Земля, до восстребования - Воробьев Евгений Захарович

Выслушать столь подробный рассказ при таком знании немецкого, как у Скарбека, - нелегкая задача.

- Выражаю сочувствие по поводу той посылки с образцами товаров. Полагаю, что у нас, в Австрии, этого не случилось бы, - сказал доктор Штрауб язвительно. - И все-таки не могу вернуть паспорт, пока не будет выяснено, кто поставил фальшивую визу. Поэтому возвращайтесь в райзебюро, - он подал знак агенту, - выясните все до конца.

Пока ждали приема и беседовали с доктором юриспруденции, таксомотор стоял у подъезда.

По дороге Некто доверительно сообщил Скарбеку, что на августовской визе стоит подпись бывшего сотрудника германского консульства, некоего Гофмана. А сейчас Гофман снова в Вене, он приехал сюда уже как инспектор. Проверял паспорта, присланные на визу, и заявил, что его подпись на паспорте Скарбека поддельная.

- Боюсь, тут действовал какой-то опытный жулик и вам сразу не удастся его поймать, - сказал Скарбек. - Боюсь, мы сегодня не уедем. Я должен сообщить обо всем жене.

Некто разрешил позвонить в отель, но попросил вести разговор по-немецки. Скарбек, войдя в будку телефона-автомата, нарочно оставил дверь открытой, чтобы Некто слышал разговор.

Анка сразу поняла, что Скарбек говорит при свидетеле, и затараторила без умолку: так легче будет выявить все, что нужно.

- Прошу не волноваться, - уговаривал Скарбек на ломаном немецком языке. - Понимаешь, какой-то жулик испачкал мне паспорт... Нет, в прошлый раз... Какая ты непонятливая!.. Да, в августе. Ну, когда мы жили в отеле "Виндзор"... Почему? Если бы ты терпеливо слушала... В том же самом райзебюро... "Вагон ли"... Кто же так шутит? Нет, нет, нет... пожалуйста, не спорь! Не шутник, а жулик!

Вот все, что удалось сказать Скарбеку. Он больше слушал, что ему говорила Анка, он изображал дело так, будто ему с трудом удается вставить словечко-другое в раздраженную речь жены.

А когда Скарбек положил трубку и отошел с Некто от переговорной будки, он мягко усмехнулся:

- Между прочим, у китайцев болтливость жены - одно из семи оснований, достаточных для развода.

38

Ни одна живая душа, кроме Этьена, не знала, какие испытания уже выдержала нежная дружба и любовь Зигмунта и Анки. Впервые они увидели друг друга в тюремном дворе, в Варшавской цитадели. Оба помнят мрачное здание на Даниловичской улице в Варшаве, около старой городской ратуши, напротив оперного театра. Там помещалась дефензива, или "дефа", или "двуйка", а сотрудников сыскной полиции при Пилсудском называли "двуйкажами". После очередной облавы на коммунистов Зигмунт и Анка подверглись там жестоким допросам под присмотром очень образованного полковника Погожельского. Он даже читал Ленина и в перерыве между допросами любил вступать с арестованными в политические дискуссии. Это по его приказу молодую Анку, тогда еще невесту Зигмунта, не один день держали в карцере.

Скарбеки оказались в группе польских коммунистов, которых молодая Советская Россия выменяла на каких-то пилсудчиков и вожаков банды Булак-Балаховича, Анка с Зигмунтом очутились в Москве, и вскоре он надел военную форму. Позже с ним познакомился Берзин и направил его в военную академию. Что Скарбека в ту пору больше всего мучило - он плохо усваивал математику. Как он старался! И все же никак не мог совладать с квадратными уравнениями или с биномом Ньютона. Он начал в академии с обыкновенных дробей, за десять месяцев прошел, а вернее сказать, пробежал весь курс алгебры, но знал ее поверхностно и никак не мог перейти из подготовительной группы на первый курс. Скарбека нервировало, что он и еще один товарищ, слабо успевающие, занимались отдельно с преподавателем. А на первом курсе его ждали таинственные интегралы и дефференциалы!

Скарбек отчаялся и подал Старику рапорт с просьбой отчислить его из академии. "Несмотря на все мои усилия и старания... Я не боюсь трудностей, но... Целесообразно ли продолжать учебу? Мой возраст, а также слабая школьная подготовка..." Старик написал на рапорте строгую резолюцию: "Не одобряю. Такое малодушие не к лицу и не к месту. Пусть еще год учится, потом дадим передышку. У нас в академиях многие с небольшим общим образованием. Тем не менее учатся с успехом. 5. 3. 1932. Берзин".

Но самое поразительное, что, когда Скарбек волею судьбы занялся коммерческой деятельностью - сперва в Германии, затем в Китае и в других странах, - он удивительно ловко, умело вел все свои денежные расчеты, и Этьен иногда прибегал к его помощи в самых запутанных финансовых делах. Этьен вспоминал его двойки по математике, а Скарбек недоуменно разводил руками и ничего не мог объяснить. Вот если бы у них в военной академии была такая учебная дисциплина "конспирация", тут бы Скарбек наверняка стал отличником. Как талантливо играл он роль процветающего негоцианта, болтливого и в чем-то наивного, недалекого дельца!

Поначалу Скарбек был смущен ролью, которую ему предстояло сыграть в Турине. Еще недавно состоятельный фабрикант - и вдруг владелец провинциальной фотографии на окраине города! Где-то у черта на куличках, или, говоря, по-польски, - где черт желает доброй ночи.

Нелегко сразу изменить всем привычкам и повадкам богатого человека, а потому Скарбек выдавал себя за разорившегося фабриканта. Тогда при нем могут остаться и гонор, и апломб, и манеры, и лоск.

Владелец захудалой фотографии вел себя с гордым достоинством и уверенностью в себе, как привык в Китае. Интересно, что до того, как Скарбек "разбогател" он не умел разговаривать с начальством на равных, некстати скромничал и не к месту стеснялся. А китайская "легенда" помогла ему набраться уверенности. Старик сказал тогда Скарбеку: "В том, как тебя оценивают окружающие, много значит - за кого ты сам себя выдаешь. На человека смотрят так, как он сам себя сумел поставить..."

Взаимоотношения Скарбека с итальянской полицией можно назвать отличными, поскольку никаких взаимоотношений не было и осложнений тоже не возникало.

По существующему порядку, каждый раз, выезжая из Италии, нужно сдавать вид на жительство пограничным властям, а возвращаясь, получать в квестуре новый вид. Но так как Скарбек ездил в Третий рейх по самодельным визам, сфабрикованным немецкими товарищами в Германии, он своего вида на жительство не менял, кроме как под новый год, что обязательно для всех иностранцев.

Правда, много треволнений принес Скарбеку его просроченный польский паспорт, но итальянцы об этом и не подозревали. Перед тем как срок паспорта истек, Скарбек выехал в Сорренто и оттуда послал письмо в польское посольство, в Рим. Он сообщил, что болен, лечится на курорте и просит продлить паспорт. К письму он приложил чек на тысячу лир для оплаты телеграфных расходов, связанных с его просьбой. У Скарбека были основания желать, чтобы паспорт не отсылали в Харбин, где его выписали и где была поставлена последняя выездная виза. Он хотел, чтобы все паспортные данные, включая номер и дату, проверяли по телеграфу. Все телеграфные расходы составили едва пятьдесят лир. Но если бы Скарбек не послал в посольство такой внушительный чек, его просьба, скорее всего, не была бы выполнена. Всегда нелишне напоминать посольству или полиции, что они имеют дело с богатым человеком...

Скарбек охотно и часто рассказывал, что у него была фабрика в Китае, а когда там началась революционная смута, он фабрику продал, решил отдохнуть от крупных дел и приехал в Италию. Он выбрал Италию по совету берлинского профессора, чтобы полечить здесь сына. У мальчика небольшое искривление позвоночника, его полезно подержать под итальянским солнцем, ему нужны морские купания. От Турина рукой подать до целебных пляжей.

Было у Скарбека свое маленькое увлечение, которое помогало ему отдыхать от перегрузки всякими делами в "Моменто" и за его порогом, - в задней комнате при ателье стоял токарный станок по дереву, и Скарбек любил столярничать. Он смастерил два стула, телефонный столик, табуретку для кухни, сам выточил крокетные шары, молотки. Мальчику противопоказаны все игры с резкими движениями, и поэтому Скарбек, как только обосновался в Турине, оборудовал во дворе "Моменто" площадку для крокета. Польские гости увлекались этой игрой.