Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович

Воздушная разведка доносила, что в Финском заливе и Балтийском море немцы возобновили перевозки. Транспорты ходят без охранения или с очень слабым эскортом. Видимо, противник решил, что Балтийский флот накрепко заперт в Кронштадте и Ленинграде.

Внимательно изучив положение на море, штаб флота доложил комфлоту свои соображения. На совещании с участием ведущих отделов штаба и командиров-подводников комфлот принял решение немедленно готовить к походу для действий на морских коммуникациях противника пятнадцать подводных лодок на их полную автономность.

Подводники встретили это решение с воодушевлением. Никто, конечно, не знал, когда и куда пойдут подлодки, но не говорить о предстоящем походе, делать из этого строгую тайну было просто невозможно, ибо каждый моряк должен был участвовать в подготовке к плаванию. Подводная лодка — корабль особенный, здесь порой судьба всего экипажа зависит от выучки каждого моряка. Вспоминается случай еще из довоенной практики, когда матрос не успел вовремя перекрыть клапан вентиляции, и лодка потерпела аварию.

Теперь, в канун большого похода, на партийных собраниях коммунисты советовались, как лучше подготовить все боевые посты корабля к длительной работе в самых непредвиденных условиях.

Флагманские специалисты штаба флота, чем могли, помогали подводникам. Представители отдела боевой подготовки проверяли знания матросов-специалистов, давали им советы на различные случаи жизни.

Тыл флота снабжал корабли всем необходимым, выделял им лучшие продукты. Генерал Москаленко не раз за день приезжал в бригаду подлодок и дотошно выпытывал у командиров кораблей: «Что вам еще надо? Теплое белье на всех получено? Копчености получили? Почему не берете селедку, это не дело…» И тут же останавливал проходивших мимо матросов, спрашивал у них: «Команда любит селедку?» — «Так точно!» с готовностью отвечали те. И генерал приказывал командиру капитан-лейтенанту Вишневскому взять селедку обязательно.

В первую очередь намечался выход пяти подводных лодок. В штабе им «нарезали» большие районы действия, чтобы не стеснять инициативу командиров в выборе курсов и в проведении разведки. Были изучены и учтены все недостатки в использовании лодок за первые два месяца войны. Позиции охватывали западную, южную и восточную прибрежные части Балтийского моря, а также устье Финского залива и район Таллин — Хельсинки. В наставлении, разработанном оперативным отделом штаба флота, содержались указания о порядке форсирования Финского залива, о районах, которые следовало проходить в надводном или подводном положении, днем или ночью. При этом давались и рекомендованные курсы.

Переходы намечалось совершать в два этапа: до острова Лавенсари лодки идут под охраной тральщиков и катеров-охотников; дальше они следуют самостоятельно, руководствуясь данным им наставлением.

Была еще одна важная деталь: подводные лодки развертывались эшелонированно, последующая выходила с острова Лавенсари лишь по получении условного короткого сигнала от предыдущей лодки о том, что она благополучно вышла в Балтийское море. Кроме этого сигнала, командирам подводных лодок приказывалось соблюдать полное радиомолчание и без указаний в эфир не выходить.

Забегая вперед, замечу, что этот «сигнал» нас здорово подвел. 20 сентября подводные лодки «Щ-319» и «Щ-320» вышли в море. «Щ-320» благополучно достигла южной части Балтийского моря, но сигнал ее мы не приняли, и это задержало на несколько дней выход остальных лодок. Пока штаб флота пребывал в весьма «расстроенных чувствах», командир «Щ-320» капитан-лейтенант Вишневский потопил большой транспорт.

У фашистов поднялась паника: кто мог топить в глубоком тылу их суда? Мы узнали об этом из печати нейтральных стран, которая подтрунивала над «господством» немцев на Балтике, уверяя, что южная Балтика «кишмя кишит» советскими подводными лодками. «Щ-320» благополучно вернулась на базу, и тут выяснилось, что штаб своевременно не получил от нее сигнала по техническим причинам, совсем не зависящим от подводников.

Наши подводные лодки развернулись по плану и в течение осени 1941 года, вплоть до замерзания Финского залива, наносили врагу урон, а главное, разоблачили перед всем миром фашистскую брехню о блокаде и уничтожении Балтийского флота.

Не только развертыванием подводных лодок значителен осенний, хмурый день 20 сентября. Ранним утром с сухопутья поступили заявки на артиллерийский огонь. Стреляли все корабли, форты и железнодорожные батареи. Мы вели огонь и по северному, и по южному берегу.

При поддержке артиллерии флота войска 23-й армии вышибли противника из Белоострова. На этом участке фронта враг был надежно втиснут в землю вдоль линии нашей старой государственной границы по реке Сестре и до начала нашего наступления в 1944 году не подавал, что называется, никаких признаков жизни.

Сотни снарядов буровили небо над заливом. Под этой своеобразной огненной крышей мы благополучно перевезли из Ораниенбаума в Ленинград артиллерийский полк из состава частей 8-й армии. Наши истребители надежно прикрывали с воздуха корабли, переполненные людьми и техникой.

Вражеская авиация сбросила несколько бомб на маленький скалистый островок Соммерс, расположенный к востоку от Гогланда. На острове размещался всего лишь наш наблюдательный пост. Никому эта бомбежка вреда не принесла, осколками бомб слегка поцарапало два наших торпедных катера, оставшихся в строю. Это мотание противника из стороны в сторону лишь подтверждало его растерянность от неудач под Ленинградом.

Наши корабли продолжали начатые еще в начале сентября большие минные постановки. Тысячи мин преградили подходы к Кронштадту в Копорском заливе, Лужской губе, под северным берегом у мыса Стирсудден и в проливе Бьёркезунд.

День 21 сентября ничего особенного не предвещал, был тихим и солнечным. Утром в небе появился немецкий воздушный разведчик. Как обычно, захлопали наши зенитки, поднялся невообразимый шум, и разведчик скрылся. В гавань входили корабли после ночной минной постановки на подступах к Кронштадту. Получено было донесение, что в базу Ханко благополучно прибыли из Кронштадта сторожевой катер, гидрографический корабль и шесть мотоботов с мясом и медикаментами. С Лавенсари к Гогланду вышла по плану очередная подводная лодка для разведки района. Флот вел огонь по фронту северного и южного берегов. Словом, начинался наш обычный боевой день… Правда, воздушная разведка противника показалась нам более настойчивой, чем обычно. Самолет держался высоко и неоднократно пересекал Кронштадт с юга на север и обратно; вновь стреляли зенитки, и за фашистом гонялась пара наших истребителей. Увы, безуспешно! Разведчик скоро ушел в сторону Петергофа и был таков…

В это время линейный корабль «Октябрьская революция» шел по Морскому каналу в Кронштадт и из своих 12-дюймовых орудий беспрерывно вел огонь по фашистам в районе Лигова. В 12 часов дня корабль находился на траверзе Петергофа. В это время до нашего слуха донесся раскатистый взрыв. Я посмотрел в окно. Проходившие по улице моряки и рабочие бросились бежать в сторону Петровского парка. Кто-то крикнул: «Взорвался линкор!» И это известие сразу облетело весь дом. С наблюдательного поста доложили: виден большой взрыв на баке линкора «Октябрьская революция», но он продолжает стрелять главным калибром и идет по каналу в Кронштадт. Пламя и дым закрывают корабль. Над ним кружится несколько десятков самолетов противника, линкор ведет по ним зенитный огонь.

Командующий флотом приказал мне с моим заместителем Ф. В. Зозулей выйти на катере, уточнить, какие корабли стоят на рейде, и рассредоточить их, потому что в любую минуту можно ожидать повторения вражеского налета. Обойдя рейд и отдав распоряжения, мы на быстроходном штабном катере «ЯМБ» подлетели к линкору. Пожар на баке уже сумели потушить, но вся палуба была разворочена от носа до первой башни. Стальные листы торчали по обоим бортам. Взрывом разрушило шпиль и все якорное устройство, но сохранившаяся в целости якорная цепь стравилась за борт на всю свою длину. Однако корабль, используя свои сильные машины, продолжал идти вперед, волоча по дну якорь.