Наблюдая вблизи дирижера Ч., можно было изучать поведение этого импульсивного и гениального эгоцентрика, а также зависимых от него людей. Своей властью, обретенной благодаря одаренности и силе воли, Ч. пользуется довольно бесцеремонно, вызывая одновременно страх и восхищение. Что всякий раз с пугающим постоянством обращает очень многих в покорных слуг и безропотных страдальцев и лишь очень немногих — в несгибаемых противников. Покорность же и безропотность, усиливая жажду власти, постепенно превращают ее в пьянящее чувство собственной исключительности.
Снова концертное турне, и после посадки в Москве и нескольких часов полета мы видим внизу побережье и морской простор. Можно различить четкие, как на географической карте, очертания Куршской косы, и я трепещу от волнения. Мы летим над Кенигсбергом, и я мысленно возвращаюсь в прошлое: детство, страшные военные и послевоенные годы. На высоте десяти тысяч метров над Кенигсбергом мне начинает казаться, будто это моя душа, отделившись от тела, взирает на мою прошлую жизнь и судьбу. Там, внизу, я годами жил в нужде, а нынче с комфортом пролетаю над прошлым, словно и не было его. Я пробую вспомнить, не испытывал ли я тогда предчувствий моего будущего. Но ничего не приходит на память, хотя предчувствия опасности и бед, непосредственно угрожающих близким, у меня, несомненно, были.
Учителя дзена считают, что моменты сверхпознания нельзя зафиксировать: они суть молниеносные озарения, сохраняемые в памяти. Но я отчетливо чувствую их, хотя ощущение присутствия «потустороннего» всегда противится точным формулировкам. Нас постоянно дразнит нечто, скрытое за тем, что доступно восприятию, — так мне всегда хотелось думать. Звуками, красками или поэтическим словом поведать о «потустороннем» и есть, наверное, призвание всякого большого мастера. Но очень часто произведения искусства подобны простому зеркалу — тысячелетнему символу добросовестного воспроизведения видимой реальности. Отразить невидимое или добавить что-то свое зеркало не может.
Силу своей восприимчивости к «потустороннему» я испытал во время второго концертного турне по Израилю, на сей раз с Симфоническим оркестром штутгартского радио, куда я перешел к тому времени.
В Израиле, как обычно, стояла теплая и солнечная погода. До обеда у нас было свободное время, и я отправился к Стене плача в еврейской части старого Иерусалима. Внушительное сооружение из больших прямоугольных каменных глыб, с которыми не смогли ничего сделать ни века, ни человеческая страсть к разрушению, было свидетелем далекого прошлого, о котором мы, несмотря на Библию, знаем мало. На огороженной мощеной площадке перед голой стеной беспорядочно двигались одетые в черное мужчины. Некоторые молились, беспрестанно кланяясь согласно ритуалам, другие приходили и уходили; у отдельных выдвинутых вперед столиков совершались обряды. Была суббота, и несколько подростков проходили бар-мицву. По лицам тринадцатилетних было видно, что этот обряд приобщения к Богу они воспринимают как очень важное событие.
Неподалеку от меня стоял мальчик, очень похожий на меня, когда я был в том же возрасте, и читал свой отрывок из Торы. Свиток лежал на красивом покрывале из голубого бархата. Тесным кругом стояли раввин, кантор и, по-видимому, родственники и друзья. Все были закутаны в белые талесы. И тут это произошло: вопреки моей воле время потекло вспять, и иерусалимская реальность, благодаря этому трогательно серьезному мальчику, обернулась моим собственным кенигсбергским прошлым. Это я стоял сейчас перед Торой, и из глубин души на меня хлынул такой поток прежних чувств — радости, боли, сомнения, что я перестал владеть собою и залился слезами. Их горечь свидетельствовала о том, что мои раны не затянулись, что им никогда не затянуться. И казалось, будто сквозь эти рыдания звучит громоподобный призыв: «Слушай, Михаэль: Господь Бог наш, Господь един есть!»
Рут Ауэрбах, в прошлом Улла Пик, и Тамар Пелед, в прошлом Ханнелоре Винтерфельд, устраивают в Израиле встречу бывших учеников кенигсбергской еврейской школы. Многие выехали в Палестину еще в середине тридцатых годов. От меня хотят услышать, каким был конец школы. Маленькая, уютная комнатка в кибуце Мааган-Михаэль до отказа заполнена людьми: девять бывших учеников, их жены и мужья. Мы начинаем вспоминать прошлое, и тут обнаруживается, что сейчас 9 апреля, 18 часов, т. е. тот же день и час, когда Лаш, комендант города-крепости Кенигсберг, подписал свою запоздалую капитуляцию. Иначе говоря, мы собрались в час гибели прусского Кенигсберга, нашей общей родины, которую мы и наши родители так любили.
Встреча чрезвычайно волнует меня, кажется невероятной. Она слишком коротка, чтобы узнать обо всем, что мне хотелось, и самому поведать о том, что интересовало остальных. И все же каждый рассказывает историю своего спасения, и нам удается поговорить обо всех, чьи имена мы еще помним. Встреча, состоявшаяся после сорока пяти — пятидесяти лет разлуки, это уже встреча «в конце пути», и она стала часом поминовения убитых родственников, друзей, учителей и школьных товарищей.
Разумеется, самое важное, самое главное в жизни это забота о будущем детей и внуков. Нельзя забывать, что мы и только мы отвечаем за то, в каких условиях им предстоит жить. Но чтобы быть достойными этой высокой задачи, следует знать прошлое и бережно доносить до живых память об ушедших. Ей и посвящена настоящая книга.
Приложения
К седьмому немецкому изданию
Это никогда не должно повториться!
Каждый должен понять, что в эпоху существования невообразимо ужасного оружия массового уничтожения нужно сделать войну между отдельными нациями невозможной. «К вечному миру» — так более чем двести лет тому назад кенигсбергский философ Иммануил Кант назвал свое сочинение, в котором изложил концепцию будущего многонационального государства — главного шага на пути «к вечному миру». В этом государстве отдельным нациям надлежит вести себя подобно совершеннолетним гражданам федеративной республики. Создание такого многонационального государства — пока еще не поздно — я считаю наиважнейшей задачей ныне живущих.
Эпоха, когда война являлась продолжением политики иными средствами, должна безвозвратно уйти в прошлое. Следует отказаться от практики подготовки исполнительных солдат и, в частности, от прославления завоевательных войн, результатом которых были территориальные приращения, от чествования так называемых великих побед в жестоких битвах и от представления, что способность убивать есть мужская добродетель. Все приобретенное путем насилия и в ущерб другим народам всегда служит причиной для нового насилия, нового проявления ненависти.
Всеобщее взаимодействие ведет к миру, национальное противостояние к войне!
Отзывы читателей
На предыдущие издания книги я получил более четырехсот волнующих отзывов, в которых порою описываются невероятные судьбы. Их авторы не могут спокойно вспоминать о перенесенных страданиях. Наивысшим злом они считают людскую ненависть, сумасшедших диктаторов и кровавые оргии войны. Некоторые дополнили мое свидетельство важными деталями. Откликнулись две мои одноклассницы, которых я уже не числил в живых. Получил я и подтверждения описанных мною депортаций из архива имперского министерства путей сообщения, а также копию секретного отчета штандартенфюрера СС Егера о казни. Имели место и телефонные звонки тех, кто собственными глазами видел «работу» убийц. Языку не под силу описать эти события, но еще труднее душе — их заново пережить. С тревогой наблюдаю, как воспоминания о них превращают в своего рода страшилку, которой средства массовой информации злоупотребляют в коммерческих целях. Тем самым общество лишается возможности вынести из прошлого важный урок.
