Тверское земство, бывшее организатором большинства подобных артелей, было убеждено в том, что кооператив должен помочь крестьянину выступить в роли независимого производителя и сохранить его в этой роли. В условиях, когда фабриканты новой формации усиленно «эксплуатировали» крестьян, вынужденных к сезонной миграции в поисках заработка (отходники), артель должна была удержать поселян на земле и помочь выжить в новых производственных условиях. Земское собрание поясняло, что с этической точки зрения артель совершенствует работника, давая ему возможность выйти из состояния пассивного средства производства, и делает из него уверенного в своих силах хозяина собственного труда. В более широком смысле кооператив должен был сохранить традиционный крестьянский жизненный уклад, поскольку фабричные рабочие, возвращающиеся в деревню, являлись основными разносчиками сифилиса и тифа, однако «ничего подобного» не наблюдалось среди крестьян, которые никогда не покидали деревни и свои семьи [72].
Судьба маслодельных и сыроварных артелей была схожа с судьбой ссудо-сберегательных товариществ, несмотря на то, что в процентном соотношении доля экономически устойчивых артелей оказалась меньше. Из 14 учрежденных к 1873 г. в Тверской губернии маслодельных артелей к 1876 г. было закрыто 11, и только одна продолжала существовать в 1890-х гг. В северных губерниях из 53 организованных там артелей большинство прекратили активные операции, не просуществовав и десяти лет, и ни одна из них не дожила до XX века. По оценкам земских организаторов движения, основные проблемы проистекали из того, что все кооперативы учреждались на базе земельной общины. Поначалу ее рассматривали как ту силу, которая позволит крестьянам соединить традиционные коллективистские формы жизнедеятельности и новые технологии, что и будет поддерживать их в «естественном состоянии». Однако члены артелей получали от земств ссуды и субсидии, распределяли их равномерно между собой и мало заботились о кооперативе как таковом. Единственное, что впоследствии напоминало о существовании артели — это деньги, которые крестьяне должны были выплачивать по системе круговой поруки [73]. Оборудование, закупленное от имени кооперативов, вскоре перешло в пользование немногих грамотных хозяев, решившихся на вложение в них своих средств. Обычно это были представители местного дворянства и купечества, то есть единственные местные люди, способные уладить вопросы с выплатой ссуд и закупкой оборудования, найти рынки сбыта в Санкт-Петербурге и Москве. Одними из самых стойких поборников маслодельных и сыроварных артелей образца 1870-х гг. в следующем десятилетии стали учредители частной компании «Бландов и сыновья». Сам Н.В. Верещагин превратился в технического консультанта частных маслосыродельных предприятий [74].
Урок, извлеченный из этой ситуации, был уже хорошо знаком по опыту ссудо-сберегательных товариществ: несмотря на существование общинных учреждений и неформальной артели, ничто из прошлого русского опыта не подготовило крестьян к правильному восприятию классических кооперативов. Будучи предоставлены сами себе, крестьяне из отдаленных деревень, мало что смыслили в новой социально-экономической технологии и знать ничего не хотели о предполагаемых потребителях своей продукции (живущих за сотни километров от них), бухгалтерии и графиках погашения долгов. Верещагин пришел к выводу, что жизнеспособность аграрных кооперативов напрямую зависит от постоянного покровительства со стороны некрестьян, так как дольше всех просуществовали как раз те артели, которые находились под их непосредственным надзором и управлением. Тверское земство также пришло к заключению, что минимально успешное развитие этих рискованных предприятий потребует присутствия «интеллигента», то есть специально подготовленного, образованного специалиста, способного заниматься делами кооператива и хорошо осведомленного о мире за деревенской околицей [75]. Это требование поднимало деликатный вопрос о природе кооперативов: хотя организаторы и утверждали, что кооперативы должны были стать учреждениями, отражающими крестьянскую «независимость» и «уверенность в своих силах», они тут же заключали, что эти учреждения не способны выжить без стороннего надзора и управления.
Общинный принцип также означал, что все жители деревни автоматически становились членами кооператива. Успешный кооперативный сбыт — да и любой сбыт — молочных продуктов требует достаточных по площади пастбищ или дешевых излишков производимого на месте зерна для прокорма крупного рогатого скота. Однако одной из основных целей общины был строгий надзор за тем, чтобы выпасы (которые почти всегда находились в общинной собственности) делились поровну между всеми хозяйствами — то есть чтобы либо каждый общинник имел возможность прокормить добавочный скот, либо никто [76]. Казалось, что масломолочные кооперативы могут прижиться в Вологодской губернии с ее обильными пастбищами, но наблюдатели отмечали, что даже там лишь немногие хозяйства могли производить достаточно излишков, чтобы им не приходилось отказываться от части других необходимых продуктов (например, зерна). Те же наблюдатели видели в каждом отдельном хозяйстве неизменяемый элемент с четко фиксированными затратами и шатким экономическим балансом и полагали, что прибыль в одной области хозяйствования неизменно повлечет за собой потери в другой. Действительно, неразборчивость в пополнении артельных фондов приобрела характер общественного скандала, когда известный этнограф и народник А.Н. Энгельгардт стал доказывать, указывая на конкретные примеры, что беднейшие крестьяне для уплаты налогов и выкупных платежей вынуждены были продавать все больше молока и сдавали его в артель, при этом отказывая в нем собственным детям [77].
В очередной раз внутренняя противоречивость нового движения — по крайней мере в понимании его кооперативными деятелями — стала очевидной. Если кооператив должен был стать проводником равноправия, то в лучшем случае его экономическая жизнеспособность оказывалась под вопросом, а в худшем — он мог принести немало вреда. Если товарищество должно было стать экономически успешным, то это шло на пользу лишь немногим богатым хозяйствам, тем самым разрушая образцовое общинное равноправие. А неравенство, или хотя бы ощущение поощрения неравенства, было неприемлемо для земств, финансировавших кооперативы.
3. Коллективное земледелие и коллективная бедность
Обеспокоенный повсеместным провалом маслосыродельных артелей в северных губерниях России, статистик и исследователь Ф.А. Щербина привлек внимание к неформальным коллективным учреждениям, существовавшим на «Юге России» (ныне это в основном территория независимой Украины). Он начал дискуссию с весьма распространенного стереотипа о «южно-русском населении» как о «крайних индивидуалистах», не склонных к общинным формам общежития, и утверждал, что на юге традиционная артель также широко распространена, хотя и известна под различными местными названиями — синь, ватага, толока, гуртова и супряга. Щербина доказывал, что бедные крестьяне, объединяя свой труд, тягловый скот и сельскохозяйственный инвентарь, отбивают бешеный натиск свободного рынка и капитализма с помощью коллективизма. Капитализм — преходящая эпоха, и любая поддержка, какую «общество» способно оказать артелям, будет вложением в эти «задатки будущего для народной жизни… явления, которые глубоко кроются в самой природе человека». Он утверждал, что «пасторальная» передельная община Центральной России уже давно не существует на юге, где она уступила место процессу социализации через артели — «высшие формы труда, опирающиеся на общественную справедливость и благо» [78].
