Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил

Хрущев слушал и внимательно рассматривал «плакатную живопись» (так это назвал академик П. Д. Грушин) на стенах. Время от времени он вполголоса что-то говорил Брежневу. Тот записывал. Проект постановления по обсуждаемому вопросу поручили подготовить заместителю министра обороны маршалу А. А. Гречко.

Абсурдность ситуации в какой-то мере была даже занятна. Казалось бы, совсем недавно в новеньком (этим он и запомнился) подмосковном доме отдыха, еще пахнущем свежей краской, проходила «можайская межведомственная комиссия». Тогда министр В. Д. Калмыков говорил о проекте «Заслон», и все одобряли неизвестно чью затею, а вот теперь молча внимали призрачному «Тарану».

В те годы родилась шутка о главных конструкторах: «Кто работает на нас (на военных. — М. Р.), кто на ТАСС, а кто и на унитаз». Шутка, в общем-то, недобрая, ибо у каждого КБ были свои заслуги. И немалые. Развал, переподчинение, закрытие тем, ссоры главных конструкторов грозили утратой ракетно-космических достижений, столь мучительно обретенных. Предчувствие печального исхода угнетало Королева, наверное, больше, чем других, уже потому, что и сделать он успел многое, и планы вынашивал грандиозные. На то совещание в Реутове его не пригласили.

Кисунько терзался сомнениями: «Зачем меня позвали сюда?» Из головы не выходило недоумение Янгеля, когда тот еще до начала совещания, мельком взглянув на плакаты, увидел на одном из них «свою» ракету, включенную в систему ПРО. Он так и спросил Кисунько: «Почему это моя ракета включена в твою систему?» И уже тогда Григорий Васильевич с усмешкой ответил: «Это не твоя ракета, а будущая челомеевская».

Когда обсуждение проекта «Таран» закончилось, Хрущев обратился к Янгелю:

— Михаил Кузьмич, Владимир Николаевич жалуется на вас и Королева, что вы запретили передачу в его КБ технической документации.

— Это секретные документы особой важности, — ответил Янгель, — и по существующему положению…

Хрущев перебил его:

— Немедленно вышлите, ваше КБ — не частная лавочка.

Далее события развивались так. Маршалы А. А. Гречко и М. В. Захаров приехали на строительство радиолокационного узла системы А-35. Осмотрели, поинтересовались ходом работ, сроками завершения.

— Это правда, что РЛС «Дунай-3» сможет наводить УР-100? — спросил Гречко.

Кисунько ответил утвердительно. Он понимал, что от его ответа может зависеть судьба системы, которую уже начали создавать. Он надеялся, что после этого визита Гречко доложит Хрущеву, что систему А-35 желательно сохранить, ибо она может пригодиться для проекта «Таран».

3 мая 1963 года Хрущев подписал постановление о создании новой системы противоракетной обороны.

Говорят, когда-то поэты дзен-буддисты, достигнув известности, меняли имя, чтобы начать новую поэтическую жизнь, в которой груз славы не мешал бы объективному восприятию их поэзии. Владимир Николаевич Челомей был талантливым конструктором. И организатором тоже. В его КБ работали прекрасные инженеры, которые создали уникальные проекты. Взять тот же носитель «Протон», орбитальную станцию «Алмаз», баллистические и крылатые ракеты… Аналогии, быть может, и неточны, но «причуды» дзен-буддистов ему были не по нутру.

В июле (точнее, во второй половине) 1961 года намечалось совещание у Д. Ф. Устинова по ракетным делам. Накануне Королев позвонил по «вертушке» Кисунько и предложил встретиться для конфиденциального разговора. Он состоялся в машине.

Это может показаться невероятным, но истина такова: после создания первой межконтинентальной, запуска первого спутника, прокладки первых трасс к Луне, триумфального полета «Востока» с Гагариным на борту Королев попал в тяжелую полосу интриг. До сих пор вспоминаю признание Сергея Павловича: «Второй раз меня пытались вычеркнуть из жизни» (первый раз — это навет, осуждение и ссылка в ГУЛАГ на Колыму. — М. Р.).

Суть того откровенного диалога такова:

Королев. До каких пор мы будем терпеть притязания Челомея?

Кисунько: Что вы имеете в виду?

Королев. Все то же…

Кисунько. И что предлагаете?

Королев. Давайте напишем обстоятельное письмо в ЦК.

Кисунько. Но ведь оно попадет к Хрущеву.

Королев. Хрущев — это еще не все ЦК.

Кисунько. Написать можно. Но вы его подпишете как главный конструктор, руководитель крупного КБ. А кто сейчас я? Меня обложили в КБ-1, я просто физическое лицо, и там скажут: это его личная точка зрения…

Судя по всему, письмо так и не было написано, ибо если бы оно было отправлено, то получило бы огласку. Однако время было упущено, и больше к этому вопросу ни Королев, ни Кисунько не возвращались.

Приглашение на юбилейные торжества по поводу 50-летия генерального конструктора ОКБ-52 было разослано всем его коллегам. Чествование намечалось на вторник 30 июня 1964 года. К этому времени уже был защищен аванпроект по «Тарану», предстояло подготовить постановление ЦК и Совмина на производство боевой системы. Вот тут-то военные и спохватились: одно дело одобрить аванпроект и совсем иное — начать создавать то, что у многих вызывало пусть внутренние, пусть пассивные, но возражения. Поговаривали и о том, что Кисунько собираются назначить первым замом к Челомею по системе «Таран». До Григория Васильевича эти слухи доходили из разных источников, а военные прямо предложили дописать это в проект постановления. Он жил тревожным ожиданием и размышлял, как деликатнее отказаться. Смущало и то, почему сам Челомей ни разу не то что не сказал — не намекнул ему об этом. Понимал он и то, что при таком раскладе становится заложником: завалится «Таран» — и голова его полетит. Отвечает-то исполнитель, или, как говорили тогда, гладиатор.

Сомнения Кисунько разделял и первый заместитель министра авиационной промышленности С. М. Лещенко. Он открыто называл «Таран» авантюрным проектом и, не желая участвовать в «аппаратных играх», ушел из министерства в НИИ.

Кисунько и создатель первой противоракеты В-1000 Грушин лучше других понимали, что противоракете необходим стартовый ускоритель, что баллистическая ракета в качестве противоракеты не годится из-за ограничений по скорости и маневренности при жестком лимите времени для перехвата цели… В этом их поддерживал и Королев.

В тот июньский вторник Кисунько позвонил Грушину в Химки. Начал осторожно: мол, надо подписать кое-какие бумаги по изделию А-35. Сказал, что может заехать, но Грушин ответил: «Я приеду сам». Они встретились, с основным делом управились быстро, многозначительно помолчали.

— Что будем делать? — спросил Кисунько и развернул приглашение из ОКБ-52.

Сдержанный в суждениях, замкнутый по характеру, Петр Дмитриевич не ответил. Он передернул плечами, вздохнул и, не желая продолжать разговор, досадливо махнул рукой.

Кисунько набрал номер телефона Королева: «Сергей Павлович, добрый день… Вы у себя?» В ответ прозвучало: «У меня очень много работы». Кисунько резким движением порвал билет: «Для себя я решил». То же самое сделал Грушин. Два главных конструктора вышли из административного корпуса и, отпустив машины, тихонечко побрели по Ленинградскому проспекту.

После первого прорыва в космос осенью 1957-го ОКБ-1 потрясло мир дерзновенными свершениями, которые убедили человечество в том, что оно и впрямь «не останется вечно на Земле». Перспективы проникновения за пределы планеты — научные и технические — становились все очевиднее, возрастало и понимание значимости того первого шага, который сделали российские ученые и конструкторы. Перешагнув через противоречия, терзающие мир, через военно-политическое противостояние запада — восток, Нобелевский комитет направил в Академию наук СССР предложение выдвинуть на соискание премии трех ученых, научная деятельность которых привела к запуску первого в мире спутника и к получению с его помощью важных научных результатов.

Казалось бы, естественное стремление отразить в реестре достижений мировой науки одно из важнейших событий XX столетия. И реакцию на него следовало ожидать незамедлительную и однозначную: назвать имена трех человек, чье право на премию Нобеля не может быть оспорено никем. Но… Академия наук отправила тогда все документы в Политбюро. Там сначала не поняли, что претендентов может быть не более трех, и подготовили целый список, в который включили «руководителей высокого ранга», не имеющих даже справки о сдаче кандидатского минимума, не говоря уже о научных трудах, разработках, публикациях. Когда же разобрались, стали «мараковать» над проблемой, причем втайне от Королева.