Эдуард Лимонов - Балканский Андрей

А вот как самому Лимонову видится тот союз из сегодняшнего дня:

«Во-первых, эти люди в те годы не были такими. Люди либо развиваются, либо деградируют. Не было такого оголтелого даже Каспарова, не говоря уже о Касьянове, который был вполне респектабельным и разумным человеком. Это не сегодняшний Касьянов, который призывает дать Украине летальное вооружение. Это другие люди. Надо принимать во внимание время, это был 2006 год. И нужно вспомнить, что такой чуткий демшизовый человек, как Новодворская, стояла возле места проведения первой конференции коалиции “Другая Россия” с плакатом против нее. И “нашисты” тогда выступали против. Это сейчас Каспаров и Касьянов приобрели другую позицию. В конце концов они впали в такую истерику и сейчас сами больше демшиза и радикалы, чем покойная Новодворская. Тогда ничего особенно прозападного в них не было. Июль 2006 года воодушевил всех — и журналистов, и посольства разные, потому что в том глухом мраке, который тогда был, это был очень перспективный союз. Я до сих пор считаю, что это была прямая дорога к власти. Если бы тот же Касьянов пришел к ней, не факт, что не стал бы брать Крым в 2014-м. Тот, кто получает власть, ведет себя совершенно иначе. Совершенно точно, что на то время это было самое многообещающее, сильное и перспективное движение».

Глава шестая

СТРАТЕГИЯ

Побывав как-то в торговом представительстве КНДР в Петербурге (это обычная квартира на Васильевском острове в доме неподалеку от гостиницы «Прибалтийская»; в свое время Валентина Матвиенко выделила представителям нескольких десятков азиатских и африканских стран, не имеющих консульств в городе, такие квартиры для служебных нужд), я обнаружил там карту города с красными флажками. Были помечены Кировский завод, Пискаревское кладбище, Эрмитаж и даже пивоваренное предприятие «Балтика». Оказалось, что это места, которые посетил товарищ Ким Чен Ир во время визита в Питер.

Куда мы воткнем флажки, составляя карту Петербурга Лимонова?

В первую очередь, конечно, в курехинский бункер на Потемкинской.

Помнится, Сергей именовал Питер «Новой Атлантидой» и прогнозировал погружение города под воду в результате грандиозного наводнения. После этого вокруг Исаакиевского собора можно будет плавать в скафандре, созерцая его купола и статуи. Разрушение, гниение и вода — постоянные петербургские темы.

«Город великолепный. Это такая гниющая Венеция, — говорил Эдуард в интервью, взятом мной для газеты «Смена» сразу после его выхода из тюрьмы в 2003 году. — Я без ума от Дворцовой площади. Это единственная площадь в стране, которая пробуждает мысль о России как об огромном государстве. Империи. Как ни странно, даже в Москве, возле Кремля, это уже не чувствуется. Моя мечта — снести Зимний дворец, который как барак стоит, расширить Дворцовую площадь до Невы. Нужно расширить перспективу. Это было бы великолепно».

Имперская суровая стилистика. Дворцовая площадь, если встать спиной к барочному и легкомысленному Зимнему и смотреть на Александрийский столп, брусчатку и арку Главного штаба. Петропавловская крепость с казематами и селедочного цвета невскими волнами. «На площади Сената вал сугроба, дымок костра и холодок штыка». Шинельная строгость Михайловского замка и Гатчинского дворца, более прусских, чем вся Пруссия. Вот лимоновский Петербург.

Однажды, кажется, в середине нулевых годов, мы полночи гуляли по Достоевским местам в районе Сенной площади и оказались в итоге в доме, где, как свидетельствует мемориальная доска, было написано «Преступление и наказание». Там, на квартире, где проживала приехавшая из Израиля и привезшая с собой собачку по клике Путин девушка Надя с товарищем Михаилом, Эдуард совершенно расслабился и в какой-то момент спросил мою супругу Арину (вероятно, не опознав ее среди прочих девушек):

— Можно ли потрогать вашу грудь?

Я уж хотел было напомнить вождю о приличиях, но Арина меня опередила:

— А можно ли потрогать ваш мозг?

— Давайте. — Эдуард наклонил голову.

— Нет, это голова, а я хочу мозг!

— Ну, это невозможно!

— Ну, тогда и грудь невозможно!

Все посмеялись, а Эдуард стал целовать запястья нацболке Лене.

А в другой раз мы отвезли Лимонова на Канонерский остров. (Теперь уже у многих нацболов есть свои авто, периодически я и сам выступаю в качестве водителя у Эдуарда во время его визитов на невские берега. Да, вот так вот: те, кто любил побить «буржуйские» иномарки в 1990-х, сами обзавелись автомобилями, причем не отечественными…) Сейчас в связи со строительством трассы Западного скоростного диаметра там все поменялось, а в течение долгих лет это был укромный уголок, о котором не знали даже многие горожане. С дорогой, ведущей туда по набережной Обводного канала, через Гутуевский остров, мимо гор древесины и металлолома, с торчащими из них портовыми кранами, а затем ныряющей в тоннель под Финским заливом. С гудящими во время прохода по каналу кораблями, с отсутствием улиц — несколько десятков домов идут под номерами «Канонерский остров-1» и т. д., с полудиким загаженным пляжем, с которого открывался вид на остров Белый с городскими очистными сооружениями, и дальше в дымке — на Лахту, Кронштадт, Петергоф. Возле этого пляжика в кустах мы долго, не следя за временем, пили вино.

— Великолепно! Как в Бретани! — сообщил Эдуард, отпив из бутылки, и лег на спину в кусты, обнимая свою тогдашнюю девушку, цыганку Наташу. Покой их потревожили рыбаки, которые, вытаскивая на берег надувную лодку, узнали Лимонова и попросили сфотографироваться с ним на смартфон.

Сильное впечатление на Эдуарда произвел Кронштадт. В продуваемом всеми зимними ветрами, пустом, с разбитыми стеклами, с небольшими рюмочными городке ему понравилось настолько, что он потребовал узнать цены на недвижимость и по возможности разместить там питерский штаб партии.

Еще одно культовое лимоновское место — кафе «Волшебная сковородка» на Суворовском проспекте, между 4-й и 5-й Советскими улицами. Это народное заведение с недорогой едой и алкоголем, каких в центре города осталось не так много. (Хотя москвичи всегда удивляются обилию дешевых рюмочных, объясняя, что у них давно уже не так.) Оно знавало немало партийных посиделок, вот и у Эдуарда редкий приезд в Питер обходится без того, чтобы заглянуть сюда.

Именно здесь Лимонов устроил нам с Женей Павленко выволочку за участие в движении «Народ» и выдвижение Гуляева в президенты: «Зачем вам это? Вы дали Белковскому, политтехнологу, увлечь себя, влезть в нашу организацию. Нельзя было этого делать». Выпив пива, водки, а затем еще пива, он угрожающе закончил: «Если будете упорствовать, выгоним вас к чертовой матери. Соберем съезд и исключим…»

«И куда вы меня выгоните? — спросил Женя. — Я все равно нацбол. Нацболом и умру». Как оказалось, напророчил…

Но в целом, несмотря на подобные эксцессы, Эдуард всегда тепло относился к питерской организации, защищая ее от нападок москвичей в излишней самостоятельности и автономности. «Ну что вы хотите, это же Питер, там всегда так было и будет, оставьте их в покое» — эта фраза частенько произносилась на совещаниях среди узкого круга партийного руководства.