Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ) - Маккаммон Роберт Рик

— По счастью, я знаком с одним парнем из федерального. Не возражаете, если я свяжусь с ним и немного повишу на проводе?

— Меня не касается, чем вы с ним будете заниматься.

— Позвоню ему по телефону. Позвольте мне проверить вашу креди… вашу личность, прежде чем мы продолжим. Хорошо?

— Si [34], совершенно хорошо.

— Эва! — крикнул Циммерман, но секретарши всё ещё не было на месте. Пришлось звонить самому. — Ральф, у меня тут сидит один приятель, по имени Эр…

— Эрик, через «К», — напомнил гость, пустив ещё одну волну дымных янычар через весь стол.

— Эрик, через «К», Ван Хельсинг. У вас есть такой клиент?

Он замолчал, а потом передал гостю заданный Ральфом вопрос:

— Какое отделение?

— Уилшир. Большой дом.

Циммерман подождал, пока придёт ответ, натужно сглотнул, положил трубку и, глубоко вдохнув сладкий аромат французских сигарет, подумал, что сегодня, 23 сентября 1981 года, выдался удачный день. А потом губы его зашевелились, с усилием проговаривая каждое слово:

— Вы положили на депозит вчера вечером один миллион семьсот тысяч долларов?

— Сначала я с наслаждением пообедал, — сказал Эрик Ван Хельсинг. — Вы знаете «Макдоналдс»?

Циммерману послышался странный звук в горле, похожий на «бульк, бульк, бульк», но полной уверенности в этом у него не было. Он выпрямился в кресле, осознав, что подался всем телом вперёд, как медведь, готовый разорвать до костей дешёвое европейское мясо.

— Мистер Ван Хельсинг, — обратился он к гостю с настолько непривычной для себя улыбкой, что казалось, будто лицо его вот-вот треснет от напряжения, — чем я могу быть… вам полезен?

— Я хочу сделать спектакль.

— Фильм?

— Телевизионный спектакль.

— Сериал?

— Трудно объяснить. Jezik le vezan [35]. О, извините. Я попробую.

— Попробуйте, и, пожалуйста, с самого начала. ЭВА!

Услышав этот громогласный рёв, блондинка-секретарша уже решила, что пора вызывать полицию, но, вбежав с округлившимися глазами в кабинет, нерешительно остановилась на пороге.

— Кто бы ни позвонил — меня нет, — распорядился Циммерман и, как только дверь снова закрылась, сказал Ван Хельсингу: — Продолжайте, пожалуйста. Мои уши в полном вашем распоряжении.

— Не так много, — ответил Ван Хельсинг. — Мужчина без ушей не привлекателен для женщин.

— Да, верно. Ну хорошо, я вас слушаю… сэр, — добавил он с почтением не столько к самому гостю, сколько к его банковскому счёту.

— Я пришёл сюда по совету мистера Мортона Шевановски, — начал Ван Хельсинг. — Мне объяснили…

— Постойте, постойте! — Циммерман поднял вверх сразу обе мощные руки, в одной из которых ещё дымился «Честер». — Прошу прощения… вы сказали — Мортон Шевановски?

— Я так сказал.

— Я считал, что он умер.

— Nee [36], очень живой. Вчера вечером мы ужинали с ним в зале для русских… о, в «Русском зале», — поправился он. — Но должен сказать, что мистер Шевановски — человек великого возраста. Хотя великого ума и любезности. Он сделал мне в одолжение свой автомобиль. Очень прекрасный «мазерати». В-ж-ж-ж!

— У этого старого сук… джентльмена была потрясающая коллекция автомобилей. Но бог ты мой, я не слышал про Шевановски много лет! Та последняя картина, которую он сделал в… шестьдесят девятом, если не ошибаюсь… «Наплачь мне полный гроб»… добила его окончательно.

— Вспоминаю. Очень популярный в Крымии.

— Кажется, я слышал звон фанфар? — не сдержался Циммерман.

— Я ничего не слышал, — безразлично ответил Ван Хельсинг.

— Этот фильм… та сцена с младенцем и вилами — это уже слишком.

Ван Хельсинг пожал плечами:

— Все знают, что они были ненастоящими, эти вилы. Но я с давнего времени в восхищении его работой. Никогда не могу забыть, в шестнадцать лет… смотрел «Темницу болгарской девушки». Без разрешения семьи, но вы понимаете сами. А потом «Король Крабового острова». Ах, какие воспоминания!

— О-хо-хо. Это было время европейского изгнания Шевановски, когда отдел нравов застукал его с четырнадцатилетней цыпочкой. Но позвольте спросить… чем вы занимаетесь? То есть… очевидно, вы довольно состоятельный человек, я прав?

— Моя семья, — Ван Хельсинг чуть дернул головой вперёд, словно кланяясь своим почтенным предкам, — мой прадед изобрёл то, что теперь носит название «канцелярские кнопки».

— Кнопки, — повторил Циммерман скорее холодным, чем доброжелательным, тоном. — Ага… хорошо.

— Кнопки с цветными головками, — продолжил Ван Хельсинг. — Разных цветов. Очень популярны в моей стране.

— И какая же это страна?

— Мир.

Ответ сопровождала обезоруживающая и чуть ли не ослепительная улыбка во все идеально вычищенные зубы.

Циммерман сделал последнюю затяжку, затушил сигарету в пепельнице и прочистил горло, прежде чем перейти к делу.

— Значит, Шевановски отправил вас ко мне. Хорошо… понял. Так что вы хотите сделать?

— Телевизионный спектакль, — ответил Ван Хельсинг. — Я против вампиров.

— Вампиров.

Новая волна холодного тона хлынула в мир Ван Хельсинга.

— Это правильно. Я раздумываю, когда в Женеве, что упускаю нечто важное. Понимаете, ja? Я раздумываю… моё имя. Моё имя должно иметь важность.

— Вы говорите о фильме «Дракула»?

— И о книге перед таковым. Моё имя вот здесь, на бумаге. Я раздумываю… раздумываю… и да, внезапно имею ответ. Я должен снять спектакль, сам в главной роли. Ван Хельсинг против вампиров всего мира. Понимаете?

— Я улавливаю суть. — Глаза Циммермана снова потускнели, возбуждение от колоссальной суммы угасло. — Позвольте только заметить, что телестудии не заинтересуются этим в обозримом будущем. Им нужны семейные драмы, полицейские, врачи, комедии со счастливым концом. И вообще всё это уже было. Слышали когда-нибудь о «Ночном охотнике» Колчака?

— Никогда.

— Так вот, это уже было. И было, и было, пока люди не устали от вампирской клоунады и прочего хлама. Это очень-очень-очень старо. Киностудии ещё покупают подростковые поделки с кровищей, но телевидение не желает к такому даже прикасаться. О, я понимаю, почему Шевановски послал вас ко мне. Он застрял в этом европейском старье. — Циммерман состроил сочувственную, как он надеялся, гримасу. — Мне жаль этого парня. Он летел вперёд и делал достойную карьеру, пока не связался с «несвятой троицей». Джонатан Линч, Фэтти Харбакс и Орлон Кронстин. Вам незнакомы эти имена, но они погубили много талантов.

— Мне жаль это услышать, но я говорю, что мистер Шевановски не погублен и очень далеко от такой судьбы.

Циммерман не знал, что ещё сказать. Ему казалось, что они прошли всю дорогу до конца, сколько бы баксов ни было у этой европейской дешёвки. Но, возможно, придется сделать ещё один шаг.

— У вас есть сценарий? Какой-то план? — Ван Хельсинг озадаченно посмотрел на него, и Циммерман добавил: — Что-то, записанное на бумаге.

— Нет, никакой бумаги. Всё здесь. — Он постучал по лбу концом мундштука. — Я думаю, вы не ухватываете, что я говорю. Это не для того, чтобы записывать, вообще. Никакого сценария. Мы идём и делаем это по-настоящему.

— По-настоящему, — повторил Циммерман. — Что?.. Настоящие вампиры?

— Мы их сделаем такими. — Ван Хельсинг помолчал, чтобы смысл сказанного показал свои клыки. — Всё похоже на настоящее. Я охочусь на вампиров, как по-настоящему. Как моё имя. Мы идем в тайные места вампиров, мы нападаем… иногда они нападают первыми… но в конце Ван Хельсинг всё равно pobjednik. О… простите. Победитель.

— Что? Вы ведь говорите про актёров, правильно? Про людей, наряженных вампирами, чтобы вы могли войти и вбить кол им в сердца или что-то в этом роде?

— Я сам и моя команда. Мы строим это. Мы идём по всему миру, охотимся на вампиров. И на короля вампиров. Кто он? Или она, если королева. Где? Лондон? Амстердам? Каир? Голливуд? Где? И вы понимаете, что мы делаем всё так, что это выглядит настоящим… ничего написанного, всё случается, как случается. Даже съемка выглядит необычно… фильм выглядит как настоящее, свет и темнота настоящие, всё таким образом. И люди наблюдают… они здесь… неделя за неделей… охотятся… вместе с нами идут в drevni [37] пещеры и в подземелья замков… в катакомбы Берлина и в итальянские горы. От места к месту, спектакль. И моё имя делает его настоящим. Вот ваш миллион, сидит перед вами.