайки» — над немецкими. Зачем это понадобилось ему, не знаю. Ведь все, кто его слушал, уже раз встречались с «мессершмиттами» и «юнкерсами» в много воздухе, вели с ними бои и, следовательно, хорошо знали, что они собой представляют.

После доклада попросили выступить летчиков — поделиться боевым опытом и высказать свое мнение о наших и вражеских истребителях. Слово предоставили мне. Сравнивая МИГ-3 с МЕ-109, я откровенно сказал, что наш самолет, несмотря на многие его достоинства, все-таки очень тяжел и на малых высотах уступает «мессершмитту» в маневренности. Слабовато у него и вооружение. В заключение я пожелал советским авиаконструкторам побыстрее создать новые, более совершенные машины.

Мои слова были сразу же расценены как непатриотические. Я-де, мол, не прославляю отечественную боевую технику, а пытаюсь дискредитировать ее. Получив такую пощечину, вряд ли кто захочет откровенно высказывать свое мнение. И я решил больше никогда не выступать на подобного рода совещаниях. В полк возвратился в подавленном состоянии. Лишь боевые вылеты помогли освободиться от этого неприятного осадка на душе.