Запасный выход - Кочергин Илья Николаевич

– Я впервые свободен. Можешь себе представить? Первый раз в жизни. Сделал все, что должен был, честно отработал, отнянчился, отзаботился. У детей свои семьи. В кармане полтора миллиона после продажи маминой квартиры. То ли квартирешку маленькую поближе к своим поискать, то ли вернуться в систему заповедников? Как думаешь?

В эти дни мы варили вместе его любимую шурпу на костре, гуляли вдоль реки. Игорёша был необычно спокоен и благостен. Иногда еще начинал проговаривать свою трудную жизнь последних двух лет, но она уже отступала, и он обрывал речь на полуслове.

По вечерам мы выходили курить на крыльцо моего дома, глядели на горизонт. Пусть рядом не было озера, а только маленький ручеек Кривелек, пусть дом стоял не на взгорке, поросшем соснами, но это был семейный и достаточно веселый дом. Да еще и построенный своими руками. В нем мы с женой проводили все больше и больше времени последние годы, мы почти полностью переселились в него, работая удаленно в этом тихом месте.

Дом явился моим компромиссом с трудной реальностью. Мы с этой реальностью долго притирались друг к другу: я, как и мой старший товарищ, мечтал о чукотках, камчатках и ходил на работу, которую ненавидел, растил сына и посещал собрания анонимных алкоголиков, радовался достижениям и успехам, ругался и мирился с женой, мучился от безденежья. Реальность – довольно блеклая штука для того, кто пожил в вычитанном мире, но постепенно можно себя уговорить, кое от чего отказаться и достигнуть некоторого соглашения.

– Только обратно в наш заповедник я не поеду. Не хочу. Из нереализованного осталась одна более или менее крупная мечта – Камчатка. Хотелось бы вулканы посмотреть. Что скажешь?

– Я бы на твоем месте на Камчатку, – вяло советовал я.

– Да. Но, с другой стороны, думаю, может, к своим поближе. Оттуда не наездишься… Но вообще, глянь мне в интернете на всякий случай телефоны Кроноцкого заповедника или нацпарка там какого-нибудь.

Потом приехал в гости писатель Орлов. Утром мы не спеша обходили с ним ближайшие окрестности и он, заложив руки за спину, здоровался с жителями нашей вымирающей улицы. «Здравствуйте, здравствуйте», – говорил он, придерживая дужку очков, разглядывал их, кивал самому себе. Жители бросали дела и уважительно смотрели вслед, а Орлов мечтательно говорил: «Как я все это люблю!» Заходил в волнующуюся рожь, ласково проводил ладонью по растущей культуре.

Вечером Орлов с Игорёшей сидели у костра возле ручейка. Попарились в бане и сели посидеть. Сидели они замечательно. Успели по разику завалиться в темноту, но столик не опрокинули, сами не ушиблись, и разговор, как и полагается, планировался на всю ночь.

А утром Игорёша должен был закончить беседу, легко подняться на ноги, потянуться с хрустом и быть готовым к маршруту любой тяжести, чтобы снова перепить всех мужчин и перетанцевать всех женщин. Правда, в какие-то моменты он начинал слегка шепелявить, я такого раньше за ним не замечал. Но спичка азартно торчала из уголка рта, седину в ночи не так и заметно, и очки ярко поблескивали красноватыми отбликами. Впереди большак, подвода, старый пес у колеса, впереди – опять свобода, степь, простор и небеса.

Он настойчиво рассказывал, как все его вещи один раз утонули, а его самого захлестнуло веревкой и утянуло течением под завал. Кажется, в верховьях Лены.

Завалы громоздились, веревка затягивалась и душила, счет уже полчаса шел на секунды, Игорёша все больше и больше пришепетывал. Стало как-то неловко за старшего товарища, но я совсем не показывал вида. Да и за него ли это смущение?

Возможно, это было смущение бросившего пить человека во время веселых посиделок. Да не возможно, а точно.

– …Лежу на дне умиротворенный и абсолютно спокойный… листики наверху проплывают… и вдруг такой луч солнца… яркий луч солнца… – Игорёша даже вскочил на ноги, вынул спичку изо рта и взмахнул ей, освещенный огнем среди темноты, словно дирижер, призывающий оркестр к вниманию. – Понимаешь, солнце сквозь прозрачнейшую воду, сквозь рябь, сквозь струи… и я сказал себе: я не имею права сдаваться, черт побери! Я вспомнил про нож…

– Игорь, то, что ты рассказываешь… – стал протирать очки Орлов.

– Я рассказываю то, что со мной произошло…

– Я тебе верю, верю.

– Нет, ты можешь, конечно, не верить…

– Я все-таки верю.

Затем они вместе сошлись во мнении, что самогонка от тети Тани в разы лучше самогонки от тети Шуры.

– Эту тетьшурину лучше уберем на завтра, а вот ту чудесную…

Дойдешь до дома, вернешься к костру с новой бутылкой, а разговор сместился, он уже о том, что мой старший товарищ изменил течение реки, чтобы достать свои затонувшие под завалом вещи.

– Игорь, я скажу, что это вполне себе подвиг из эпической поэмы…

– Один… никого… босиком, и только нож на ремне… И я сделал это. Я отвел реку в другое русло.

И тут Орлов сказал важные писательские слова:

– Игорь, понимаешь, ты – рыцарь.

– Да пошел ты…

– Нет, Игорь, слушай меня. Ты – рыцарь. Всё. Тут ничего не поделаешь, нужно просто смириться. Вот есть разные люди, они по-разному… А ты вот такой. Твое дело – подвиги. Каждый день, как зубы чистить…

– Негодяи вы, смеетесь над старым, лапотным, сиволапым, посконным, сермяжным человеком…

Остаток лета он провел в Питере. Вывозил на Ладогу друзей и знакомых с детьми, жарил им на костре мясо, рассказывал байки, ловил окуней и готовил на решетке над углями. Людям всегда нравилось с ним на природе, они, наверное, чувствовали себя уютно и безопасно, как с книжкой на диване. Я их понимаю.

Он отправлял мне в Ватсап фотографии жареных окуней и щучек, загорающих знакомых и их детей, а в середине сентября вдруг выслал картинку, которая открывалась из окна его нового жилища: побуревшую к осени просторную долину реки, заросшую карликовой березкой, и высокий камчатский вулкан на горизонте.

Я показал картинку жене. Она рассмотрела ее, растянув пальцами на экране телефона, затем изучающе рассмотрела меня:

– Хороший у тебя друг. – Опять вернулась к телефону и вулкану на горизонте. – Меня все это в нем так бесило, а сейчас, наоборот, думаю: он остался этому верным, и мне это так нравится. Он верный. Это как-то так…

Жена долго подбирала подходящее слово, но не вышло. Она просто прикоснулась несколько раз пальцами к своей груди где-то между ключицами и самой себе утвердительно покивала.

А еще через месяц мне позвонил из Питера Серега, у которого Игорь раньше работал и жил в мебельном цеху. Позвонил, чтобы сообщить неприятную новость.

Мой старший товарищ оказался в больнице Петропавловска-Камчатского с инфарктом и инсультом. Рак почки четвертой степени с метастазами, который и спровоцировал все это. Лечить поздно, ему обещают не больше месяца.

– Я с ним поговорил. Он слышит, иногда даже что-то вроде отвечает. Хотя и не поймешь, что именно. С ним сейчас сын. Позвони ему, он будет рад, – сказал мне Серега. – Так что такие вот дела.

И я не позвонил.

Ходил вокруг телефона, готовился. Потом отложил на утро. Потом разозлился на Игорёшу и назначил себе время в обед, а в обед понял, что на Камчатке наступила ночь.

Так и не набрался смелости, а через неделю его не стало.

Экспедиция

Рассказ

С утра перед отъездом Полина сгоняла в «Ашан», купила продуктов и отвезла маме, забила холодильник.

– Мне все это не нужно, – с ходу заявила мама и пошла срочно протирать пыль в комнате. Но тут же появилась на кухне, чтобы сполоснуть тряпку. Косилась, как дочь достает из пакетов покупки.