Игра разума. Как Клод Шеннон изобрел информационный век - Сони Джимми

Оглядываясь назад, Шеннон называл эти занятия счастливыми и бесцельными: «Я всегда старался преследовать свои интересы без оглядки на их финансовую ценность или ценность для мира. Я потратил уйму времени на совершенно бесполезные вещи». Что характерно, он не делал различий между своим интересом к сфере информации и увлечением одноколесными велосипедами. Все они были звеньями одной цепи.

Десятилетия спустя Роберт Галлагер позволит себе комментарий, в котором отразится мнение многих выдающихся умов того времени относительно личных причуд Шеннона: «Это были те вещи, которые нормальные крупные ученые не делают!» Галлагер был учеником Шеннона, и эта ремарка была сделана с симпатией и всего лишь шутливым возмущением. Но нетрудно представить, что более скептически настроенные современники Шеннона поражались тому, о чем думает легенда «Лабораторий Белла». В любом случае в МТИ с ним связывали большие ожидания. Ему выделили именную кафедру, штатную должность и предоставили возможность работать одновременно в двух департаментах – математическом и инженерном. «Его действительно превозносили. Он должен был стать тем корифеем, который поведет департамент электрической инженерии в светлое будущее теории информации», – говорил Тренчард Мур, бывший студент Шеннона.

Изначально, похоже, сам факт присутствия Шеннона в МТИ вызывал восторг. Иметь такого человека, как он, в числе сотрудников факультета было знаком отличия. Само его имя привлекало сюда энергичных и перспективных выпускников, которые бы в ином случае отправились в другое место. Лен Клейнрок, выпускник того периода, вспоминал, что появление Шеннона в МТИ повлияло и на его выбор дальнейшей программы обучения: «Если я планирую потратить три-четыре года на защиту докторской диссертации, то я выберу самого лучшего, на мой взгляд, профессора. И при этом я хочу иметь стимул работать. Я знал, что лучшим профессором был Шеннон».

И Клейнрок был не единственным, кто придерживался подобного мнения: выпускники, чьей специализацией была теория информации, загорались, узнав о возможности поработать с человеком, который открыл эту область знаний. Но реальность оказалась, возможно, не такой блестящей. Те несколько подопечных, которых он, как куратор, взял под свое крыло в МТИ, видели его не часто. Когда его попросили взять больше студентов, Шеннон ответил: «Я не могу быть куратором. Я не могу давать советы кому бы то ни было. Я не уверен, что имею право советовать». И дело было не только в замкнутости Шеннона: мысль о том, чтобы обратиться за помощью к такому человеку, как Шеннон, заставляла трепетать даже самых способных студентов. Галлагер, который поступил в аспирантуру в МТИ в тот же год, когда Шеннон пришел на факультет, не решался попросить живую легенду внести его даже в предварительный список.

«Я испытывал перед ним такой благоговейный страх, что с трудом мог заставить себя подойти к нему и заговорить! <…> У него было совсем мало студентов, работающих над докторской диссертацией, и я думаю, что частично это объяснялось тем, что, когда рядом с тобой в МТИ находится такая колоссальная фигура, как Шеннон, нужно иметь очень большое самомнение, чтобы попросить такого человека стать твоим руководителем!»

Клейнрок выразился более лаконично: «Я всегда ощущал это как большую честь, и мне было немного неловко, что он захотел работать со мной!»

Шеннон ненамеренно соответствовал этим представлениям и слегка дистанцировался от обычной академической жизни. Он не был членом учебных комитетов, положенных ему по статусу в рамках факультета, и даже нерегулярно появлялся в своем кабинете. Все его взаимодействие с коллегами обычно сводилось к неожиданным приходам на их лекции. Профессор Герман Хаус вспоминал одну из своих лекций, которую посетил Шеннон. «Я находился под большим впечатлением от его визита, – вспоминал Хаус, – он был очень добр и задавал нестандартные вопросы. На самом деле один из его вопросов заставил меня написать новую главу в той книге, над которой я тогда работал».

Шеннон тоже читал лекции в костюме и галстуке, как требовалось от профессоров МТИ в те дни. Время от времени он подбрасывал кусочек мела в воздух, отвечая при этом на вопросы студентов (поразительно, что он никогда не ронял мел). Тем не менее его лекции получали смешанные оценки. Часть студентов находили их увлекательными и лично убеждались в том, что Шеннон действительно выдающаяся личность. «Его лекции были как изысканное блюдо! Ты приходишь туда, и то, о чем он рассказывает, так ясно, так наглядно. Это была отменная математика, дававшая свои результаты», – отмечал Клейнрок. Для некоторых студентов возможность наблюдать за тем, как Шеннон рассуждает вслух, находясь в учебной аудитории, станет одним из определяющих моментов всей академической жизни.

Однако все те трудности, с которыми сталкивается гений, когда пытается объяснить свои идеи и взгляды, становились очевидными во время лекций. Профессор, быть может, и получал удовольствие, делясь своими откровениями со студентами, но часть аудитории с трудом поспевала за ходом его мысли. Дэйв Форни, тогдашний студент Шеннона, заметил, что качество лекций профессора почти полностью зависело от сути проблемы, которую он обсуждал на лекции. «Какие-то вопросы он разбирал очень хорошо. В других же случаях у него фактически получалось только сформулировать вопрос, – отмечал Форни, добавляя: – Это было очень ценно для выпускников, которые выбирали тему своей диссертации».

В какой-то степени даже те студенты, которые любили его лекции, понимали, что для Шеннона они были не столько возможностью поделиться специфическими знаниями, сколько шансом поразмышлять вслух, собрать вместе самых талантливых представителей МТИ и обсудить с ними проблему, представляющую для него личный интерес. «На своих лекциях он не занимался обучением, – вспоминал Клейнрок. – Не думаю, что ему это сильно нравилось. Он хорошо справлялся со своими обязанностями, но я думаю, что он хотел поделиться своим мнением со студентами, будущими докторами наук. Он был счастлив работать с ними, но не собирался повторять одно и то же с каждым новым поколением учеников». А вот еще воспоминания Галлагера:

«Он не был тем преподавателем, который по окончании занятия говорит: “Итак, главное, что вы должны отсюда вынести – то-то и то-то”. Он говорил: “Вчера вечером я задумался над этим вопросом и пришел к выводу, что его можно рассмотреть с очень интересной точки зрения”. Он произносил это с лукавой усмешкой, а потом возвращался, демонстрируя абсолютно превосходную вещь».

Вот таким был «профессор Шеннон»: слишком талантливым, чтобы быть понятым или проигнорированным. К тому времени он являлся уже, скорее, источником вдохновения, чем преподавателем. Или, как сказал один из его студентов: «Мы все относились к Шеннону как к богу».

Но нашлось несколько счастливчиков, которым удалось попасть под крылышко своего бога. Эти доверенные лица имели доступ в дом Шеннона в Винчестере и даже право предлагать свои интересные идеи. Вот как описывал Клейнрок свой первый контакт с Шенноном: «Он сказал: “Почему бы тебе не прийти ко мне в гости в следующую субботу и не навестить меня?” И я ответил: “Здорово”. Понимаете, я был всего лишь скромным студентом-выпускником. И я не мог поверить, что он приглашает меня к себе в гости!.. Помню, как я сказал своим коллегам: “Я собираюсь в гости к Шеннону!"».

Шеннон вдохновлял и направлял, подталкивая людей к новым идеям и озарениям. Вместо того чтобы давать готовые ответы, он задавал наводящие вопросы; вместо решений предлагал определенные подходы к изучению той или иной проблемы. Как вспоминал его бывший студент Ларри Робертс: «Любимым приемом Шеннона было выслушать то, что ты хотел сказать, а потом просто добавить: “А что если…” – и затем предложить подход к решению проблемы, о котором ты даже не задумывался. Вот как он консультировал». Именно так Шеннон предпочитал учить: словно он был твоим попутчиком и напарником в решении задач, так же сильно, как и его студенты, желавшим найти новый маршрут или свежий подход к серьезной проблеме.