Валерий Харламов - Макарычев Максим Александрович

«К своей популярности он относился так же просто, скромно и деловито, как к любому делу или обязанности. Часами, не ленясь, он ставил автографы поклонникам хоккея. Щедрой рукой раздавал значки мальчишкам и взрослым. Безотказно ездил он на десятки выступлений в год, рассказывал слушателям о любимой игре, откровенно отвечал на вопросы. Особенно любил он встречаться с молодыми рабочими и солдатами, с детьми. И они отвечали ему тем же. Как в театр ходят “на Уланову”, “на Яншина”, “на Лемешева”, так и на стадион ходили “на Харламова”, — писал Анатолий Тарасов в очерке для книги «Три скорости Валерия Харламова». — Он был прост и скромен. Никогда он не капризничал, ничем не хотел отличаться от своих товарищей независимо от весомости их вклада в общее дело. Предлагал я ему, и не раз, стать капитаном команды, но он отказывался. Предпочитал оставаться рядовым полевым игроком, по сути, будучи тем, что входит у социологов в понятие “неформальный лидер”».

«Валерий и один его товарищ провинились в нарушении режима, причем за руку пойманы не были, хотя сомнений у меня не оставалось. Спорт вообще немыслим без строгой дисциплины, а в армейском клубе тем более. Я отдал приказ о наказании обоих. Тот, второй, отпирался и канючил до последнего, а Валера смолчал. Я спросил его, что, может быть, он тоже не считает себя виновным. И он ответил, что наказание понес заслуженное и вопросов не имеет», — вспоминал тот же Тарасов.

«Сколько я знал его — с пятнадцати лет и до трагической гибели, сколько наблюдал за его играми, могу сказать, что Валера остался таким же порядочным человеком, каким был в момент знакомства. Годы и слава ничуть не испортили его. К нему можно было подойти и спросить что угодно, он всегда старался помочь и помогал людям. Был очень доступен с журналистами, общался с нами легко в отличие от некоторых игроков, которые, увидев корреспондента, пугались его и отходили в сторону. И что меня поразило, уже когда он был ветераном в ЦСКА, он после тренировок часто сам, добровольно, собирал в ведро шайбы, хотя это, по хоккейным законам, должны делать самые молодые игроки клуба. Меня поражало: все опытные игроки давно уехали в раздевалку, а Валера, несмотря на усталость, собирает в ведерко эти шайбы…» — делился воспоминаниями известный советский комментатор Владимир Писаревский.

Кстати, он признался, что Харламов разыгрывал его множество раз. Вместе с Мальцевым они были главными шутниками и острословами в советской сборной 1970-х. Перед каждой зарубежной поездкой Писаревский учил свежие анекдоты и потом рассказывал их Мальцеву и Харламову. И каждый раз оказывалось, что анекдотов, и особенно свежих, они знали больше.

«Ждать розыгрыша можно было в любое время», — вспоминал Владимир Писаревский. Вот яркий пример. Однажды сборная СССР возвращалась с победного для нее турнира в Чехословакии. Писаревский купил четыре литых диска для машины, потратил на них почти все командировочные, даже на еде сэкономил. Команда приехала в пражский аэропорт, готовилась к регистрации. Писаревский оставил диски возле хоккеистов, а сам отошел на пару минут. Возвращается, а дисков нет. Ребята все серьезные, говорят, что ничего не видели, выражают комментатору сочувствие. Рядом стоит Харламов, всем своим видом выражает «вселенскую» скорбь, тут же Мальцев ходит, причитая: «Как же так, Владимир Львович, что же ты не уследил»… Писаревского начинает прошибать холодный пот. И вот, когда комментатор близок к отчаянию, наступает развязка. Выясняется, что шутники Мальцев и Харламов спрятали диски, чтобы ожидание перед полетом не было таким томительным. «Я выдохнул, рассмеялся сам. Другим бы устроил скандал, а на Сашу с Валерой нельзя было обижаться», — вспоминал Писаревский.

— Ну и язычок у вас, Валерий! Все время над кем-нибудь посмеиваетесь, — заметил однажды драматург Яков Костюковский.

— Имею право, потому что всегда могу посмеяться над собой, — тут же парировал Харламов.

Олег Спасский в своей книге «За кого болеют журналисты» вспоминал, насколько уважительно относился хоккеист к работе журналистов. Они вместе работали над автобиографией Харламова. «Порой он не успевал к назначенному им же самим часу — звонил в таком случае непременно. А однажды, не дозвонившись, приковылял (ноги после первой аварии еще болели) в “Смену” самолично. Отдохнув, пошутил: “Жаль, что от ЦСКА до вашей редакции каток залить невозможно, мне кататься сейчас легче, чем ходить”».

В те годы не существовало никакого пиара и спортивные звезды еще не обзаводились собственными пресс-атташе, с тем чтобы отгородиться или, наоборот, быть «выставленными в выгодном свете» в массмедиа. Харламов никогда не избегал общения с репортерами. Журналисты всегда тянулись к нему, восхищаясь его оригинальной манерой игры, артистизмом на льду, обаянием и магнетизмом в общении. С ними Валерий Харламов разговаривал предельно доброжелательно, спокойно, шутил, но не заискивал, не пытался понравиться, так, чтобы о нем хорошо написали на следующий день. Он лучше других спортсменов понимал, что за каждым журналистом стоит многомиллионная аудитория читателей (а тираж «Советского спорта» в те годы достигал пяти миллионов экземпляров!). Более того, Харламов, по словам Спасского, ругал своих партнеров, если те капризничали и неохотно отвечали на вопросы корреспондентов.

Об одном из таких эпизодов вспоминал Анатолий Тарасов. Однажды после победы сборной СССР на чемпионате мира и Европы к одному из известнейших игроков подошел начинающий советский журналист, которого хоккеисты толком еще не знали. Увидев молодого репортера, игрок не только отказал в общении, но и посоветовал ему идти восвояси. Его поддержал другой хоккеист сборной, находившийся рядом. Мимо проходил Валерий Харламов, который увидел, что репортер едва не плачет от досады, а хоккеисты чуть ли не смеются. «Да вы что, ребята?! Вы в своем ли уме? Человек за семь верст киселя хлебать добирался. Ему надо свою работу делать, как и вам шайбу в ворота бросать. Что это за барские замашки? Журналист ведь вас о хоккее спрашивать хочет, а вы — хоккеисты. Стало быть, вы обязаны ему отвечать», — отчитал коллег Харламов. Пристыженные игроки извинились перед журналистом и принялись отвечать на его вопросы. Объясняя, почему он решил начать работу над книгами, Харламов отвечал журналисту: «Я рассказываю о хоккее, о товарищах и себе потому, что хочу приобщить к спорту как можно больше людей. Ведь спорт это здоровье, интереснейший отдых, новые друзья».

«Валера был очень доступным человеком, был коммуникабельным, легко мог поддержать любую тему, с ним можно было говорить о чем угодно, не только о хоккее, — вспоминает Владимир Писаревский. — При этом заблуждаются те, кто считает, что его, дескать, интересовала только музыка. Он много читал, был одним из самых читающих спортсменов в той эрудированной сборной».

Одним из любимых произведений — наверное, сказывались гены — был «Дон Кихот» Сервантеса. Героя книги испанского писателя и советского хоккеиста роднят упорство в достижении цели, стремление идти в атаку на самые неприступные редуты, например на канадскую защиту.

Книжки, а не приставки и планшеты, были основными спутниками спортсменов того поколения победителей. В дорогу, тем более если предстояли поездки за океан, Харламов почти всегда брал с собой бессмертный образчик юмора книгу «Двенадцать стульев». Постоянно перечитывал, знал ее почти наизусть. Яков Костюковский часто общался с Харламовым. (Кстати, именно ему принадлежит крылатая фраза: «Когда я впервые увидел Харламова на фоне могучих партнеров, его фигура олицетворяла не телосложение, а теловычитание».) Вот как описывает известный сатирик один из диалогов с хоккеистом:

— У вас большая библиотека? — поинтересовался он.

— Не очень… Но есть несколько редких книг, — пытаясь сдержать улыбку, ответил Харламов.

— Какие именно?

— Те, которые ребята брали у меня почитать и… вернули, — рассмеялся Харламов. 64