Красные стрелы - Шутов Степан Федорович

— Ну скажи, дорогой, какой из тебя гвардеец, — слышался откуда-то из глубины помещения басовитый голос. — Тебя, поди, и в армию-то по ошибке призвали, забыли, что ты несовершеннолетний.

Последние слова насмешника покрывает раскатистый хохот бойцов.

Мне ясно: подтрунивают над молоденьким стрелком Довженко, прозванным мизинцем. Он действительно маленький, щупленький и немного смешной. Но прозвище ему приклеили вовсе не за рост. В пути на фронт маршевая команда, с которой он следовал, попала под артиллерийский обстрел. Васе Довженко, сидевшему по нужде за кустами, осколок попал в левую руку и оторвал мизинец. С тех пор прозвище закрепилось за ним.

Вообще Вася боец не робкого десятка, за смелость и находчивость в бою товарищи уважали его. Но это не мешало им при каждом удобном случае разыгрывать паренька. А он нервничал, горячился, лез в драку, и это еще больше подогревало остряков.

Наконец нас заметили.

— Смирно! Товарищ генерал армии, первый взвод мотобатальона двадцатой гвардейской танковой бригады находится на отдыхе! Докладывает дневальный гвардии рядовой Довженко.

— Вольно! Садитесь, товарищи.

По землянке проносится едва уловимый шепот: «Ватутин… Командующий фронтом».

Дневальный продолжает стоять. Он бледен. На его лбу выступают капли пота.

— Так вы — Довженко? — переспрашивает командующий. — Василий Довженко?

— Я, товарищ генерал!

Ватутин задумывается:

— Фамилия что-то знакомая. Скажите, это не про вас писала недавно фронтовая газета?

Кровь ударяет в лицо бойца. Щеки становятся пунцовыми.

— Про меня, — смущенно опустив глаза, докладывает он.

— Это под Ромнами было, — подсказывает кто-то. — Василий там фашистскую пушку подбил и расчет уничтожил.

— Правильно, правильно, — оживляется командующий. Он подходит к Довженко, пожимает ему руку: — Рад с вами познакомиться. — Обращаясь уже ко всем бойцам, говорит: — Ваш боевой товарищ проявил в бою незаурядную храбрость, находчивость и сноровку. Эти солдатские качества всегда достойны уважения.

Командующий снова усаживается на нары между двумя солдатами:

— Теперь, товарищи, я хочу посоветоваться с вами, как нам быстрее и с меньшими потерями переправиться на правый берег Днепра…

Мне известно, что план форсирования уже утвержден Ставкой. У меня есть приказ, где указано место и точное время наступления. Бригада переправляется одновременно с 240-й стрелковой дивизией Героя Советского Союза полковника Уманского. А командующий фронтом, талантливый полководец, пришел к бойцам советоваться! И в этом сила нашей армии. Для советского генерала солдат не пушечное мясо, не «скотина в серой шинели», а боевой товарищ…

Пока я размышляю, Ватутин продолжает развивать свою мысль:

— Надо прямо сказать, переправочных средств у нас очень и очень мало. И готовить их времени нет: каждый час отсрочки форсирования на руку врагу. Значит, идти надо сейчас же, использовать для переправы все, что попадет под руку: доски, бревна, пустые бочки, конечно лодки, если бы их удалось отыскать…

— А что, если сено использовать? — спрашивает один из бойцов. Он рассказывает, как однажды на его глазах разведчик переплыл реку на плащ-палатке, набитой сеном.

Ватутин оглядывается на меня:

— Товарищ полковник, пошлите машину за сеном или соломой. Опыт разведчика нам пригодится.

Командующий встает, благодарит бойцов за беседу. Уходя говорит:

— Я не прощаюсь. Сегодня еще встретимся на берегу.

Наблюдательный пункт командующего фронтом всегда вблизи переднего края. Через несколько дней, после форсирования Днепра, его также перенесли на плацдарм севернее Киева, в село Ново-Петровцы, по существу, в боевые порядки войск. Постоянное присутствие в войсках Николая Федоровича Ватутина и Никиты Сергеевича Хрущева воодушевляло всех нас — бойцов и командиров, в трудные минуты придавало сил и уверенности.

Темно. Днепр не виден, но мы слышим его дыхание, легкие всплески волн. За той чернеющей горой Киев. Там живет моя семья: жена, два сына — Вова и Толик. Хотя живет ли? Два с лишним года в городе хозяйничают оккупанты!..

Мотобатальон построился у реки, ждет команды. К нему подходят командующий фронтом и член Военного совета.

Никита Сергеевич произносит короткую речь. Заканчивает ее словами:

— Вам выпало счастье, товарищи, быть первыми среди первых героев Днепра. Родина не забудет вашего героического подвига.

— Вперед, товарищи! — подает команду генерал Ватутин.

Некоторые бросаются вплавь. Остальные — кто на чем: на плащ-палатках и на мешках, набитых сеном, на досках и бревнах. Станковые пулеметы, минометы, противотанковые ружья переправляют на единственной надувной лодке.

В другом месте под сильным артиллерийским огнем из поднятых буксиров и подвезенных понтонов составляем паром для переправы танков. Никита Сергеевич Хрущев пришел сюда после начала переправы и не отлучается ни на минуту. Во время сбора парома он дает советы, но делает это деликатно, чтобы не звучало приказом. Не желает навязывать свою волю.

Снаряд разрывается почти у самого берега. Столб воды окатывает нас.

— Ого, кажется, начинается зыбь, — шутит Никита Сергеевич.

Бойцы смеются. Работа продолжается.

— Скажи, чтобы Никита Сергеевич ушел в укрытие, — с тревогой в голосе советует мне подполковник Маляров. — Не ровен час…

— А ты думаешь, не говорили? Ему ведь не прикажешь!

— К сожалению, это так, — соглашается начальник политотдела…

Паром готов. Благополучно переправляем первый танк. Но только погрузился второй, снаряд перебивает буксирный трос, и быстрое течение несет «тридцатьчетверку» вниз по реке.

— Тихо, товарищи, без паники, — слышится ровный голос Никиты Сергеевича.

Это действует успокаивающе. Люди работают увереннее. Паром ловят, подгоняют к берегу.

Скоро части 5-го гвардейского танкового корпуса переправляются на правый берег реки и совместно со стрелковыми и артиллерийскими войсками с боем расширяют Лютежский плацдарм до 16 километров по фронту и до 10 — в глубину. К двенадцати часам ночи наша бригада подходит к реке Ирпени, и я по радио докладываю командованию:

— Задача выполнена!

Получил письмо от Вани Кислицы. Паренек пишет лаконично: «Жив, здоров. Работаем лучше, чем раньше. Вы, очевидно, это чувствуете».

Еще как чувствуем! Танков получаем все больше. И качество лучше: увеличен калибр орудий, повышена начальная скорость снаряда, а вместе с тем и пробивная способность.

«Вы тоже сильней бейте фашистов, — просит Иван Иванович. — Быстрей освобождайте Киев. Напишите о фронтовых делах. Ваше письмо мы будем читать на комсомольском собрании».

Что ответить юному герою труда? Если сообщить, что мы форсировали Днепр, но на Киев пока не идем, накапливаем силы, — как он это поймет?

— Напиши правду, — советует подполковник Маляров. — Зверь поджал хвост, но зубы у него еще остры. Шутить с ним нельзя.

Как четко эта фраза выражала положение дел. Да, зубы у зверя еще действительно остры. Перед войсками 1-го Украинского фронта [2] враг имел только в первой линии обороны 27 дивизий. Из них пять танковых и одну моторизованную. Кроме того, в резерве 4-й танковой армии находились две танковые дивизии, одна моторизованная и одна охранная.

Чтобы поднять боевой дух войск, Гитлер обещал солдатам и офицерам, которые отличатся при ликвидации советских плацдармов на правом берегу Днепра, шестимесячный отпуск в Германию и в награду Железный крест. Однако понимая, что этого может оказаться недостаточно, немецкое военное командование дало приказ эсэсовцам расстреливать каждого, кто отступит.

Наши 20, 6, 22-я танковые бригады и механизированное соединение полковника Неверова остановились у реки Ирпени. Думалось, после таких преград, как Десна и особенно Днепр, это для нас не препятствие. Но получилось иначе: преодолеть Ирпень оказалось не просто. И не только потому, что она быстрая и глубокая. Главное — берега ее, торфяные, заболоченные, для танков оказались непроходимыми. Пришлось под огнем противника настилать гати из бревен.