Аркадий Григорьевич Адамов
Разговор на берегу
Стефан Цвейг как-то писал, что книги рождаются из самых различных чувств, и одна из его блестящих работ — о Магеллане — родилась, как он сам говорит, из чувства пристыженности, которое он пережил при переходе Атлантики на большом комфортабельном лайнере. Его вдруг стала раздражать монотонность этого спокойного плавания. И писатель подумал, что же должны были пережить мореплаватели во главе с отчаянным Магелланом на том же самом пути через Атлантику, только за четыреста лет до него, Цвейга, на своих утлых суденышках? Ничто не заставило их повернуть назад, все неслыханные трудности и опасности не сломили их дух. И Цвейг устыдился чувства раздражения, овладевшего им. Из этого-то ощущения стыда, как уверяет Цвейг, родилась его книга о Магеллане.
Я думаю, что каждая заметная книга рождается, а точнее, зарождается из чувства, будь то стыд или ненависть, раскаяние, любовь, восхищение или, например, досада.
Наконец, следует остановиться еще на одной причине, побудившей меня взяться за эту книгу, причине тоже, мне кажется, вполне очевидной, но уже носящей отнюдь не личный, а вполне общественный характер.
В данном случае, пожалуй, вопрос о побудительных мотивах можно подменить другим, который позволит мне более точно определить свою задачу. Этот вопрос такой: чем вызваны неутихающие в последние годы дискуссии в печати о значении и путях развития у нас детективного жанра? Чем вызваны запальчивые полемические статьи, «Круглые столы», «Диалоги», беседы, интервью, ответы на письма читателей, критические обзоры на эту тему?
Может быть, неким опасным «потоком детектива», захлестнувшим наши книжные прилавки? Отнюдь нет. Таких книг у нас сейчас выходит, считая и журнальные публикации, что-то около двадцати — двадцати пяти в год. Нет сейчас здесь и «потока халтуры», то есть очевидно недобросовестных, вызывающе бездарных, явно спекулятивных книг, о которых еще лет двадцать назад с тревогой и брезгливостью писала наша критика.
Сейчас чаще всего попадаются книги просто слабые. Их авторы обычно либо не имеют опыта работы в этом, совсем не простом, жанре, либо в их книгах ясно ощущается недостаток способностей. Иными словами, ситуация мало чем отличается в принципе от ситуации в других жанрах.
Так в чем же тогда дело? Почему вокруг детектива возникла столь горячая полемика?
До недавнего времени такого жанра вообще не существовало в советской литературе, он не получил развития и в русской литературе вообще. Долгое время наши литературоведы полагали, что его и никогда у нас не будет, что ему нет у нас почвы, ибо он якобы в принципе, в основе своей «чисто буржуазный» жанр. К примеру, известный литературовед С. Динамов писал в 1935 году по этому поводу: «Детективный жанр — единственный из литературных жанров, целиком сформировавшийся в недрах буржуазного общества и привнесенный этим обществом в литературу. Культ охранителя частной собственности — сыщика — получает здесь свое предельное завершение; не что иное, как частная собственность, стимулирует здесь деятельность обеих сторон. И неизбежное торжество закона над беззаконием, порядка над беспорядком, охранителя над нарушителем есть одновременно и победа частной собственности и собственника над ее экспроприатором… Детективный жанр по своему наполнению буржуазен целиком и полностью»… [1]
Не будем сейчас касаться вопроса, в «недрах» каких общественных, социальных формаций «сформировались» все другие жанры литературы и не чужды ли они нам тоже по этой причине. Не будем сейчас пока касаться и упоминания о «буржуазном наполнении» детективного жанра, позволяющего думать, что, видимо, возможно «наполнить» жанр и иной идеологией.
Замечу лишь, что точка зрения С. Динамова на детективный жанр долгие годы была доминирующей. Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть хотя бы в Большую Советскую Энциклопедию уже послевоенного издания. О детективной литературе там сказано (это 1952 год!): «…один из видов авантюрно-приключенческой литературы… Героем Д. л. обычно является „благородный“ сыщик (детектив), преследующий преступника и после многих приключений добивающийся успеха, что в конечном счете выражает торжество буржуазного права… Нагромождение ужасов, опасностей, убийств, дешевые эффекты, сексуальные извращения, характерные для сюжетов Д. л., придают ей бульварный характер…»
Подобный взгляд, само собой разумеется, не облегчил выход в свет первых книг детективного жанра у нас, обозначивших его возникновение в советской литературе. Это потом, через двенадцать лет, уже после появления этих самых книг, Малая Литературная Энциклопедия напишет о детективном жанре: «…Лучшие произведения этого жанра обладают загадочным и хитроумно сплетенным сюжетом, живыми и многогранными, но раскрываемыми самим ходом событий, характерами; они исполнены романтики розыска и подвига, ум и отвага сталкиваются в них в драматическом поединке с таинственным и необычным преступлением, вызванным социальными, а не патологическими мотивами». И далее перечисляются советские писатели, работающие в этом жанре.
Какая разительная перемена, не правда ли? И этот новый взгляд на жанр, естественно, разделяемый пока не всеми, и никем до сих пор неисследованные возможности и проблемы этого таинственного жанра — все способствовало возникновению тех жарких дискуссий, о которых я упомянул выше.
Но главная причина общественного интереса к этим дискуссиям, я убежден, заключалась в ином.
Она заключалась в необычной тяге читателей к этим книгам, в их «всеохватности», от самого «отсталого», как мы говорим, и самого юного до самого квалифицированного и подготовленного, читателя. Можно назвать имена выдающихся политических деятелей, ученых, деятелей искусства — горячих поклонников этого жанра.
Участник одной из дискуссий на страницах «Литературной газеты» даже каким-то образом подсчитал, что «детективом увлекаются более 75 % научных работников и 65 % специалистов с высшим образованием». [2] Это нашло своеобразное подтверждение у академика И. Артоболевского. «Я люблю детектив, — заявил он в одном газетном интервью, — детектив мой помощник. Эти книги сообщают сильный эмоциональный и плодотворный заряд». И он привел любопытный пример, словно специально иллюстрирующий вывод участника дискуссии в «ЛГ»: «В молодежном КБ одного НИИ, — рассказывает академик, — поголовно все увлеклись свежим детективом. А потом подсчитали КПД книги на интенсивность творческого процесса коллектива. Цифра, добытая достаточно серьезным поиском, пусть и обнародованная в легкомысленном праздничном капустнике, оказалась достойной всяческого уважения». [3] Хороший детективный роман оказался интересен и полезен не только молодым научным работникам. Об истинном удовольствии от его чтения рассказывал как-то в интервью «Известиям» Михаил Иванович Жаров и при этом отметил, что подобная книга «развивает сюжетное мышление… Помогает отыскать пружину действия моего персонажа». [4] «Вечер с детективом — это прекрасно», [5] — говаривала, оказывается, Анна Ахматова.
Мы знаем, как тянется к этому жанру молодежь, да и не только молодежь. Тому свидетельство, между прочим, гигантские заказы книготорга, которые издательства наши удовлетворяют едва ли на 10–15 процентов, читательские формуляры в библиотеках, наконец, прямая зависимость тиража журнала от наличия или отсутствия детективного романа на его страницах в период подписной кампании, что не раз уже отмечалось нашей печатью, хотя и в укоризненном контексте.
Словом, детективный роман превращается у нас, как он давно превратился на Западе, именно в силу своей неслыханной популярности, в эффективнейшее средство идейного, нравственного и эстетического воздействия на людей… Ибо советский детективный роман все охотнее переводится и издается на Западе. Видимо, выгодно. Потому что интересно.