Берия хмуро надвинул пенсне на нос и ничего не сказал. Затем он объявил, что командовать группой войск, которая будет обеспечивать наступление на Таманском полуострове, назначается И. Е. Петров, и далее добавил: для координации действий двух армий Мельника и Коротеева выделяется зам. НКВД Серов [162]. Можете разъезжаться и приступать к организации. Сидевший усач-полковник всё записывал.
Когда мы вышли из вагона, Гречко у меня спрашивает: ты не знаешь, кто этот полковник, я ответил — нет. Затем вышел Саркисов, и я спросил у него. Он ответил, что это полковник Штеменко, ведёт Северо-Кавказское направление [163]. Ну, после этого «инструктажа» мы разъехались.
Поздно вечером я был уже у командующего Мельника. Посоветовались, как будем действовать, и около часу ночи я собрался на отдых, вдруг звонок по ВЧ. Я подошёл, так как телефонист сказал: из Краснодара просят Серова.
В трубке голос Берия: сейчас же вылетай в Краснодар и приезжай ко мне. Я говорю, ночью меня ПВО собьёт. Ну, а когда? Я говорю, с рассветом. Потом спросил, надолго ли? Так как тут я был только у т. Мельника. В ответ услышал: с рассветом будь у меня.
Утром в 7 часов я уже стоял возле вагона. Вышел Саркисов, позвал. Там Берия в одной нижней рубахе, сухо поздоровавшись, сказал: вылетай сейчас же в Москву. Звонил Сталин, там неприятность, но не сказал, какая [164].
Я сказал «хорошо» и вышел. Поехал на аэродром, где находились мои лётчики, и через полчаса вылетел.
Когда прилетел в Москву, так народ даже не узнал, как за это время всё изменилось. Радость. Ликование. Немцы повсеместно отступают. Правда, дают частенько бой, но немец уже стал не тот, как в 41 году.
Правда, нужно сказать, что и солдаты стали не те. Обстрелянные, с опытом. Солидные. Уже отличишь старослужащего от недавно призванного.
Допрос Паулюса
На днях ко мне заходил Василий Сталин, правда, не в первый раз. В начале войны он был у меня сразу по окончании авиаучилища в чине капитана. Командовал эскадрильей где-то под Москвой и просил поставить ему правительственный аппарат ВЧ. Я ему разъяснил, что не положено, так как даже у командующих армиями пока ещё не у всех имеется ВЧ [165].
Затем он несколько раз еще заходил по разным вопросам, в том числе, ходатайствовал за какого-то особиста, «очень умного парня». Я его направил к Абакумову.
На этот раз пришёл В. Сталин тоже просить ВЧ ком<анди>ру авиадивизии. Василий командует уже авиаполком. Я опять отказал.
В. Сталин производил впечатление неуравновешенного человека, чувствовавшего, что все ему угождают, и он этим пользовался.
Прошло несколько дней. За это время я слетал на Южный фронт. На Южном фронте разбирал вопрос о начальнике особого отдела фронта Зеленине, который, используя право Военного Совета фронта награждать подчинённых орденами за подвиги на войне, выпросил у членов Военного Совета фронта орденов и медалей и наградил сначала свою ппж-машинистку, а потом, когда поползли об этом слухи, то раздал ордена и медали и другим машинисткам и сотрудникам, которые близко фронта не видели. Когда я потребовал объяснения, то он как баран моргал глазами и не мог ничего сказать в своё оправдание [166].
Вернувшись в Москву, мне приказали выехать в Суздаль и допросить фельдмаршала Паулюса, который с группой пленных офицеров содержался в Суздальском монастыре, который превратили в лагерь для военнопленных [167].
Когда ознакомился с расположением военнопленных и поговорил с немецкими офицерами, то выяснил, что некоторые подлецы все еще Сталинградское поражение рассматривают как частичный неуспех гитлеровских войск. Настроены враждебно.
Затем я пришел в комнату, где был размещен Паулюс с адъютантом — полковником [168].
Паулюс хотя и настроен мрачно, но рассуждает здраво, говоря о том, что он дрался, как подобает солдату, и, когда Гитлер требовал быстрейшего продвижения войск его армии, он ему докладывал, что тылы у него не подтянуты, боеприпасов недостаточно и т. д. Однако несмотря на это Гитлер требовал наступления.
Паулюс, как он говорил, не раз доносил, что надо подтянуть тылы, и просил помочь войсками и техникой, так как создаётся тяжелая обстановка и угроза окружения Советскими войсками, однако никакой помощи он не получил, и вот результат — как он закончил.
Говорили мы с ним об обстановке на других фронтах, в чем он проявил интерес, так как он сказал: «отстал от жизни».
Я ему сказал, как у нас хорошо пошли дела под Москвой и на других фронтах, и сказал, что участь немецких войск будет та же, что и под Сталинградом. Паулюс улыбнулся, но ничего не сказал [169].
Я даже грешным делом подумал, что он иронически принял мое сообщение, но потом после некоторой паузы сказал, оживившись: «Г-н генерал, я с вами согласен, что немецкой армии не выстоять против Красной Армии, но вы подумали, что будет дальше у вас. Ведь вы по окончании войны, после победы над Германией, поссоритесь со своими союзниками, а может быть и подерётесь».
Я не ожидал такого мудрого заключения Паулюса, но, сделав спокойный вид, спросил, почему он пришёл к такому выводу. Он так же спокойно мне сказал: «У вас с союзниками разный социальный строй, разные взгляды на жизнь, и никогда эти взгляды не совпадут». Пожалуй, он прав.
На следующий день меня вызвали в Москву, и там и писал записку о встрече с Паулюсом.
Поездка на фронт со Сталиным
В августе 1943 года меня вызвал в Кремль Верховный Главнокомандующий Сталин. Примерно в 3 часа ночи, когда я явился, он посмотрел на меня, улыбнулся, затем, поздоровавшись, сказал:
«Я собирался ехать на Западный фронт к Соколовскому и на Калининский к Еременко, с тем чтобы ознакомиться на месте с дальнейшими наступательными действиями войск и подтолкнуть Ерёменко к более активным действиям» [170], — и далее продолжал:
«Руководство охраной и организацией поездки возлагается на вас. Весь маршрут по фронтам я скажу вам потом. Сейчас надо вам выехать в Гжатск и подготовить домик для ночлега и место, где кушать. Завтра утром встречайте наш поезд. Всё ясно?» Я говорю: ясно.
И далее добавил: «об этом никто не должен знать, в том числе и начальник Управления охраны генерал Власик» [171].
Я повернулся и ушёл. Захватил на работе походный чемодан и выехал на машине в Гжатск. Со мной были адъютант Тужлов и шофёр Фомичёв*.
Приехал в Гжатск. В городе пусто. Его недавно освободили от фашистов. Кое-где появляются женщины с детьми и старики. Мужчины все были призваны в армию, как только освободили город.
Присмотрел на окраине небольшой домик, кругом деревья. В домике оказался работник НКВД. Спрашиваю, с миноискателем прошлись? Отвечает, да. Затем пошутил, что дом реквизируем на день, и вместе с ним стали наводить порядок, и приказал подключить телефоны ВЧ-связи.
Затем поехал на железнодорожную станцию. Спрашиваю начальника, имеются ли брошенные немцами мины, снаряды, гранаты. Ответил — есть. Затем я пошёл по полотну. Отойдя с полкилометра, обнаружил снаряды, брошенные около рельс, а чем дальше шёл, тем больше попадалось немецких снарядов разных систем. Тут же валялись и заряды с порохом.
Быстро вернулся на железнодорожную станцию. Связался с Москвой и передал начальнику транспортною управления НКВД, что надо принять меры по уборке боеприпасов, так как движение поезда небезопасно. Начальник Управления отвечает: везде, где немцы отступают, полно брошенных боеприпасов. Вижу, что его не проймёшь, и я прекратил разговор.
