Охлаждение к рисованию нарастало. Давно позади остался «успех», когда мою картину «Веселый теремок» взяли на областную детскую выставку. Как объяснил Аскольд Павлович – потому что он очень просил за меня. Ему говорили, что полотно – дрянь, сляпано кое-как, что было чистейшей правдой. Но решающим аргументом стал юный возраст художницы – мне было 7 лет. Обо мне даже благосклонно отозвалась критика в областной газете. Эта заметка до сих пор хранится в семейном «архиве».
Увы, добрая журналистка не знала предыстории «Теремка». То, что составляло главное достоинство картины, было заслугой старших товарищей. Именно они набросали в карандаше и сам теремок, и фигурки животных, и гвоздь композиции – веселого лягушонка, растянувшего гармонь на крыльце. Все, что сделал номинальный автор картины, – так это испортил чужие труды, грубо раскрасив эскиз гуашью.
А я начала проваливаться в мир книг и ко второму классу с головой погрузилась в «страну Читалию», как пели мы в школьном хоре. Придя из школы, я прямо в форме садилась на ковер и выпадала из времени, поглощая Жюль Верна, Марка Твена, Диккенса и Сетона-Томпсона. В таком виде меня и заставали родители, вернувшись с работы.
Иногда они брали меня с собой в гости. И вот, пока взрослые сидели за столом, я в соседней комнате листала журналы «Здоровье», «Работница», «Крестьянка». Тогда многие выписывали периодику и буквально в каждой семье было что полистать. В журнале «Здоровье» я с интересом читала ответы на вопросы читателей типа «Можно ли ехать на юг после аборта?» или «Как питаться при демпинг-синдроме?» Или продиралась сквозь статью «Отвести дамоклов меч наследственности». Ничего не понимала, но почему-то было интересно.
Как-то я играла в прятки во дворе и очень удачно спряталась в палисаднике. Рядом валялась порванная газета «Правда». Я потянула ее к себе и… В общем, меня никто не нашел, а мой лексикон пополнился словом «контрас» [1].
Лет в 8 я пробовала ходить в хореографический кружок. Но меня быстро отсеяли как неперспективную. Когда в нашей школе решили открыть танцевальный кружок, меня, уже пятиклассницу, точно так же отсеяли еще на этапе отбора. Действительно, на меня нападает какой-то идиотизм, когда надо танцевать по команде. Но когда я танцую, как хочу сама, то выделываю те еще кульбиты, и, по моему мнению, делаю это не безобразно.
Отсеяли здесь – зато сочли «перспективной» в бассейне, куда нас водили во втором классе. А все потому, что я умела плавать под водой: научил папа в 6 лет, на Черном море. Но в бассейн меня не отдали. Во-первых, это было далеко от дома, занятия были днем, а родители работали. Во-вторых, я и так уже ходила на рисование, в хор и на художественную гимнастику. При этом отлично училась и читала как не в себя. В то время у меня начались головные боли, и мама повела меня к невропатологу.
– А что вы хотите? – развела руками врач. – У ребенка очень насыщенная жизнь.
Ну и в-третьих, учительница по пению, в чей хор я ходила, нагнала на мою маму страхов про широченные плечи и «ужасные» узкие бедра пловчих.
– Вы же не хотите, чтобы у вашей дочери была такая фигура? – говорила эта миниатюрная, пухленькая, миловидная молодая женщина – ну точно маленькая княгиня Болконская.
Сейчас я рада, что жизнь уберегла меня от «соревновательных» кружков, а дала те, где не требовали высоких достижений и медалей.
В хоре я была третьей в пятом ряду, на художественной гимнастике – вообще первой с конца, на рисовании – примерно на той же позиции. Но жизнь ощущалась насыщенной и интересной. Я была «при деле».
И у меня не было ни тени зависти, когда я смотрела, как Наташа Ш. садится на поперечный шпагат и скручивается в колечко, а солист Александр В. так поет «Я верю в разум человека, в его порыв дружить, любить», что мурашки по коже бегут. При этом я не хотела быть ни как Наташа, ни как Александр. Почему? Наверно, было какое-то бессознательное ощущение своей личной ценности независимо от достижений. В целом я нравилась себе. Не хватало лишь длинных волос и модной заколки «банан».
Моим любимым кружком стала «Эстетика быта», куда мы с подругой записались в седьмом классе, чтобы научиться шить. Там мы впервые прикоснулись к сияющему миру журнала «Бурда Моден». Рассматривали его, затаив дыхание, из рук преподавательницы Ирины Александровны, с благоговением слушая ее комментарии.
Журналы «Бурда Моден» тех и более поздних лет стали для меня якорями добра, своего рода фетишами счастья. И сейчас, спустя много лет, я по крупицам собрала их, «выследив» на «Авито». И пусть я редко шью, но провести вечер, перелистав три-пять журналов за 1989 или 1990 год, – для меня особое удовольствие.
Когда я стала старше, у нас в школе ввели предмет УПК (учебно-производственный комбинат). Там раз в неделю мы осваивали азы разных профессий. Кто-то ходил в медучилище, кто-то – строчил трусы и рукавицы, мальчики слесарничали-столярничали.
Мы с подругой записались на педагогику. Это оказалось тем еще занудством. Под диктовку мы часами писали в тетрадку какие-то трескучие фразы. Однажды мне это надоело, и я пошла на прием к директору УПК.
– Мне не нравятся эти профессии, – сказала я. – А той, которой я хочу заниматься, у вас нет.
– И кем же ты хочешь стать? – поинтересовался директор.
– Журналистом! – с апломбом выпалила я, уверенная, что он разведет руками.
Но не тут-то было.
– Отлично! Определяем тебя на практику в «Красный Сормович»!
И тут же позвонил Ларисе Мухиной, журналистке районной многотиражки. Так в 15 лет вышла моя первая заметка. Особенно этим был доволен дед Сахаров.
А какие у вас были интересы в детстве и юности? В какие кружки и секции вы ходили? Остались ли у вас радостные воспоминания от поиска себя? Сохранили ли вы те интересы, когда повзрослели? В чем они сейчас выражаются и как обогащают вашу жизнь?
При своих интересах
Я часто рассказываю, что еще в 6 лет решила, что буду писателем. Мне так запомнилось. Но, проведя ревизию своих воспоминаний, я поняла, что интерес к писательству возник у меня лет в 9. Да, точно! «Гостья из будущего» вышла в 1984-м, и я впервые уединилась с ручкой и общей тетрадью. У меня тоже была Алиса, такая же умная и продвинутая, как ее тезка Алиса Селезнева. Моя Алиса шагнула в старинное зеркало, а это оказался портал в будущее.
Закончив повесть про Алису, лет в 10–11 под влиянием сериала «Джейн Эйр» я взялась за роман из жизни английской аристократии. Теперь общая тетрадь была уже более крупного формата, а главную героиню звали Джейн Шелл.
Странно, но, когда во втором классе (то есть в те же 9 лет) нам задали на дом сочинение «Кем я хочу стать», я стала писать, что астрономом. Не знаю почему, но маму привел в замешательство мой выбор. Видимо, он казался ей «выпендрежным», оторванным от реальности. Она убеждала меня писать о профессии инженера, но я не согласилась. Позднее она рассказала мне, что говорила об этом с классной:
– Вот, астрономом хочет быть.
– Пусть помечтает, – якобы улыбнулась классная.
И действительно, любовь к астрономии оказалась такой же поверхностной, как к рисованию. Я с азартом изучила Солнечную систему, раздобыв где-то учебник для десятого класса, но едва дошло до звезд, там уже пошла «тяжелая» математика. Парсеки и перигелии были мне не по возрасту и неинтересны. Профессия астронома оказалась не такой романтичной, как мне представлялось. Ведь астрономы не мечтательно любовались на звезды в сильном приближении, а вели сложнейшие расчеты, выдвигали и доказывали гипотезы…
– Почему бы тебе не стать инженером, как мы с папой? – спрашивала мама.
– А чем занимается инженер?
– Вот сейчас мы закрываем научную тему, закончили испытания гальванического аппарата «Микрон»…
– Ой, все.
Этого я не говорила, но лицо у меня наверняка было скучающим.
