Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
Рая тепло пожала мне руку и сказала, что, когда я вернусь из детского сада, ее и Мони, наверное, уже дома не будет, так как они должны уйти в филармонию.
– Так что на всякий случай давай попрощаемся, – сказала она. – Хотя, может быть, ты нас и застанешь, но я не уверена.
Моня за последние дни сильно страдал от зубной боли, и потому мы с Раей не хотели его будить. Я попросту передал ему через нее горячий до белого каления привет.
Тяжелые для меня были эти минуты, но я старался не унывать.
– Как приедешь, подробно напиши о своей дороге, не забудь только, – сказала она.
– Обязательно! – ответил я. – Ты ведь знаешь, что, когда дело касается письма к вам в Ленинград, то меня долго просить не нужно.
Рая приготовила мне в пакете кое-что съестное на дорогу и, когда я одевался, передала привет моей маме и Бубе.
Сегодня в последний раз я должен был зайти после сада за хлебом, и поэтому я отправился с Норой, захватив с собой капитал и газету.
По дороге Нора настоятельно просила меня что-нибудь нарисовать ей в письме; я, конечно, с большим удовольствием дал согласие на эту миссию.
В детском саде я с ней попрощался, велев быть ей хорошей и послушной малышкой, пожелал ей всего хорошего и наилучшего, и отправился назад, зайдя по дороге за хлебным грузом. Именно в этот день я с особой тщательностью проделал всю процедуру в хлебной лавчонке, так мне хотелось и в последний день сделать что-нибудь полезное своим ленинградским родичам.
Если бы вы знали, как я стремился к дому моих ленинградцев! Я надеялся, что еще застану их дома и смогу повидать их еще раз, но я ошибся… Они уже ушли, и это повергло меня в удручающее настроение.
Оставшийся дома дядя Самуил передал мне десятирублевую бумажку – подарок для меня, оставленный Раей и Моней… Если бы они еще были дома, то я мог бы с благодарностью отказаться от этого, но теперь я мог только лишь это принять, чтобы не обидеть их, когда они вернутся домой.
Теперь я был уже полностью оторван от Ленинграда, так как с самым главным в нем я уже расстался: ни Раи, ни Мони, ни маленькой Леоноры я уже не видел! И хотя я еще был на территории этого города, я уже не обращал на это внимания и уже не считал это для себя ценным.
Я позвонил Женьке и сказал, что выхожу. Поезд уходил в час дня, сейчас же было полдвенадцатого, и нужно было спешить.
С помощью дяди я упаковал весь свой багаж, потом оделся и попрощался с дядей и с Полей.
В последний раз я оглядел эту всегда казавшуюся мне замечательной комнату, стараясь запечатлеть ее надолго (ведь кто знает, когда я здесь буду в следующий раз?), и покинул свое ленинградское пристанище. Даже с лестницей мне было жалко расставаться!
Обходя площадь, я пристально созерцал фиолетовый от мороза, мощный облик собора, и когда он исчез за углом гостиницы, я подумал вслух:
– Вот и все!!!
Я прошел по набережной Мойки мимо детского сада, где была уже далекая для меня Трубадур, и вступил на Невский проспект. Для веселья я затянул марш из «Аиды», и под его аккомпанемент я прошел по проспекту до Фонтанки, попрощавшись с Казанским собором, памятником Екатерины и прочими его сокровищами.
Женька уже был готов, когда я явился к нему, и через некоторое время мы уже шествовали с ним к вокзалу по Невскому проспекту.
«Всего лишь часа полтора-два я еще видел перед собою и Моню, и Раю, и Нору, в общем, я был тогда в полноценном Ленинграде, – думал я, – а теперь…» Я так и не закончил этой мысли.
– Когда-то я шел по этому Невскому так же с этим чемоданчиком, как и теперь, – сказал я Женику, – но тогда я шел с вокзала, а сейчас – на вокзал.
Ознакомившись с нашими билетами, контролерша впихнула нас на перрон. Нам пришлось пройти почти весь состав, пока мы не достигли своего вагона, но мы ничего не имели против долгой дороги по перрону: ведь это все-таки как-никак был ленинградский перрон!
Отыскав свои полки в одном из купе, мы узнали, что нашими соседями были именно та тетушка с парнишкой, с которыми мы стояли в кассе на городской станции. Их провожала целая гурьба ласковых девиц, которые без умолку трещали до самого отхода поезда. Веселая была орава!
Мы же с Женькой хладнокровно поставили на наши полки свои поклажи и трубки ватманской бумаги и, стащив с себя пальтишки, молча стали созерцать всю эту крикливую толпу, лаконично отвечая на ее кое-какие вопросы. Перед самым отходом поезда провожавший наших соседей народец скрылся, а через пару минут вагон дернуло… Прощай, Ленинград!
Мимо нас поплыли длинные платформы с навесами, пестрые толпы провожающих; затем засверкали на снегу паутины рельсов, зачернели дымящиеся паровозы, составы вагонов, цистерны и угольные пасти депо.
Мы сидели на нижних полках и болтали с соседским мальчуганом Толькой о Москве и Ленинграде. В один прекрасный момент Женик сказал, что, если бы каникулы продлились, то он без промедления остался бы до их конца в Ленинграде. Я и сам был бы не прочь от этого и поэтому дал полное согласие на это счет Евгению от своего имени.
– И стоило вообще нам ехать, чтобы возвращаться назад! – сказал я.
В вагоне было просторно, и мы частенько залезали на багажные полки под самый потолок под лучи ярких электрических ламп, где мирно и дружественно проводили время. Эти полки мы называли, конечно, не иначе, как «раем», ибо на них было чертовски уютно и душепокоряюще.
Мы с Жеником почтили память Ленинграда в лице съестных припасов, которыми нас щедро наградили наши ленинградские родственники, и не замедлили уничтожить их, ибо пришло время ужина.
– В общем, мы неплохо провели там время! – сказал я Женьке.
Он уныло посмотрел на меня и искренне попросил:
– Не говори мне об этом!.. Тяжело…
В поздний час, когда говор в вагоне утих и кое-где уже уснувшие смертные начинали свистеть во сне, мы с Женькой расположились на своих полках на боковую. Я взвинтился вверх на свою верхнюю полку, Женик улегся на нижней, и мы под стук колес сладко заснули.
Я проснулся уже почти под самой Москвой. В вагоне были глубокие сумерки, так как часть ламп была загашена. Женик уже сидел внизу и мрачно считал пробегавшие в темноте за окном блуждающие огоньки…
– Чч-черт! Вот тебе и Москва уже… – промычал Женька.
– Не наводи тоску! – строго сказал я, хотя и сам готовый впасть в уныние.
Около семи часов утра поезд остановился на Ленинградском вокзале в Москве.
Москва-матушка встретила нас крепчайшим утренним морозом. Было еще совсем темно, и, когда мы вышли на площадь, она еще была освещена прожекторами с крыш вокзалов.
– Теперь, Женик, не мечтай здесь найти улицу, которая привела бы тебя к Исаакию! – трагически произнес я.
– М-да, – ответил он. – За одну какую-то ночь мы так отдалились от него… А тут уже его нет!
Мы с ним были, безусловно, удручены; однако коварный мороз загнал нас в метро, и мы покатили к центру города по подземной дороге.
Попрощались мы на станции «Библиотека Ленина».
– Ничего! – бодро сказал мне Женька. – Еще не все потеряно!
– Ясно! Ведь мы еще живем, – с серьезным видом согласился я.
От станции метро до дому я двигался как-то неуверенно, чувствуя себя в окружении Москвы еще не совсем привычно.
Лиза и Монька еще спали, когда я явился домой; мама же ушла уже на работу.
Монька сейчас же вскочил и стал с интересом следить за выгружением моего чемоданчика, хотя я его предупредил о том, что кондитерский мир Ленинграда я забыл привезти ему в подарок, и чтобы он не так уж алчно кидал свои взгляды на мой багаж. Но это не помогло!
Время быстро шло, и когда часы показали половину десятого, я невольно вспомнил о том, что в это время в Ленинграде я сейчас уже собирался бы с маленькой Норой в ее детский сад. Это воспоминание только ухудшило мое настроение, и я постарался изгнать его из своего существа.
Да! Вчера в десять часов я еще был счастлив, но, когда время подошло к одиннадцати, я не мог не подумать о том, что уж в этот час вчера я потерял интерес к Ленинграду, ибо в тот момент я уже не видал около себя ни Раи, ни Мони, ни Трубадур.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
