Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
Во втором «№ 1» «Гиперборея» были гумилевский «Слоненок» с его рисунком, «Не о весне пою» Георгия Иванова с автопортретом в снежно-чернильном раю и моя «Птица» с изображением орла.
Этот орел всем почему-то чрезвычайно понравился, особенно Мандельштаму.
Гумилев, всегда желавший всюду и во всем быть лучше остальных, заявил, что птиц рисовать легче всего, и для третьего «№ 1» дал свою «Канцону», иллюстрировав ее петухом.
Петух получился голенастый, длинноногий и пернастый.
– Это страус, а не петух! – решил Мандельштам.
– Не страус, а петух. Самый настоящий африканский петух, – объяснил Георгий Иванов. – Ты, Осип, в Африке не бывал, так и судить об африканском петухе не можешь, и потому «Пепли плечо и молчи»!
Я в этот номер дала «Балладу о Роберте Пентегью» с девятью котами в виде иллюстрации. Георгий Иванов нарисовал закат, как персидскую шаль, к своему стихотворению «И дальний закат, как персидская шаль...».
Мандельштам – «Я слово позабыл» и обратился ко мне с просьбой немного помочь ему в его «собственноручной графике» – прибавить к ней слепую ласточку.
Я, конечно, согласилась. Он протянул мне чистый лист бумаги.
– Вот тут, в правом углу, прибавьте ласточку.
– Лучше вы все сперва нарисуйте, а потом уже я прибавлю ласточку.
– Но ведь все уже готово, только ласточки не хватает! – Мандельштам широким жестом указал на белый лист. – Вот они, горячие снега! Не хватает только детали – слепой ласточки, упавшей на них!
Я не стала спорить с ним и нарисовала ласточку. Мандельштам остался ею очень доволен.
– Только слепой не разглядит, что она слепая, действительно слепая! – Он провел под ласточкой волнообразную черту и подписался. – Жаль даже отдавать. В рамку бы вставить мой рисунок! «Музейная вещь», как говорит сынишка Анны Радловой. Прелесть! – восхищался он.
Четвертый «№ 1» собирался почему-то очень долго, и я не могу утверждать, что он «в соответствующем количестве экземпляров» вышел в свет. Я видела только оригинальный номер.
В нем Гумилев поместил свое «Слово», Мандельштам – «По каменным отрогам», Георгий Иванов – «В половине сентября», Оцуп – стихи про гвоздь, я – «Балладу об извозчике».
Рукописные оригиналы продавались дорого только уезжающим за границу. Остальным – по сходной цене или просто раздавались на добрую память добрым же знакомым.
Третий «№ 1» был отпечатан в пяти экземплярах, второй тоже в пяти, зато первый «№ 1» – ему повезло – в двадцати пяти экземплярах. Объяснялось это отсутствием бумаги и прочими «сложностями и техническими трудностями» того времени.
Весной «Новый Гиперборей» прекратил свое существование, надобность в рукописных журналах исчезла. Наступил нэп.
Вскоре вышел первый сборник Цеха поэтов в «нормально благопристойном виде».
Яков Ноевич Блох основал книгоиздательство «Петрополис», стал печатать сборники стихов в «изысканно-эстетическом оформлении».
Он отдался своему делу всей душой и с невероятным энтузиазмом привлек к участию в нем не только поэтов, но и художников.
Начались споры о том, полезно или нет слишком эстетическое оформление для стихов?
Гумилев считал, что стихи должны издаваться классически просто и строго, без всяких художественных украшений, превращающих сборник стихов в предмет искусства.
Лозинский и Георгий Иванов, напротив, стояли за «художественное оформление».
Мандельштам, смотря по настроению, склонялся то на одну, то на другую сторону.
Издатель «Петрополиса» разрывался от волнения и сомнений, страстно советовался с поэтами и с художниками, стремясь, по выражению Лозинского, создать «книгоиздательство, равного коему не было, нет и не будет на свете».
Конечно, как и всякое явление тогдашней литературной жизни, книгоиздательское волнение и сомнения Я. Н. Блоха нашли отражение в комических стихах, и Георгий Иванов написал свою «Балладу об издателе».
Неправильно названная в собрании сочинений Н. Гумилева «поэмой», «Баллада об издателе» не является коллективным творчеством, а сочинена Георгием Ивановым, им одним.
Ни Гумилев, ни Мандельштам не принимали в ее сочинении ни малейшего участия. Она явилась для Гумилева и для Мандельштама такой же неожиданностью, как и для меня. Я присутствовала при первом чтении ее весной 1921 года на квартире Гумилева и помню впечатление, произведенное ею на нас троих.
Гумилев пришел от нее в восторг, тут же записал и стал читать ее всем, с кем в те дни встречался. Отсюда, должно быть, и возникло мнение, что он ее автор.
Я. Н. Блох ошибается, считая Гумилева «основным автором» «Баллады», которую он тоже называет «поэмой». Ошибается он также, считая, что Гумилев придумал для нее и особый размер «молоссы» (?).
«Баллада об издателе» просто написана размером моих тогдашних баллад, в подражание им, с теми же, как и в моих балладах, мужскими рифмами.
переделка строки моей «Баллады об извозчике».
Мне наконец удалось восстановить в точности всю балладу, которую я и привожу:
БАЛЛАДА ОБ ИЗДАТЕЛЕ
На Надеждинской жил один
Издатель стихов,
Назывался он Господин
Блох.
Всем хорош – лишь одним плох:
Фронтиспис очень любил
Блох.
Фронтиспис его и погубил,
Ох!
Труден издателя путь и тернист, и кремнист,
А тут еще титул, шмуцтитул, заставки и титульный лист,
Книгу за книгой Блох отсылает в печать,
Издал с десяток и стал безнадежно скучать.
Добужинский, Чехонин не радуют взора его,
На Митрохина смотрит, а сердце, как камень, мертво.
И шепнул ему дьявол, когда он ложился в постель:
– Яков Ноич! А есть еще Врубель, Рембрандт, Серов,
Рафаэль!
Всю ночь Блох
Плохо спал,
Всю ночь Блох
Фронтисписы рвал.
Утром рано звонит в телефон —
На обед сзывает поэтов он.
И когда пришел за поэтом поэт,
И когда собрались они на обед,
Поднял Блох руку одну —
Нож вонзил в зад Кузмину,
Дал Мандельштаму яда стакан —
Выпил тот и упал на диван.
Дорого продал жизнь Гумилев,
Умер не пикнув Жорж Иванов.
И когда всех поэтов прикончил Блох,
Из груди вырвался радостный вздох:
– Теперь я исполню мечту мою,
Книгоиздательство я открою в раю. Там Врубель, Рембрандт, Рафаэль, Веласкес и Бердслей,
Никто не посмеет соперничать с фирмой моей!..
Кстати, прибавлю еще специально для литературоведов.
В комментариях к экспромту № 393, написанному весной 1921 года, сказано, что составителям его не удалось узнать, кто был автор поэмы об «Умеревшем офицере».
Автором ее был Оцуп, тогда же уничтоживший свою поэму, кончавшуюся строками:
И лежит раскинув руки
Умеревший офицер.
Приведу и маленькую справку pro domo sua (в свою защиту). В примечаниях № 398 к письму Гумилева сказано: «и... Стих 18 „(Над Волховом встает луна)“, очевидно, взято из „Поэмы о Луне“ самой Одоевцевой».
Нет. Совсем не очевидно. И даже напротив. Оно никак не могло ни по ритму, ни по содержанию быть взято из «Поэмы о Луне», напечатанной во II номере журнала «Дом Искусства», а также в моем сборнике стихов «Двор Чудес».
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
