Штурмовики идут на цель - Гареев Муса Гайсинович

Песня оказалась созвучной моему настроению и, когда я возвращался домой, тихонько напевал:

На следующий день ребята пришли к нам в гости. Потом другие группы пионеров из разных сел и городов стали посещать наш дом.

Как-то за завтраком сестра сказала мне:

— Плохо, что ты живешь в городе. Очень ты нужен здесь этим людям, мальчишкам…

— Предлагаешь мне уехать из города? — спросил я.

— Я пока ничего не предлагаю, но знаю, что здесь тебе было бы лучше… Особенно теперь…

Вот тогда-то и вспомнил я слова командира об этой самой точке опоры. А что, подумалось мне, разве я не нужен этим мальчишкам! Ведь им продолжать наше дело. И разве это не лучшая для меня опора?

…Небо на востоке начинает постепенно розоветь. Пахнущий созревающими хлебами степной ветер нежно касается веток старых яблонь и начинают они глухо шуметь листьями. Ко мне в кровать со свисающей ветки упало одно яблоко, затем другое! Встаю и с яблоками в руках иду к колодцу умываться.

Так хорошо свежее деревенское утро, терпкие земные запахи, студеная колодезная вода, которая наливает тело приятной, юношеской силой.

Пока дома спят, я обхожу всю деревню и возвращаюсь обратно. Всходит солнце, деревня медленно просыпается, начинает звенеть ведрами, скрипеть калитками, выгонять в стадо коров.

Люблю деревенские звуки, эту неторопливую суету жизни, ее запахи. Смотрю и вслушиваюсь. А в сердце снова и снова звучат слова песни о родной стороне:

Начинается день. На окраине деревни гулко рокочет мотор трактора. Разгоняя гусей, медленно по улице проехал грузовик…

В самом деле, быть может, мне надо остаться здесь? Окончательно решения еще не принял, но стало как-то легче на душе. В будущее я пока не осмеливаюсь далеко заглядывать, но чувствую, что оно не такое уж мрачное и беспросветное, как показалось.

Видя, что я мучаюсь без дела, сестра спросила:

— Ты, похоже, весь район уже исходил, а на своем участке еще не был, верно?

«Мой участок» находился через дорогу, напротив отцовского дома. Его выделил мне колхоз, когда в мае 1945 года приезжал я на побывку. В Москве у меня хорошая квартира, но земельный участок терпеливо дожидается меня. Колхозники обнесли его оградой. Только решись, и вскоре поднимется на нем добротный сосновый пятистенок с большими окнами, высокой покатой крышей, — не чета старому отцовскому.

Я хожу по участку, топчу дикие бурьянные заросли и вдруг направляюсь домой за лопатой. Данилка и Лиза идут со мной. Им очень интересно, что это я собираюсь делать там? Может, суслика откапывать? Его легче выгнать из норы водой! Так все деревенские мальчишки делают.

Видя, что меня совсем не интересуют суслики, дети спрашивают;

— Вы хотите перекопать весь участок?

— Попытаюсь.

— Ого, сколько! Сюда бы трактор! А то земля твердая, как камень.

— Ничего. Управлюсь сам.

— А можно помочь вам копать?

— Если хотите, пожалуйста, — соглашаюсь я. Увидев меня за таким занятием, жена всполошилась:

— Муса, в своем ли ты уме? С твоим больным сердцем нельзя этим делом заниматься!

— Ничего, я понемногу. Вместо зарядки. Зарос участок бурьяном, пустует земля, стыдно.

На следующее утро посмотреть мою работу пришел Багау Тимирханов. Долго ходил он вдоль ограды, подошел ко мне и будто в шутку спросил:

— Решил остаться у нас? Или аэродром твой в Таш Чишму переводят?

В глазах у старика светится добрая улыбка.

— Что вы, Багау-агай! Перекопаю участок, березок насажу. Красиво будет.

— Березки — хорошо, а яблони лучше. Посади яблони.

— А где саженцы купить можно?

— В Кушнаренково, на опытном участке. Я вспомнил, что начальником этого участка работает моя знакомая Лидия Николаевна Стрелева. Познакомился я с ней в Москве на сессии Верховного Совета СССР. Лидия Николаевна рассказывала о своих опытах по выведению морозостойкого сорта винограда, о работе по садоводству, приглашала меня к себе в гости. Я обещал ей заглянуть в Кушнаренково, да все не удавалось. Теперь наведаюсь к ней!

Землякам понравилась моя затея с садом. Помощников у меня в те дни было много. Но самыми активными были Данилка и Лиза. Они подносили саженцы, расправляли им корешки, опускали в жидкую глину, а затем в ямы. И то и дело спрашивали:

— Какой сорт?

— «Башкирская красавица». А это вишня, это смородина, крыжовник, — объяснял я ребятам…

Пришла пора жене моей возвращаться домой. Когда сели пить чай, она спросила:

— Ну, а ты, Муса, почему не собираешься?

— А куда торопиться? Работа не ждет, — попробовал я отшутиться. — Мне хочется еще немного поработать на земле.

С женой я еще не говорил, что намерен уехать в Башкирию. Тяжело ей будет расставаться с прежней квартирой, работой, с матерью. Не хотел прежде времени волновать ее.

— Оставайся пока, — согласилась Галя. — Ты здесь молодцом стал.

На следующий день я проводил жену до Уфы. Купил билет, посадил в вагон. Когда поезд ушел, отправился побродить по городу. Здесь прошли светлые годы моей юности. Здесь я приобщился к смелому племени крылатых людей, стал пилотом. Здесь знакома мне почти каждая улица.

За последние годы город сильно изменился. Многие улицы и районы стали совершенно неузнаваемы. В северной части города появились новые современные микрорайоны, парки, стадионы, проспект Октября, вытянувшийся, наверное, километров на десячь.

Жилые дома и красивые здания общественного назначения шагнули на поле старого аэродрома, и ему пришлось искать себе новое место, далеко за городом. Там теперь взлетают и производят посадку мощные самолеты, каких еще недавно не знала Уфа: Ил-18, Ан-10, реактивные самолеты конструкции Туполева…

Устав от долгой ходьбы и обилия разнообразных впечатлений, зашел к товарищам, а затем — в областной комитет партии. Первым секретарем Башкирского обкома КПСС был Зия Нуриевич Нуриев. Мы были с ним в хороших отношениях. Он настойчиво звал меня в Башкирию. Вот и сейчас, узнав, что я нахожусь в обкоме, пригласил меня к себе:

— Заходи, дорогой, разговор есть.

Встретил он меня в приемной, крепко пожал руку и гостеприимно пригласил в кабинет. Рабочий день уже кончился. Я рассказал ему о Таш Чишме, как отдыхал, какой заложил сад. Он поделился своими мыслями и заботами о положении дел в республике, говорил о планах на будущее. И вдруг, широко улыбнувшись, серьезно сказал:

— А то, что решился, наконец, вернуться в родные края, это хорошо. Дома, говорят, и стены помогают. Я удивился;

— Верно, я думаю остаться здесь. Но кто вам сказал об этом?

— Как кто? Сам сказал!

— Я?!

— Ну конечно же!.. Участок вскопал, сад посадил… Кто же сажает сад там, где не собирается жить?

Глава шестая

Традиции продолжаются

Над Уфой небо ослепительно голубое, иногда пепельно-серое, иногда фиолетовое или палевое, а иногда просто синее. Часто оно безоблачно-тихое, нередко грозовое, в стремительных зигзагах молний, а порой словно бы уснувшее в мягкой зыби белых облаков. Оно всегда разное, небо, и всегда одинаково желанное мне как для моряка море, как для хлебороба земля.

Часто, когда слишком уже надоедают бумаги и телефонные звонки, или когда что-нибудь не ладится, или никого нет в кабинете, я подхожу к окну и гляжу в небо. Осенним утром вижу над Уфой огромные черные стаи грачей, летящих на юг. В канун праздников любуюсь кумачом бульвара Славы, самого молодого в городе. С трепетом в сердце гляжу, как кружат над Забельем маленькие самолеты авиаспортклуба и медленно спускаются к земле крохотные фигурки парашютистов, плавно раскачивающиеся под белыми куполами…