Скобелев, или Есть только миг… - Васильев Борис Львович

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90

– Воды…

– Говори на нашем языке! – резко крикнули ему.

– Воды, – по-русски повторил он. – Умоляю…

– Дайте ему напиться, – сказал чей-то спокойный, очень уверенный голос.

Ему подали кувшин. Он с трудом сел – ломило все занемевшее тело, – взял кувшин в слабые дрожащие руки и жадно, всхлипывая, выпил его до дна. Только тогда огляделся, увидел вооружённых текинцев и сидящего поодаль на ковровой тахте нарядно одетого человека средних лет с аккуратно подстриженной бородкой. Он никогда не видел Коджар-Топас-хана, но сразу же сообразил, что это – он.

– Назови своё имя, – сказал хан.

Утолив мучительную жажду, Млынов уже ясно понял, что ему необходимо ни в коем случае не признаваться, что он понимает язык, на котором ему задают вопросы. И поэтому спросил по-прежнему по-русски, обведя всех удивлённым взглядом:

– Где я?.. И почему здесь?.. Кто вы такие?

– Отвечай на нашем языке! – грубо крикнул ему рослый текинец в белоснежном тельпеке.

– Кто вы такие? – по-русски повторил Млынов. – Почему меня похитили?

– Назови своё имя, – все так же спокойно повторил хан.

– Что говорит этот важный господин? – Млынов изо всех сил демонстрировал беспокойство. – Мне нужен толмач, я не понимаю ни одного слова!

– Напрасно упрямишься, – вздохнул Коджар-Топас-хан. – Мы ведь знаем, кто ты такой. Нам нужно лишь твоё признание.

– Я требую толмача!

– А для чего тебе толмач? – Топас-хан чуть раздвинул тонкие губы, обозначая улыбку. – Ты станешь моим личным гостем, если признаешься во всем.

– Я ничего не понимаю, о чем вы говорите! – капитан выкрикнул это, разыгрывая испуг. – Меня ударили по голове, связали, привезли сюда, но я ничего не знаю!

Текинцы тихо о чем-то посовещались, после чего хан спросил на довольно сносном русском языке, не переставая изображать улыбку:

– Мы знаем, кто ты такой. Ты – бывший толмач генерала Скобелева, ставший потом его адъютантом. Так почему ты приехал в наши края задолго до своего командира?

– Я никакой не адъютант, помилуйте, господин, – с максимальной искренностью ответил Млынов, для убедительности прижав руку к сердцу. – Я – купец Громов, я покупаю верблюдов по договорённостям с Астраханским…

– Лжёшь, капитан Млынов, – брезгливо поморщился Коджар-Топас-хан. – Объясните ему, что ложь – непрощаемый позор для мужчины.

Он поднялся и вышел. И едва за ним опустился полог шалаша, как Млынова начали избивать в три пары кулаков…

Били, пока он не потерял сознание. Очнулся от свежего ночного воздуха: его куда-то волокли. Но очнулся всего на мгновение…

Окончательно пришёл в себя в глинобитном сарае. Сил хватило, чтобы встать, осмотреться, проверить, заперта ли дверь с наружной стороны. Дверь оказалась запертой, но осматривался он не зря. В углу на связке камыша он обнаружил пару лепёшек и кувшин воды. Есть не хотелось, но он заставил себя неторопливо разжевать чёрствые лепёшки и только после этого с удовольствием напился воды.

В тот день его поволокли на допрос под вечер, когда было ещё светло. Млынов стонал, изображая полное бессилие, но украдкой внимательно оглядывался по сторонам. Сарай, служивший местом его заключения, оказался рядом с внутренним, хорошо укреплённым фортом, и он понял, что это и есть Денгиль-Тепе, на оборону которого текинцы возлагали свои основные надежды. «Коли этим путём тащат, значит, живым не отпустят, – с горечью подумал он. – Значит, главное – не признаваться, что знаю их язык. Отвечать только по-русски, только по-русски…»

Коджар-Топас-хана на сей раз не было. Здоровенные текинцы вначале громко орали, всячески угрожая ему, но он упорно требовал толмача.

Тогда начали бить. На сей раз не кулаками, а плетями из грубого верблюжьего волоса. Грубые плети сдирали со спины кожу, грубый волос ломался при каждом ударе, части его застревали в ранах, что вызывало мучительный зуд. Он кричал и молил о пощаде, но кричал и молил только на русском языке.

Войдя в раж, текинцы кричали тоже, и как Млынову не было больно, он старался запоминать, что именно они выкрикивают, доведя себя до неистовства.

– Говори на нашем языке!..

– Сколько верблюдов у Гез-каглы?..

– Отвечай!..

Что-то они кричали ещё, но он не запомнил. Вероятно, просто ругались, а ругань ему не к чему было запоминать. Главное прозвучало, и это главное он изо всех сил старался не забыть.

А накануне они окончательно озверели и после жестоких побоев одним ударом кинжала отрезали ему ухо. Он дико закричал от невыносимой боли, услышав в ответ смех.

– Завтра мы отрежем тебе палец на руке. И каждый день будем резать по одному пальцу, пока ты не признаешься, что говоришь на нашем языке.

Млынов потерял сознание, когда его ещё волокли в место его заточения. Но сейчас то ли от близких артиллерийских выстрелов, то ли от того, что острая боль унялась, окончательно пришёл в себя. И сразу возникло чувство, что он должен непременно что-то вспомнить. Что-то очень важное, какую-то фразу, случайно сорвавшуюся с языка… А вспоминалось с трудом, потому что сил почти не было, а боль была. Но он заставлял себя забыть о боли, и это почти удалось, когда деревянная дверь внезапно приоткрылась, и в щель быстро скользнула маленькая юркая фигурка.

– Господин, ты жив? Не бойся меня, я вечно буду благословлять твою щедрость. Ты купил мою маленькую дочь, мою Кенжегюль, и отдал её мне…

Голова его была занята поисками иных воспоминаний, и поначалу он даже решил, что и это неожиданное посещение всего лишь очередная проверка, потому что молодая женщина говорила по-туркменски, а потому ответил нейтрально, просто повторив имя:

– Кенжегюль.

– Да, да, мой господин, так зовут спасённую тобой мою девочку. Но тебя непременно убьют, если ты не уйдёшь к своему племени.

– Моё племя далеко.

Он впервые ответил на языке, знание которого выбивали из него столь жестоко и планомерно. Но хотелось верить, что ещё есть возможность спастись, есть шанс. Может быть, последний, и он рискнул.

– Русские совсем рядом, все джигиты ускакали из крепости. Надень женский халат и накидку и иди к северным воротам. За ними тебя ожидает лошадь…

Она говорила быстро, и что-то в её тоне убеждало, что она не обманывает его. Поэтому Млынов, более уже ни о чем не спрашивая, накинул старый халат и глухую длинную накидку и выскользнул за дверь сарая вслед за женщиной.

– Иди к северным воротам, – торопливо сказала она. – Не беги, но и не задерживайся.

Бежать Млынов не мог, а задерживаться не собирался. Во дворе крепости суетилось много народа, но в основном это были старики, женщины да дети. Юная спасительница его тут же затерялась среди них, успев на прощанье показать, куда ему следует идти, и он пошёл.

Стражи у распахнутых настежь ворот не было. Млынов миновал их и сразу же увидел худую рабочую лошадь с понуро опущенной головой, которую держала под уздцы старуха, прячущая лицо. Она молча передала ему поводья и сразу же ушла в крепость. А Млынов кое-как взгромоздился на коня, стукнул его под живот каблуками башмаков, и старая лошадь покорно затрусила в степь.

Это была свобода, точнее – слабый её ветерок, в постоянство которого капитан ещё боялся поверить. Но конь неторопливо шёл размеренной рысью, покорно слушался поводьев и вскоре перевалил небольшую возвышенность. Стена крепости ещё была видна, но Млынов все же остановился, чтобы определиться, в каком направлении ему следует ехать далее.

Шумы крепостного двора здесь не мешали вслушиваться, и Млынов впервые различил дикие крики атакующих текинцев и чёткие, слаженные ружейные залпы отбивающихся солдат. Там шёл бой, там были свои, и он погнал свою клячу напрямик.

Ему удалось миновать изрядный кусок пустынной степи, когда случайная пуля попала в лошадь. Она удержалась на ногах, зашаталась, и Млынов успел спрыгнуть на землю. Но был ещё слишком слаб, не устояв, упал и просто поторопился отползти подальше, чтобы не попасть под бьющуюся в агонии клячу. Вжавшись в землю, дождался, когда она перестанет кричать и дёргаться, поднялся и, пригибаясь, побрёл в ту сторону, где слышались далёкие звуки боя.

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90