«Окаянные дни» Ивана Бунина - Капчинский Олег Иванович

Для большей доказательности антисоветских действий Северного и Ракитина Каменеву нужно было связать их с личностью, чья политическая «контрреволюционность» уж точно не вызывала бы никаких сомнений, а еще лучше, если бы она имела прямое отношение к белогвардейским спецслужбам. И про такого человека он вспомнил.

Обращаясь в Наркомат рабоче-крестьянской инспекции, Каменев писал: «Член исполкома, заведующий военным отделом губпарткома, друг Ракитина и Северного Карин (он же поручик Пантелеев)… после ухода советской власти очутился своим человеком в к-разведке, что выяснилось при приходе красных. В 1919 году Карин был помощником начальника подпольной контрразведки Добрармии» [426].

В своих объяснениях в бюро комфракции НКРКИ от 1 ноября 1920 года на обвинение в дружбе с Кариным Ракитин ответил следующее: «В этом… верно лишь то, что Карин действительно оказался агентом контрразведки. Никогда Карин не был членом исполкома, не заведовал Военным отделом губнаркома и не был ни моим, ни Северного другом. Видел я его всего два или три раза, когда он приходил в президиум исполкома с просьбой ускорить выплату денег для Лермонтовского курорта, политкомом коего он состоял, и когда я посещал курорт. Так как Каменев этого обвинения ничем не подтверждает, то остается запросить по сему поводу товарища Клименко – председателя одесского губревкома и других… членов одесского губкома. Привлечение же к этому делу Карина является со стороны гр. Каменева не более, не менее как контрманевром» [427].

14 января 1921 года Северный на вопрос следователя Золотусского, что он может сказать про поручика Пантелеева, показал следующее:

В частности, знал его Евгений Щепкин. Еще в феврале 1920 года он рассказал о нем на заседании Комиссии по раскопкам расстрелянных белыми:

А теперь обратимся к свидетельству с противоположной стороны. По всей видимости, именно Пантелеева имел в виду бывший следователь белой контрразведки Сергей Устинов, когда писал:

В связи со всем вышеуказанным можно высказать еще одну версию убийства Кирпичникова. В его устранении могли участвовать сотрудники «контрразведки» Карина-Пантелеева. Ведь Кирпичников, стремясь устранить «негосударственного» конкурента в данной сфере, перекрыл деятельность этой частной спецслужбы и не только лишил дохода ее руководителя, но и отправил его за решетку. Причастность его людей к убийству Кирпичникова в какой-то мере объединяют три версии: белую (при деникинцах он был начальником одной, пусть даже и самостоятельной, контрразведки), красную (ранее, при советской власти, Карин был партработником, да и затем, судя по показаниям Щепкина, он пытался играть двойную роль – как тут опять не вспомнить высказывание Глобачева о двойниках) и наконец бандитскую, каковой по своей сути организация Карина и являлась.

Интересно сопоставить 4 одесских деятелей, служивших и у красных, и у белых: Домбровского, Вениамина, Масальского и Карина-Пантелеева, людей различной национальности и дореволюционных биографий, – достаточно напомнить, что первый и последний были офицерами старой армии. Всех их объединяло одно – авантюризм и стремление приспособиться к любой власти, в какой бы цвет она ни была окрашена. Но была между ними и разница. Нет никаких свидетельств, что Вениамин, работая в ЧК, как, впрочем, и в белой армии, брал взятки за освобождение арестованных или занимался вымогательством. Скорее всего, он просто стремился оказывать услуги той власти, которая, по его представлениям, одержит окончательную победу; как мы понимаем, победителя в Гражданской войне он не угадал, и тот его в конечном итоге и уничтожил. Остальные трое оказались либо, говоря сегодняшним языком, коррупционерами (Масальский), либо криминальными элементами (Домбровский и с некоторыми оговорками Карин). Все троих красные и белые интересовали настолько, насколько давали возможность приобретения личной наживы, особенно этим отличился Домбровский. И весьма символично, как и Меер-Герш Суконник, они нашли возможность скрыться от большевистского правосудия – лишь про Домбровского более-менее достоверно известно, что он был пойман (впрочем, тоже в результате стечения обстоятельств) и расстрелян. Однако, в отличие от Мишки Япончика, тоже находившегося на военной службе, правда только у красных, Домбровский, Карин и Масальский не имели богатого криминального прошлого, и их воровская деятельность носила как бы первичный характер.

Сделал Каменев попытку связать Северного не только с политработником, ставшим белым контрразведчиком, но и, как бы вскользь, с бывшими сотрудниками спецслужб противника, оказавшимися на службе ЧК. Он писал о своем постоянном возмущении тем фактом, что в Секретно-оперативном отделе работали бывшие белые контрразведчики, о чем Северный не только знал, но и давал им поручения; впоследствии они были арестованы: один расстрелян, а другой освобожден [431]. Имена этих бывших агентов Каменев не назвал, но мы можем предположить, что он имел в виду, в частности, доктора философии Александра Тумима, румынского еврея по происхождению.

«Представитель датского Красного Креста» Тумим в марте 1919 года был доставлен деникинской контрразведкой на баржу № 4 для особо опасных преступников, на которой находился арестованный тремя днями раньше руководитель одесских большевиков Николай Ласточкин как якобы арестованный. Подсаживая Тумима к Ласточкину, контрразведчики предполагали, что «представитель Красного Креста» сумеет вызвать Ласточкина на откровенность. После казни Ласточкина подсадного, естественно, благополучно «отпустили».