Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер

В тот день возникла целая череда недопониманий, потому что Черчилль решил встретить польского президента почетным караулом. Никто не думал проводить там таких церемоний, и в тот момент не нашлось человека, способного организовать что-то подобное. Черчилль был не из тех, кто отказывается от своих планов. В результате наскоро собрали группу из нескольких молодых неопытных солдат, и, пока те репетировали торжественную встречу, польская делегация с добродушной снисходительностью ждала на пороге. Поляки сказали тогда: «Господин Черчилль — великий человек, мы просто обязаны позволить ему делать все, что его забавляет».

«Я пыталась вспомнить, что из слов премьер-министра могло бы тебя заинтересовать, — добавила леди Диана в постскриптуме к письму сыну, — но мой мозг подобен решету, на ум приходит только одна реплика, которая показалась мне очень трогательной, отрицающей его силу. Когда я сказала ему, что лучшее его достижение — внушение мужества своему народу, он ответил: “Я никогда не внушал им мужества, я просто сумел его четко сфокусировать”».

После ужина был обязательный кинопоказ (владельцы Дитчли, семейство Три, обустроили в доме частный кинотеатр, и им в Оксфордшир присылали все новейшие популярные фильмы).

«После ужина нам показали два замечательных фильма. Один назывался “Побег”, другим была очень легкая комедия под названием “Тихая свадьба”, — писала сыну леди Диана. — Было также несколько короткометражек от папиного министерства. Уинстон умудрился заплакать на всех фильмах, включая комедию».

Три года спустя леди Диане Купер и Уинстону Черчиллю предстояло вместе пережить несколько более авантюрных эпизодов в Северной Африке.

Без особой любви. Нэнси Астор, 2 мая 1941 года

[100]

Нэнси Астор, уроженка Америки — жена Уолдорфа Астора, — безраздельно царила в величественном Кливден-хаусе на берегу Темзы и в его шикарным обществе, а в 1919 году стала первой женщиной-депутатом. Как мы уже знаем, с сильными женщинами Уинстон Черчилль обычно поддерживал крепкие дружеские отношения, но с Нэнси Астор они всегда скорее соперничали. Ее откровенный антисемитизм, как и другие довольно мрачные предрассудки, скорее всего, обратному не способствовали. К весне 1941 года город Плимут, избирательный округ Астор, лежал в руинах, а его жители страдали от жесточайших бомбардировок. Премьер-министр с женой запланировали туда поездку, но за кулисами ее стоял поистине грандиозный конфликт.

Поговаривали, что Нэнси Астор однажды сказала Черчиллю: «Уинстон, если бы я была за вами замужем, я бы напоила вас отравленным кофе». На что он язвительно ответил: «Нэнси, если бы я был на вас женат, я бы с радостью его выпил». Это якобы было в 1920-х. И к 1941 году их отношения ничуть не улучшились.

Некоторые бомбардировки были настолько интенсивными, а пожары такими сильными, что сотни жителей Плимута уходили из бомбоубежищ. Завернувшись в одеяла, они покидали свой город, цель для немецких бомб, и шли на болотистые холмы вокруг него. Здешний народ — как и в Лондоне, Ковентри, Бирмингеме и Шеффилде — переживал ужасные времена. Депутат от этого округа Нэнси Астор отлично знала, насколько важен моральный дух людей. Однажды ночью, посещая бомбоубежище, она даже здорово напугала собравшихся там горожан, пройдясь для облегчения атмосферы колесом.

Теперь в город должен был приехать премьер-министр с женой и представителем США Авереллом Гарриманом. Астор в соответствии с принципом четкой территориальности разработала программу, согласно которой они с миссис Черчилль будут наносить визиты исключительно женщинам Плимута, а Уинстон Черчилль останется наедине с его любимыми публичными собраниями.

Но Черчилль, одетый в бушлат старшего брата Тринити-хауса — в таком наряде его видели в последний раз в Бельгии в самом начале Первой мировой войны, — после некоторых раздумий на военно-морской базе в Плимуте решил отменить предложенную Астор программу укрепления морального духа, заявив, что на войне все главнейшие решения принимает он. Он объявил, что миссис Черчилль будет сопровождать его по городу. Все это было сказано совершенно серьезно, но в завершение речи он, повернувшись к Гарриману, вдруг озорно подмигнул ему. Нэнси Астор, увидев все это, довольно кисло заметила: «Ну разве это не старый репертуарный актеришка?»

«Они ездили по городу, который Черчилль хорошо знал, — писал биограф Астор Кристофер Сайкс, — и он не мог сдержать слез при виде ликующих толп на улицах, обрамленных разрушенными домами». Черчилль стоял на холодном ветру в автомобиле с откинутым верхом, глаза его заметно покраснели. Он поднял свою яхтенную кепку в руке, приветствуя горожан. В какой-то момент он крикнул толпе: «Ваши дома пали, но ваши сердца парят в небесах!»

«Нэнси была возмущена до глубины души, — писал биограф Астор. — В какой-то момент она сказала ему негромко, но так, чтобы услышали окружающие: “Плакать — это, конечно, очень хорошо, Уинстон, но нужно же что-нибудь сделать”».

Начало особых отношений. Франклин Делано Рузвельт, 9 августа 1941 года

[101]

Перспективы первой официальной встречи с президентом США ввели донельзя взволнованного Черчилля в состояние сродни левитации. Он, профессор Линдеманн и другие люди из его окружения отплыли из Скапа-Флоу на встречу в Ньюфаундленде. Америка еще не вступила в войну, и Британия отчаянно нуждалась в ее помощи. Премьер-министр нарядился в это путешествие в небесно-голубой «костюм сирены» и яхтенную кепку. Чиновников и экипаж заставили еще несколько раз посмотреть фильм «Леди Гамильтон». Подплывая к жемчужно-зеленым горизонтам окутанного туманом Ньюфаундленда, Черчилль приближал встречу, которая вызревала более двадцати лет, ведь они с Рузвельтом осторожно знакомились друг с другом начиная с далекого 1918 года.

«Это человек огромной жизненной силы», — писал Франклин Рузвельт в письме кузену о Черчилле. Далее он с явной выгодой для Черчилля сравнивает его с Ла Гуардиа, бывшим мэром Нью-Йорка, знаменитым своей миниатюрностью (его даже прозвали Цветочком). Это мнение было явным прогрессом по сравнению с впечатлениями после ужина в Лондоне в 1918 году в конце Первой мировой войны, когда гораздо более молодой Рузвельт нашел гораздо более молодого Черчилля невыносимо властным. Между тем оба вердикта были верны, они точно отражали главные узлы двусмысленности в отношениях между Америкой и Великобританией, которые сохраняются по сей день. Страны дружат, но дружба эта щедро приправлена соперничеством, чувством превосходства, снобизмом и подозрительностью.

Президент Рузвельт — он много лет страдал от изнурительного паралича ног, последствия полиомиелита, но потом изобрел способ с помощью особых наколенников частично восстановить свою подвижность — принимал Черчилля и его сопровождение на борту военного корабля «Августа». В приветственной речи он вспомнил свою первую встречу с Уинстоном Черчиллем в 1918 году, на ужине в «Грейс Инн», и назвал это воспоминание «заветным». С точки зрения дипломатии это был явный шаг вперед, ведь тогда он назвал Черчилля «вонючкой».

Черчилль в ответной речи не стал задерживаться на том эпизоде из прошлого, заявив, что «честно говоря… он как-то выскользнул из моей памяти». Как бы там ни было, этот их первый совместный обед был сочтен успехом, и Рузвельт в письме кузену признался: «Он мне понравился, и всего один обед взломал лед с обеих сторон».

Надо сказать, лед подтаивал уже не один год. В 1929 году, когда Черчилль приехал в США в литературное турне, а Рузвельт был мэром Нью-Йорка, их встреча обсуждалась. Одна из причин, по которой она так и не состоялась, заключалась в кризисе, разразившемся после краха Уолл-стрит. В 1933 году, когда Рузвельт уже был президентом, один из его сыновей, Джеймс, приехал в Англию, и Черчилль хитростями заманил его в Чартвелл-хаус. В тот вечер он затеял на званом ужине игру: каждый гость должен был рассказать остальным о своем самом заветном желании. Когда черед дошел до самого Черчилля, тот заявил: «Больше всего на свете я хочу быть премьер-министром и поддерживать тесный, ежедневный контакт с президентом США. Если бы мы действовали сообща, для нас не было бы ничего невозможного». Потом он, как истинный художник, взял лист бумаги, нарисовал на нем изящно переплетенные знаки доллара и фунта стерлингов, протянул его Джеймсу и попросил передать отцу, заявив, что именно такой должна быть валюта будущего. Помимо рисунка, Джеймс получил на прощание экземпляр биографии герцога Мальборо авторства Уинстона Черчилля — его тоже попросили передать Рузвельту-старшему.