Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер

Бесси Брэддок пишет в своих мемуарах:

За несколько лет до этого инцидента миссис Брэддок попала в заголовки газет, открыто продемонстрировав свое презрение к Черчиллю. Однажды, когда он отсутствовал в палате общин, она театрально встала со своего места на скамье для членов правительства, пересекла зал и уселась на скамейке для оппозиции, там, где обычно размещался он. Сейчас это не кажется серьезным правонарушением, но в то время такое поведение считалось непарламентским и грубым. Однако миссис Брэддок сохраняла абсолютную невозмутимость.

Что же касается эпизода с его пьянством, ее упреком в этом и его возмутительным ответом: если такое и было, то миссис Брэддок, согласитесь, вряд ли стала бы упоминать об этом в своих мемуарах. Зато она описала пару случаев, когда они с Черчиллем налаживали друг с другом крайне маловероятную связь, перекинув хрупкий мостик через огромную пропасть идеологических расхождений:

Других упоминаний о знакомстве Черчилля с темнокожими знаменитостями почти нет, но в тот раз его явно не в чем было упрекнуть, по крайней мере, по мнению миссис Брэддок.

Персики и сливки. Отставка Черчилля, 4 апреля 1955 года

[147]

«Вы всегда должны знать, какое влияние хотите оказать в самом начале и какое впечатление о себе оставить в самом конце», — сказал Черчилль в 1947 году своим коллегам по Консервативной партии в Вудфорде за частным ужином в отеле «Кингз Хед» в Чигвелле. «И конец, — добавил он, — может быть гораздо важнее, чем начало».

И вот, восемь лет спустя, конец настал. «Все уже, кажется, решено, — пишет Гарольд Макмиллан. — Четвертого апреля Уинстон уходит в отставку».

Макмиллан написал это в марте 1955 года, по-видимому, после того, как на совместном обеде наблюдал за Черчиллем и Иденом. Были и другие сигналы. Джок Колвилл говорил тогда о Черчилле: «он стареет с каждым месяцем и не хочет читать никаких документов, кроме газет, и задумываться о том, что ему неинтересно».

Конечно, нам — тем, кто никогда не были премьер-министрами, — легко забыть, насколько сложна эта роль и физически, и интеллектуально: с первого луча солнца и до предрассветных часов нужно постоянно сохранять острое как бритва мышление и максимальную бдительность. А Черчиллю к тому моменту уже было восемьдесят. Колвилл признавал, что «в некоторые дни прежний блеск возвращался». Это был тот блеск, та искра, которую сам Черчилль старался сохранить до самого конца. Мысль об отставке была ему невыносима, и дата этого события никак не укладывалась в его сознании. Он даже высказывал коллегам предположение, что это будет решать королева, а она вполне может попросить эту дату отложить. Возможно, он даже воображал, что ему прикажут остаться.

Подобного требования из Букингемского дворца не поступило. «Ее Величество признает мудрость принятого вами решения, — учтиво пишет личный секретарь королевы в ответ на его прошение об отставке, — но испытывает величайшее личное сожаление по этому поводу. Особенно ей будет не хватать еженедельных аудиенций с вами, которые она считала на редкость поучительными и, если уместно так сказать о государственных делах, невероятно занимательными».

Итак, вечером 4 апреля 1955 года в конце Даунинг-стрит (там тогда не было ворот; в светлое время суток публика могла свободно ходить туда и обратно) собралась огромная толпа лондонцев. Некоторым из них удалось мельком увидеть один из самых ярких нарядов Черчилля. Став в 1953 году рыцарем Подвязки (и, соответственно, сэром Уинстоном), он теперь в этом качестве готовился принять королеву и герцога Эдинбургского в доме 10 для прощального ужина. Костюм его включал белый галстук, яркий пояс и довольно примечательные черные чулки, подчеркивавшие маленькие ножки, на которых держалось массивное тело.

Список гостей оказался соответствующим: естественно, там был его преемник Энтони Иден с женой Клариссой; к ним присоединились бывший премьер-министр Клемент Эттли, фельдмаршалы Монтгомери и Александер, герцог Норфолк и верные друзья Черчилля Брендан Брэкен и лорд Черуэлл. Гостям подавали черепаховый суп, лосося, ягненка, персики и сливки — такими были вкусы 1950-х. Когда Черчилль произносил тост в честь ее величества, причудливость его ораторского искусства проявилась во всей красе: «Мы благодарим Господа за все, что нам даровано, и клянемся и впредь посвящать себя святым делам и благодетельному образу жизни, в котором вы, ваше величество, молодой и блестящий чемпион». Такое впечатление, будто он говорит о скаковой лошади. Она, впрочем, не обратила на это внимания.

В ролике хроники Pathé-Journal, который показывали потом в кинотеатрах, на немое изображение наложили звук восторженных криков благодарного народа. Но люди, собравшиеся в Уайтхолле и возле Букингемского дворца, выглядят на ней более сосредоточенными и задумчивыми, чем предполагает звуковая дорожка. Голос за кадром в кинохронике называл Черчилля просто «великим англичанином». Его отставка казалась не просто рядовым политическим событием. Именно тогда начиналась эпоха — эра — новой чувствительности. Всего парой недель ранее все хит-парады возглавила песня «Рок круглые сутки» (Rock Around The Clock) в исполнении Билла Хейли и его рок-группы Comets. Из-за необычайно реалистичных сцен насилия фильм, в котором она использовалась в качестве заставки, — это была суровая американская драма о подростках-правонарушителях под названием «Школьные джунгли», — вызывал страшный переполох в Комиссии по цензуре британских фильмов. В этой музыке звенела откровенная агрессия, выходившая далеко за рамки сексуальности свинга. Молодежь обретала новый голос. Этот новый мир больше не был миром Уинстона Черчилля.